На языке улиц. Рассказы о петербургской фразеологии - Синдаловский Наум Александрович - Страница 51

Традиция полуденного выстрела была восстановлена только после смерти Сталина, в 1957 году. Если верить легенде, она еще раз оказалась под угрозой в начале 1990-х годов. Тогда у пушкарей будто бы осталось всего несколько снарядов, а средств на приобретение новых не было. Спас командир расчета, который заявил, что, если новые демократические власти Петербурга не выделят средства для обеспечения ежедневных выстрелов, то последний заряд он направит в сторону Смольного. Вроде бы подействовало. Так, если верить фольклору, традиция не была прервана.

Благодаря ей появилась одна из самых замечательных питерских поговорок: «Точно, как из пушки». Ее происхождение относится к XVIII веку, когда петербуржцы личных часов не имели и определяли время по редкому солнцу, заводским гудкам, колокольному звону и даже по такому любопытному признаку, как цвет неба. Понятно, что такое время было приблизительным, неточным. Но один раз в сутки, в 12 часов дня, его можно было сверить по полуденному выстрелу. И можно было не сомневаться, что оно было точным… как из пушки.

Эта питерская поговорка вошла даже в качестве фрагмента в бесконечно длящийся диалог двух столиц, диалог, в котором используются любые аргументы для уязвления друг друга. Судя по тому, с какой уничижительной интонацией сказано о московской Царь-пушке, поговорка родилась в Петербурге: «В Питере пушка, которая стреляет каждый день, в Москве пушка, которая не стреляет никогда».

7 ноября 1924 года, в ознаменование очередной годовщины Октябрьской революции, в Ленинграде был открыт первый монументальный памятник В. И. Ленину. Памятник представляет собой ставшую с тех пор традиционной фигуру пламенного оратора с призывно вытянутой вперед рукой, выступающего с башни стилизованного броневика, — этакий зримый образ революции. Между прочим, в сознании обывателей всегда жило стремление снизить идеологический пафос монументальной пропаганды. Так, адрес встречи у Финляндского вокзала никогда не отличался революционной патетикой. Он был по-обывательски простым и понятным: «Под рукой».

Объектом городского мифотворчества памятник стал почти сразу после его открытия. Напомним, что с появлением в 1909 году на Знаменской площади памятника Александру III горожане, отправлявшиеся к Московскому вокзалу, любили крикнуть кучеру: «К пугалу!» Когда же поставили памятник Ленину у Финляндского вокзала, то извозчики, лукаво подмигивая, уточняли: «К какому, вашество? К Московскому, аль к Финляндскому?» Один из первых анекдотов о памятнике — своего рода сравнительный анализ философствующего обывателя: «Вот как правители обустраиваются и государством управляют: Петр сидит на коне, за спиной у него Исаакиевский собор как оплот православия, с одной стороны Адмиралтейство, корабли строить, с миром торговать, с другой — Сенат и Синод, государством управлять, а рукой он указывает на Университет и Академию наук — вот куда нужно стремиться. Ленин влез на броневик, с одной стороны у него райком партии и тюрьма „Кресты“, неугодных сажать, с другой Артиллерийская академия, обороняться, за спиной — вокзал, чтобы если что сбежать, а указывает он на Большой дом — „все там будете!“»

Памятник В. И. Ленину у Финляндского вокзала. Современное фото

Но особенное внимание фольклора памятник приобрел позже, когда непосредственная реакция на Октябрьскую революцию сменилась на опосредованную, когда ее стали воспринимать через сомнительные достижения советской власти, либо через ее пропагандистские символы. Монументальная скульптура в этом смысле представляла собой бесценный материал. Памятники вождю революции подверглись остракизму в первую очередь, поскольку были, что называется, у всех на виду.

В словаре лагерно-блатного жаргона, которым нельзя пренебрегать уже потому, что внутренняя свобода и раскованность позволяли обитателям тюрем и лагерей говорить то, что по другую сторону колючей проволоки боялись произнести вслух, памятники Ленину занимали далеко не последнее место. Так, произнести подчеркнуто патриотическую речь в красном уголке называлось: «Трёкнуть с броневичка», а сам памятник у Финляндского вокзала имел несколько прозвищ: «Трёкало на броневичке», «Финбанское чучело», «Экспонат с клешней», «Лысый камень», «Ленин, торгующий пиджачком». Помните старый анекдот? Дзержинский спрашивает у Ленина: «Владимир Ильич, где вы такую жилеточку достали?» Ленин закладывает большой палец левой руки за пуговицу: «Эту?» — затем резко выбрасывает правую руку вперед и вверх. — «Там!» Именно таким запечатлел скульптор трибуна революции у Финляндского вокзала.

Несколько позже фольклор обратил внимание на композиционную связь памятника с «Большим домом» и превратил эту формальную связь в смысловую. В годы пресловутой перестройки она уже не могла импонировать хозяевам мрачного символа сталинской эпохи на другом берегу Невы. Забеспокоились о чистоте мундира. Фольклор ответил анекдотом: «Партийное собрание в Большом доме. Голос с места: „Товарищи, Ленин, который указывает рукой на Большой дом, как бы приветствуя его, дискредитирует нашу историю. Предлагаю повернуть его лицом к Финляндскому вокзалу“. Голос из президиума: „Возражаю. Тогда он будет указывать в сторону Финляндии, а туда и без его указания бегут наши граждане“».

А в простом народе в это время родилась новая поговорка о памятниках вождю революции: «Сам не видит, а нам кажет».

Со времени Ленинградской блокады прошло более полувека. Но раны, нанесенные городу, не зарубцовываются до сих пор. В старых ленинградских квартирах до сих пор еще можно встретить следы, оставшиеся от тех страшных лет — темные пятна на полу, где стояли так называемые «буржуйки», спасшие не одного ленинградца от смертельного блокадного холода. Среди блокадников существует суеверная примета: если эти пятна уничтожить, все может повториться снова.

Иммунитет, выработанный еще во время блокады, особенно безотказно срабатывает в кризисные периоды истории. Случилось так и в начале 1990-х годов, во время пресловутой перестройки, когда миллионам людей было отказано в государственной поддержке, и они, как и во время блокады, были предоставлены сами себе. Самыми стойкими в условиях галопирующей инфляции, опустевших магазинов и обрушившейся безработицы оказались блокадники. Именно им принадлежат удивительные формулы выживания, ставшие жемчужинами в арсенале петербургского городского фольклора: «Блокаду пережили, изобилие переживем»; «Выстояли в блокаду, выстоим и за хлебом»; «Пережившие реформы приравниваются к блокадникам».