Смейся, Принцесса! - Климова Юлия - Страница 28
- Предыдущая
- 28/44
- Следующая
– Нет, я не боюсь, – твердо ответила я, не обращая внимания на дрожь в животе.
– Тим… даже эсэмэски не написал?
– Я бы тебе сказала, и давай не будем об этом…
– Да, хорошо, – кивнула Симка, села ко мне поближе и тихо произнесла: – Как ты живешь, не понимаю, как ты живешь… Я сегодня смотрела на Шелаева и задавалась только одним вопросом: как ты все это выдерживаешь? С одной стороны он, с другой – бабушка. Клим на тебя так смотрел… – Симка широко улыбнулась и покачала головой. – Вообще!
– Он на меня всегда смотрит одинаково – как на дичь, – я тоже улыбнулась.
– Что он говорил?
– Что будет страшно мучить меня всю оставшуюся жизнь.
Мне не очень хотелось разговаривать о Шелаеве (в данную минуту о нем хотелось молчать), но Симка, сгорая от любопытства, вытянула из меня все подробности. Я только не стала ей повторять фразу Клима «Я хотел тебя согреть, моя маленькая Анастасия», она застряла у меня в горле, отчего я начала кашлять.
– Не могу поверить, что такому мужчине нужна Акимова. Конечно, он может провести с ней ночь, и даже две, но дальше… – Симка пожала плечами, достала из кармана две конфеты, одну отдала мне, а со второй сняла шуршащий фантик и сунула ее в рот. – Тебе не грустно? – неожиданно спросила она и принялась теребить пояс плаща.
Мне не стоило думать на эту тему, потому что мысли сразу устремлялись к Тиму… Прислушавшись к сердцу, я удивилась, что оно стучит ровно, его не сжимают тиски и не царапает боль. Но – да, мне было грустно, и эта грусть плотным тяжелым покрывалом лежала на душе.
– Грустно, – ответила я.
– И мне, – сказала Симка. – Так грустно, что даже плакать хочется. Не знаешь почему?
– Спроси меня об этом завтра, если я останусь жива.
Мы посмеялись немного, а потом стали болтать о пустяках, но в моей голове тикали часы – встреча с Эдитой Павловной должна была состояться уже очень скоро.
К дому я подъехала в два, вышла из машины и направилась к двери. Меня встретил темный зал и приглушенный свет бра, с потолка смотрели девы в покрывалах и ангелы. Я почему-то не сомневалась, что разговор состоится именно сегодня – интуиция сообщала об этом ежеминутными телеграммами.
«Я скажу, что имею право танцевать с тем, с кем считаю нужным, и не несу ответственности за действия Шелаева, то есть… за то, куда и как двигаются его руки… И вообще, это не моя война!»
Поднимаясь по лестнице, я глядела под ноги, потому сразу не увидела Эдиту Павловну. Она стояла около перил на втором этаже и смотрела на меня неотрывно и тяжело. Бабушка переоделась в черное: ее тело облегало длинное, до пола, платье с траурными кружевами на рукавах. Вид освежало только серебряное ожерелье, но его массивность давила и не обещала ничего хорошего. Я мгновенно поняла, что все будет еще хуже, чем предполагалось…
Поднявшись, я замерла на краю последней ступеньки и приготовилась. Выстроенные оправдания несколько съежились, но я все же собиралась отстаивать свои интересы и ничуть не жалела о том, что осталась на вечере после отъезда бабушки, – я не должна была демонстрировать трусость или страх.
Зал мне показался еще более темным, чем минуту назад, девы на потолке спешно закрыли покрывалами лица, ангелы разлетелись…
«Если Старуха сегодня тебя выгонит, приезжай ко мне. Готов предоставить политическое убежище». Почему-то фразы Клима никогда не уходят из головы сразу, они там задерживаются и всплывают, когда им вздумается.
«Да, я ослушалась и танцевала с врагом дома Ланье, но мне уже скоро девятнадцать лет и…»
– Явилась? – спросила Эдита Павловна, положила руку на перила и направилась в мою сторону. Рука скользила, а я взглядом следила за ней…
– Приехала.
– Я не собираюсь тратить время на предисловия и эпиграфы, Анастасия. Я достаточно долго пыталась объяснить тебе, кто ты, кто я и что означает империя Ланье. – Бабушка подошла ко мне и гневно скривила губы, множество мелких морщинок окружили ее рот, они побежали выше – к глазам, в которых полыхал уже знакомый коричнево-оранжевый огонь. – Ты считаешь, что можешь поступать так, как тебе вздумается, но у тебя нет такого права. Запомни это раз и навсегда. Ты принадлежишь мне.
Убрав прядь волос за ухо, чтобы не мешалась, я вспомнила все заготовленные ответы, выбрала один и уверенно произнесла:
– Я принадлежу только себе и имею право на…
Но договорить я не смогла. Эдита Павловна размахнулась и… со всей силы ударила меня! Удар пришелся на ухо и щеку, он оглушил, шокировал, взорвал ночь и еще что-то взорвал, но уже во мне… Качнувшись на каблуках, потеряв равновесие, я кубарем полетела вниз по лестнице и через пару мгновений стукнулась головой о последнюю ступеньку…
– Я устала тебя воспитывать, – понеслось мне вслед. – Может, ты так поймешь?
Мир выключился, будто кто-то мелкий и злой подошел и рванул на себя рубильник, который отвечал за воздух, свет, звуки и многое-многое другое. Кровь во мне остановилась, и показалось, будто она потекла в другую сторону – обратную… Я открыла глаза и увидела Эдиту Павловну, все так же стоящую на втором этаже – прямо и горделиво. «Кружите, вороны, кружите…» Картинка в глазах задрожала, я стала подниматься, села, а затем… В моей голове образовался неимоверный хаос, на меня набросились незнакомые фразы, лица, голоса, они переплетались, кружили и наполняли мозг с бешеной скоростью, не оставляя даже сантиметра свободного пространства. Я моргнула и увидела перед глазами совсем другую картинку. Эдита Павловна стоит ровно на том же месте, а напротив стою я, только маленькая – лет шести… «Я не желаю видеть это отродье! – кричит бабушка, сжимая кулаки. – Она похожа на свою мать! Из-за нее на этом свете больше нет моего сына! Уберите девчонку с глаз долой!» Бабушка размахивается, бьет меня по лицу, и я кубарем лечу вниз и стукаюсь головой о последнюю ступеньку, а дальше… Серый от старости потолок с миллионом извилистых трещин, паутина с дохлой мухой, пыльная люстра, напоминающая самую обыкновенную трехлитровую банку, выцветшие желтые шторы с двумя большими дырками посередине.
«Проснулась? Вставай. Нечего валяться», – раздается незнакомый ворчливый голос. Дальше была уже ссылка и тетя Тома…
Теперь я знала, как оказалась в деревне и главное – почему потеряла память. Сейчас она возвращалась в полной мере, и остановить этот неимоверный поток пестрой информации я была не в состоянии.
Мама – она улыбается…
Коляска и кукла…
Папа… «Отойди от меня…»
Смешной игрушечный паровоз с глазами…
Много бескрайней воды и чайки над волнами…
Детская кровать и разбросанные рисунки…
Я сижу в машине, а неподалеку мама разговаривает с незнакомым мужчиной… Он начинает казаться мне знакомым, у него есть явное сходство с Климом Шелаевым – это его отец…
Громкий смех Коры, ворчание Семена Германовича. «Эти фломастеры мои, отдай!» – визг такой же маленькой, как и я, Леры…
Между мной и Эдитой Павловной было приличное расстояние, но мы встретились взглядами, и я поняла, что она тоже вспомнила тот день. Если ваша внучка два раза пилотирует со второго этажа, вы вряд ли забудете это…
Поднявшись, я обняла себя за плечи и пошла вверх по лестнице, меня колотило, как в лихорадке, кружилась голова, пружинили ноги – прошлое настойчиво продолжало возвращаться, оказалось, не так-то просто справиться с нахлынувшими воспоминаниями. Мелкие детали, какие-то вещи, обрывки фраз, люди, люди, люди… И несколько раз я – падающая с высоты. «Она похожа на свою мать!»
– Иди спать, – металлическим тоном произнесла Эдита Павловна, но ее щека дергалась, видимо, внешняя монолитность была напускной.
Ничего не ответив, я прошагала мимо, зашла в свою комнату, закрыла дверь на замок и… зарыдала. По щекам ручьем текли слезы, тело сотрясалось, душа металась, стонала и просила хоть что-нибудь исправить… Мне было больно, нестерпимо больно – до отчаяния. Я бросилась к шкафу, достала письмо Тима и разорвала его.
«Настя, привет!
- Предыдущая
- 28/44
- Следующая
