Квест - Акунин Борис - Страница 58

И доктор стал рассказывать о ходе экспедиции. Очень осторожно, с паузами. Всё, о чем нежданному союзнику знать не полагалось, опускал. Например, вовсе не говорил о мистере Ротвеллере. Не упомянул ни о таинственном голосе, ни о тайнике. Умолчал и о папке, изъятой из громовского сейфа. Зато о происках агентов ГПУ и о товарище Картусове поведал очень подробно, ни упуская ни одной подробности.

Октябрьский слушал, неотрывно глядя на говорившего своими синими, живыми глазами. Пару раз красивые брови контрразведчика взметнулись кверху, но, если у него и возникали вопросы, они были отложены на потом.

Но задан был только один, в самом конце:

— Это всё?

— Всё.

Должно быть, по твердости, с которой доктор произнес это короткое слово, Октябрьский понял, что расспросы ни к чему не приведут.

— Ладно. Сообщили то, что сочли возможным. Принято. Я вижу, что вы не вербовочный материал. Да и незачем мне вас вербовать. Останемся временными союзниками. К тому же я узнал от вас одну очень важную вещь. Просто замечательную вещь! — Контрразведчик широко улыбнулся. — Вы сказали, что на пароходе вас пытался убить альбинос, утверждавший, что он сотрудник нашего Главупра. Молодой человек не соврал. Это один из моих оперативников, по фамилии Кролль. Теперь ясно, что он был агентом Картусова.

— Ну и что тут замечательного?

— А то, что в затылок директору стрелял именно Кролль. И раз Громов после этого остался жив, значит, выстрел был липовый. Какой-нибудь трюк с холостым патроном и красной краской. Выходит, пули в голову Громов все-таки боится! Значит, убить его очень даже можно. А то я после того случая, честно говоря, засомневался. Сердце — ерунда, обычный мотор для перекачки крови. Лет через десять вы, медики, научитесь его перебирать по клапанам, а то и заменять на новое. Но мозг, — Октябрьский постучал себя по блестящему черепу, — это штаб сознания. Засадим свинец в башку — и привет Кащею Бессмертному. Большевистское вам спасибо, мистер Норд. Вы спасли мое материалистическое мировоззрение. Нет никакой мистики, ура! Мир стопроцентно познаваем.

Девяностодевятипроцентно, подумал Гальтон, вспомнив об оракуле из флакона, однако вслух, конечно, ничего не сказал.

— Итак, я попробовал уничтожить Громова — не получилось. Вы попробовали — тоже без результата. Давайте теперь возьмемся за дело вместе. Я буду вам помогать в качестве сугубо частного лица. Но прямого соучастия от меня не ждите. Приказ начальства есть приказ начальства. После вашего приключения на даче меня и так взяли в оборот. Заподозрили, не моих ли рук дело. Однако в брошенном такси обнаружены пятна крови, соответствующие следам жизнедеятельности американца Г.Л. Норда, оставленным в квартире на Большой Никитской. Что вы делаете удивленные глаза? Вы на подушке спали? Окурки папирос в пепельнице оставляли? Чай на кухне пили? Эксперты ГПУ свое дело хорошо знают. Или вы думаете, мы тут лаптем щи хлебаем?

— Оставим в покое следы моей жизнедеятельности. Сделав удивленные глаза, я не собирался поставить под сомнение профессионализм советской тайной полиции.

Зоя улыбнулась, как будто Гальтон сказал что-то смешное, хотя он говорил совершенно серьезно.

Усмехнулся и Октябрьский.

— Ладно — или, как говорят у вас, окей. Едем дальше. Когда выяснилось, что товарища директора ИПИ продырявили американские диверсанты, тут уж на орехи досталось Картусову, который их упустил. Но он, конечно, вывернулся. Этот швейцарец даст сто очков вперед Великому Инквизитору.[84] Его излюбленный метод — провокация. Он использует худшие приемы царской Охранки![85] Искусственно создает подпольные организации, чтобы заманить в них всех потенциально недовольных советской властью, а потом рапортует о раскрытии заговора!

Кажется, Иосиф Сталин действительно умел поддерживать высокий градус антагонизма между своими спецслужбами. О Картусове начальник военной контрразведки говорил почти с такой же ненавистью, как о Громове.

— В общем, Картусов получил строгача. А меня просто пожурили на Реввоенсовете. Сам секретарь ЦК товарищ Каганович[86] пальчиком грозил: «Гляди, как империалисты боятся нашего профессора Громова. А ты, дурень, его ликвидировать хотел. Задумайся, Октябрьский, на чью ты мельницу воду льешь». Я обещал задуматься. А после заседания наши мне другое сказали. Жаль, мол, что диверсанты дело до конца не довели. У «Военной фракции» позиция какая? Нечего попусту тратить миллионы на дурацкое фантазерство. Надо крепить индустрию и оборону. Через семь-восемь лет у нас будут лучшие бронетанковые войска, лучшая авиация в Европе! Тогда угроза вражеской агрессии отпадет сама собой, и можно будет заняться обустройством жизни.

— А как же «пролетарии всех стран, объединяйтесь» и победа коммунизма во всем мире? — спросил Гальтон.

— Объединятся пролетариии, будьте спокойны. И коммунизм тоже победит. Когда трудящиеся увидят, какую мы у себя замечательную жизнь построим, тут вашим Ротвеллерам и конец. Безо всякого Коминтерна.

— Такая позиция Советской России наверняка устроит правительство моей страны, — сказал Норд тоном госсекретаря на дипломатических переговорах. — Однако давайте вернемся к делу. Какую помощь вы можете нам оказать?

Товарищ Октябрьский засмеялся:

— Сварю суп, налью в тарелочку, заправлю вам за воротник крахмальную салфетку, поднесу ко рту ложку, да еще скажу: «Кушай, деточка». Вам останется только ротик открыть.

— А если без аллегорий?

— А если без аллегорий, то положение, господа диверсанты, у вас на сегодняшний день такое. Вас разыскивают все службы ГПУ. На улицах и на дорогах патрули. Все больницы, медпункты и частные врачи предупреждены, что к ним может обратиться человек с поверхностным ранением кожных тканей головы и, возможно, сотрясением мозга. На случай, если группа попытается уйти из Москвы, на всех вокзалах установлен режим спецнаблюдения. Разумеется, всюду, куда нужно, разосланы ваши словесные портреты. По моим сведениям, за одни только последние сутки задержано для опознания 48 китайцев, корейцев, киргизов и прочих калмыков пожилого возраста — спасибо почтенному… Как вас зовут, дедушка? — поклонился он Айзенкопфу.

— Сяо Линь.

— …Спасибо почтенному Сяо Линю. Общая ситуация понятна?

— Понятна. Что же мы можем сделать, если нам даже на улице появляться опасно? — Норд тревожно переглянулся с коллегами.

— Без меня ничего. Со мной — всё.

— Например?

— Например, вы можете придавить гадину в ее собственном логове. — Октябрьский сделал руками жест, будто сворачивал кому-то шею.

— Где? На даче?

— Э, нет. Про дачу забудьте. Вокруг нее теперь зона «Три нуля», то есть тройное оцепление. По пути следования громовского кортежа меры безопасности тоже усилены: директору выделен броневик, по всему маршруту расставлены посты. Единственное звено, режим которого оставлен без изменений, — собственно Институт. Считается, что там всё благополучно, мышонок не проскочит. Вот по Институту, где нас не ждут, мы и ударим. Логика ясна?

Гальтона немного раздражала манера контрразведчика вести беседу — будто учитель втолковывает урок туповатому классу и всё время проверяет, понятно ли недоумкам сказанное. Но предложение звучало аппетитно. Ведь кроме самого Громова в Институте находится и «сыворотка гениальности». Материалист Октябрьский в нее пускай не верит, однако очень хотелось бы заполучить ее для лабораторного исследования.

— Логика ясна. Будем разрабатывать сценарий операции?

— Да всё уже разработано. — Орденоносный красавец подмигнул. — И роли распределены. Я буду Бертран, а вы Ратон.

Доктор наморщил лоб.

— В каком смысле?

— Ну, я обезьяна, а вы — кот.

Но Гальтон всё равно не понял.

Ему на помощь пришла Зоя.

— Это из басни Лафонтена. «Bertrand avec Raton, l'un singe et l'autre chat, commensaux d'un logis, avaient un commun maitre».[87] Про кота, который таскал для обезьяны каштаны из огня.