Принцесса вандалов - Бенцони Жюльетта - Страница 18

• Предыдущая
• 18/80
• Следующая

Вскоре начало понемногу налаживаться желанное согласие: парламент, горожане, простой народ и принцы решили отправить депутацию к Его Величеству королю и умолять его вернуться в Париж, где он встретит одних только верных подданных.

Однако верность каждый отмеривал по своей шкале. Например, принцы не замедлили напомнить о своих требованиях. А король потребовал, чтобы парламентарии приехали к нему. Отважились на поездку семнадцать человек. И начались переговоры, больше похожие на торги.

По существу, местонахождение Мазарини – при дворе или на границе – не имело большого значения, так как влияние его оставалось непреложным. Все действующие министры были его сторонниками, и шагу не могли ступить без того, чтобы с ним не посоветоваться. Сносились они с кардиналом при помощи тайных агентов, которых развелось великое множество, больше чем по весне фиалок. И если большинство из них так и остались невидимками, благодаря своим серым плащам, привычке прятать лицо и ходить неслышной походкой, их глава вскоре вышел из потемок на свет – признаемся, совсем неяркий свет – кабинетов, где велись переговоры. Его называли серым кардиналом монсеньора Мазарини, хотя он ничем не походил на покойного отца Жозефа дю Трамбле, который ведал канцелярией Ришелье и безупречно исполнял все его тайные поручения.

Таких добродетелей у Базиля Фуке не было, и он был похож на кого угодно, но только не на аббата, и до поры до времени исполнял должность королевского интенданта. Этому опасному человеку – а он действительно был человеком опасным – было тогда лет под тридцать, он был молод, смел, прекрасно ездил на лошади и владел шпагой лучше, чем служил мессу. Внешность у него была тоже выигрышной: тонкие черты лица, небольшие светлые усики, красивые, слегка удлиненные темно-синие глаза, крупный чувственный рот и обаятельная улыбка. Он был уже бароном Данмари, что давало ему право на доходы с аббатства де Ноай. Вскоре его наградят за заслуги орденом Святого Духа. Мальчик из многодетной семьи, сын парламентария, младший брат Николя Фуке, королевского прокурора, которому предстоит стать суперинтендантом королевских финансов и у которого будет своя блестящая и печальная история… Аббат походил на брата только привлекательной внешностью, но у него не было ни щедрости, ни безупречного вкуса, ни неподражаемой элегантности старшего брата.

Зато он был честолюбив, неразборчив в средствах, обладал гениальным даром интриги и способностью к неустанной деятельности. Этими своими чертами он был схож с кардиналом де Рецом, к которому испытывал немалую ревность. Кардинал же его откровенно ненавидел. Свою карьеру аббат начал в качестве заурядного шпиона в сети, которую содержал Мазарини, но с тех пор преуспел, продвинулся по службе, а два года тому назад чрезвычайно отличился, сумев заставить сдаться два города – Клармон и Дамвилье, – занятых войсками Конде. Сделал он это, подкупив гарнизоны, ухитрившись получить – кто знает, каким образом – контрибуцию от Нормандии[15] в размере миллиона ста тысяч экю. Сто тысяч экю из этой суммы забрал себе кардинал в качестве компенсации за распроданные фрондерами библиотеку и мебель.

После этого подвига Базиль Фуке стал любимым и самым доверенным лицом Мазарини, продолжая весьма успешно шпионить в Париже и заниматься устройством народных волнений, иными словами, кровавых бунтов против принцев. Вот этому человеку Мазарини и поручил вести переговоры с принцами.

Полагаясь на свой ум и актерские таланты, аббат не сомневался, что в один миг обведет вокруг пальца Конде, желчного вояку, и Месье, который ничего не смыслит в политике и чувствителен лишь к звону золотых монет.

Остальные принцы, грозная герцогиня де Лонгвиль и по-прежнему влюбленный в нее ее младший брат де Конти по-прежнему царили на юго-востоке Франции и продолжали заигрывать с испанцами. Герцог де Лонгвиль, окончательно рассорившись с женой, уединился в своем замке Три и не желал никого слушать и ни о чем слышать.

Переговоры должны были происходить в особняке Конде, и туда, как было договорено, явился во второй половине ясного сентябрьского дня красавчик аббат. Дворянин из свиты принца препроводил его в просторный кабинет, где все было приготовлено для встречи, но кабинет был пуст. Аббат недовольно нахмурился, так как сам он был точен как часы. К тому же вокруг стола, покрытого красивым красным с золотом ковром, он насчитал не три стула, а четыре. Кто же еще должен был принять участие в переговорах, кроме Месье и хозяина дома?

Вошедший в кабинет человек не был ни хозяином дома, ни Месье. Это был степенный, исполненный достоинства мужчина средних лет, который назвался господином де Гула, секретарем на службе у Месье, и только он успел представиться, как лакеи уже распахнули створки двойной двери, и на пороге появился принц де Конде, держа за руку самую красивую женщину, какую видел в своей жизни аббат, – герцогиню де Шатильон!

Конде объяснил, что весьма занят и не имеет возможности подолгу сидеть за столом и часами вести переговоры, но вот перед ними его близкий и дорогой друг, который до глубины постиг все его мысли и которому он передает все свои полномочия. Все, что решит герцогиня, будет разумно, а он сам будет время от времени заходить в кабинет, чтобы знать, как продвигаются дела. Затем принц поцеловал руку Изабель и исчез, оставив трех «полномочных представителей» наедине друг с другом: улыбающуюся Изабель и несколько обескураженных мужчин. Но они пришли сюда, чтобы вести переговоры, и они начали их вести. Для начала каждый изложил свою точку зрения, и стало очевидно, что главные проблемы остались прежними: отстранение от власти Мазарини – по крайней мере хотя бы формальное – и подчинение королевской власти мятежных принцев, которые должны были прекратить свои мятежи.

– Господа, – заговорила Изабель, распорядившись, чтобы принесли освежающие напитки, – думаю, вы со мной согласитесь, что сегодняшняя встреча – это лишь первое знакомство. Мы все находимся под впечатлением грозных событий, которые воспламенили Париж четвертого июля, и, быть может, будет разумно, если мы дадим возможность поработать времени. Перед нами лежат изложенные на бумаге пожелания обеих сторон. Дадим друг другу несколько дней, чтобы изучить их и посмотреть, какие пункты будут способствовать нашему сближению.

– Не вижу в этом никакой необходимости, – возвысил голос Фуке. – Высокомерие принцев…

– Прошу вас, остановитесь. Если мы начнем с высокомерия, то неминуемо зайдем в тупик. Вы упрекаете нас, господин аббат, в том, что мы не умерили своих требований? В ответ могу сказать, что ваши требования в противоположность тому, что мы ожидали, продиктованы отнюдь не Его Величеством королем, новичком в искусстве дипломатического фехтования, но лично кардиналом Мазарини. Хотя, по последним сведениям, он благородно удалился не только с поста министра, но и за пределы Франции. И мы надеемся на согласие с правительством без Мазарини, а не с призраком правительства, руководимым все тем же кардиналом, который всего лишь отправился ненадолго отдохнуть! Мы должны быть уверены, что он не вернется, иначе наша встреча – потерянное время, и ничего больше!

После своей небольшой речи Изабель поднялась, давая понять, что встреча закончена.

Вслед за ней тотчас же поднялся и де Гула, явно довольный и успокоенный. Но Фуке продолжал сидеть. Он смотрел на Изабель с восхищением, какое даже не думал скрывать.

– Что ж вы медлите, господин аббат? Или вы намерены здесь поселиться?

– Здесь? Ни в коем случае! Но у вас в доме, госпожа герцогиня, поселился бы с несказанным удовольствием!

– Я вас не поняла, господин аббат. Мне кажется, что для вас наступило время исправить кое-что в вашем документе. До тех пор, пока он не отправит Мазарини обратно в Рим, он нас не заинтересует.

– А не позволите ли вы мне переговорить с вами обо всем с глазу на глаз? – осведомился аббат, понизив голос, когда они покидали кабинет.

• Предыдущая
• 18/80
• Следующая