Люди и Я - Хейг Мэтт - Страница 39

• Предыдущая
• 39/51
• Следующая

И я отпустил.

Отпустил всё во Вселенной.

Все, кроме ее руки.

Я очнулся в больнице.

Впервые в жизни пробуждение встретило меня серьезной физической болью. Была ночь. Изабель посидела со мной немного и уснула там, на пластиковом стуле. Но потом ей велели ехать домой. Так я остался наедине со своей болью, чувствуя, насколько беспомощен человек. Я лежал в темноте, заклиная Землю вращаться быстрее, чтобы она снова повернулась к Солнцу. Чтобы трагедия ночи стала комедией дня. Я не привык к ночи. Конечно, я видел ее на других планетах, но таких темных ночей, как на Земле, не знавал нигде. Они здесь не самые долгие, но самые глубокие, самые одинокие и самые красивые в своей трагичности. Я успокаивал себя случайными простыми числами. 73. 131. 977. 1213. 83719. Каждое как любовь, неделимая ни на что, кроме единицы и самого себя. Я силился вспомнить более крупные простые числа. Но понял, что даже математические способности покинули меня.

Врачи осматривали мои ребра, глаза и уши, заглядывали в рот. Обследовали мозг и сердце. Мое сердце медиков не заинтересовало, хотя сорок девять ударов в минуту показалось им маловато. Что до мозга, их несколько встревожила средняя борозда височной доли, поскольку там наблюдалась необычная нейроадаптивная активность.

— Такое впечатление, будто из вашего мозга что-то изъяли и новые клетки пытаются это возместить. Однако очевидно, что всё в норме и ничто не повреждено. Это крайне странно.

Я кивнул.

Конечно, забрали, только ни один человек, ни один земной врач никогда не поймет, что именно.

Это была трудная проверка, но я ее прошел. Я был совсем как человек.

От боли, которая до сих пор пульсировала у меня в голове и лице, мне дали парацетамол и кодеин.

В общем, я отправился домой.

На следующий день меня пришел проведать Ари. Я лежал в постели. Изабель ушла на работу, а Гулливер, похоже, действительно, в школу.

— Ну и видок у тебя, дружище.

Я улыбнулся и поднял со лба мешочек с мороженым горохом.

— Удивительное совпадение, но чувствую я себя тоже препаскудно.

— Надо бы заявить в полицию.

— Я сам подумываю об этом. Изабель тоже считает, что надо заявить. Только у меня что-то вроде предубеждения, понимаешь. После того как меня арестовали за то, что я был голый.

— Да, но нельзя же, чтобы психи разгуливали по городу и метелили кого вздумается.

— Знаю. Знаю.

— Слушай, приятель, я просто хочу сказать, что ты молодчага. Знаешь, защищать вот так свою жену — это по-джентльменски. Снимаю шляпу. Ты меня удивил. Я не принижаю тебя, не подумай, но я не знал, что ты у нас такой рыцарь без страха и упрека.

— Значит, я изменился. У меня повышенная активность в средней борозде височной доли. Наверное, все дело в ней.

Похоже, Ари это не убедило.

— В любом случае ты становишься человеком чести. А среди математиков это редкость. В отличие от нас, физиков, у математиков обычно кишка тонка. Только не напортачь с Изабель. Понимаешь, о чем я?

Я долго смотрел на Ари. Он хороший человек, я это видел. Ему можно доверять.

— Помнишь, Ари, я хотел кое-что тебе рассказать? В университетском кафе?

— Когда у тебя началась мигрень?

— Да.

Я колебался. Меня отсоединили, а значит, можно рассказать Ари. По крайней мере я так думал.

— Я с другой планеты, из другой солнечной системы в другой галактике.

Ари рассмеялся. Это был взрыв громкого, раскатистого смеха без единой ноты сомнения.

— Ладно, брат по разуму. Так тебе, наверное, надо домой позвонить? Нам бы только соединение, которое добивает до Андромеды.

— Я не из галактики Андромеды. Мой дом дальше. До него много-много световых лет.

Ари так хохотал, что почти не слышал меня.

Он захлопал ресницами, изображая озадаченность.

— И как же ты сюда попал? Космический корабль? Кротовая нора?

— Нет. Я путешествовал способом, который не относится ни к одному из известных и понятных тебе. Это технология антиматерии. До дома вечность и при этом всего секунда. Хотя теперь я уже никогда не смогу туда вернуться.

Бесполезно. Ари, утверждавший, что на других планетах возможна жизнь, не поверил в нее, столкнувшись с ней нос к носу.

— Понимаешь, у меня были неординарные способности, обусловленные технологиями. Дары.

— Ну-ну, — сказал Ари, сдерживая смех, — продемонстрируй.

— Не могу. Теперь я лишен сил. Я в точности как человек.

Эти слова показались Ари особенно смешными. Он начинал меня раздражать. Он не перестал быть хорошим человеком, но я понял, что хорошие люди тоже могут раздражать.

— В точности как человек! Тогда, приятель, ты попал.

Я кивнул.

— Да. Не исключено.

Ари улыбнулся и посмотрел на меня с тревогой.

— Слушай, ты же все таблетки принимаешь? Не только болеутоляющие? Все-все, да?

Я кивнул. Ари думает, что я сумасшедший. Может, будет легче, если я сам приму такую точку зрения? Иллюзию, что это иллюзия. Что однажды я проснусь и пойму, что все мне только приснилось.

— Слушай, — сказал я. — Я тебя изучил. Я знаю, что ты понимаешь квантовую физику и что ты писал о теории симуляции. Ты считаешь, что с вероятностью тридцать процентов все вокруг — фантом. Ты говорил мне в кафе, что веришь в пришельцев. Поэтому я решил, что ты можешь мне поверить.

Ари покачал головой, но теперь хотя бы не смеялся.

— Нет. Ошибаешься. Я не могу.

— Ничего страшного. — Я понимал, что если Ари не поверил мне, то Изабель не поверит и подавно. Но Гулливер… Есть еще Гулливер. Однажды я расскажу ему правду. Но что потом? Сможет ли он принять меня как отца, узнав, что я его обманывал?

Я оказался в ловушке. Я лгал и не мог остановиться.

— Ари, — спросил я, — скажи, если мне когда-нибудь понадобится помощь, если будет нужно, чтобы Изабель и Гулливер пожили у тебя, — ты согласишься?

Он улыбнулся.

— Конечно, старик, конечно.

На следующий день, еще весь в синяках, я отправился в колледж.

Сидеть дома — пусть даже в компании Ньютона — мне почему-то стало тревожно. Раньше такого не было, но теперь я чувствовал себя невероятно одиноко. Поэтому я пошел на работу и понял, почему она так важна на Земле. Работа отключает ощущение одиночества. Впрочем, оно поджидало меня в кабинете, куда я вернулся, отчитав лекцию о моделях распределения. Однако у меня разболелась голова, и, признаться, я был рад покою.

Спустя некоторое время в дверь постучали. Я сделал вид, что не слышу. На тот момент оптимальным вариантом для меня было бы одиночество минус головная боль. Но стук раздался снова. И я понял, что он не прекратится. Я встал, подошел к двери и, выждав немного, открыл.

На пороге стояла молодая женщина.

Мэгги.

Дикая роза в цвету. Дева, у которой кудрявые рыжие волосы и полные губы. Она опять накручивала локоны на палец. Дышала она глубоко и как будто другим, нездешним воздухом, в котором витал таинственный афродизиак, суливший эйфорию. И еще она улыбалась.

— Ну, — сказала она.

Я минуту прождал завершения мысли, но его не последовало. «Ну» было началом, серединой и концом. Оно что-то означало, но я не знал что.

— Чего ты хочешь? — спросил я.

Она снова улыбнулась. Закусила губу.

— Обсудить совместимость колоколообразных кривых и модели платикуртического распределения.

— Ага.

— Платикуртический, — добавила она, проводя пальцем по моей рубашке от ворота к брюкам, — термин греческого происхождения. «Platus» означает плоский, а «kurtos»… выпирающий.

— Ага.

Ее палец упорхнул от меня.

— Так что, Джейк Ламотта,[12] поехали.

— Меня зовут не Джейк Ламотта.

— Знаю. Я намекала на твое лицо.

— Ага.

— Так мы едем?

— Куда?

• Предыдущая
• 39/51
• Следующая