Похитители грез (ЛП) - Стивотер Мэгги - Страница 62

Свет растягивался длиньше и тоньше, почти исчезая, а потом была ночь с ее дразнящим отражением сотни автомобилей. Ронан не знал, прошли ли уже дни, или это была такая же ночь, как и раньше. Сколько времени назад он разбил Свинью? Когда был его последний ночной кошмар?

А затем настало утро. Он не понимал, это уже прошедшее утро или совершенно новое. Трава оказалась мокрой, капот Митсубиши покрыт бисеринками пота, но сложно сказать, прошел ли дождь, или это всего лишь роса.

Ронан сидел у заднего крыла Митсубиши, гладкая поверхность охлаждала голую кожу спины, и с жадностью поедал Twizzlers[55]. Такое чувство, будто бы они плавали в алкоголе внутри него. Кавински проверял последнюю работу Ронана — цепную пилу[56]. После того, как он убедился, что она работает, он искалечил несколько шин у других Митсубиши, а потом присоединился к Ронану и взял одну Twizzler. Он был слишком под кайфом, чтобы есть, чтобы его заинтересовали другие предметы, кроме основного.

— Ну? — спросил Ронан.

Кавински разорвал пилой маленькие кусочки резины напротив своего лица и голой груди. Он ответил:

— Теперь ты грезишь Камаро.

Теперь все казалось просто.

Таблетка. Пиво. Сон.

Камаро стояла среди деревьев пригрезенного леса: не труднее для воображения, чем любые другие объекты во сне, преследуемые Ронаном. Камаро была просто больше.

Зайти.

Выйти.

Не говоря ни слова, он положил руку на ручку дверцы. Над головой дрожали листья деревьев; где-то вдали всхлипывали птицы. Девочка-Сиротка наблюдала с другой стороны машины. Она покачала головой. Он приложил палец к губам.

Очнулся.

Он открыл глаза утреннему небу, а там стояла она. Сияющая красная Камаро. Не идеальная, идеальна в своей неидеальности, с потертостями и в пятнах, как Свинья. Вплоть до царапины на двери, где оставил её Гэнси, загнав машину в куст азалии.

Первым ощущением была не радость, а облегчение. Он не напортачил — он вернул Свинью, он мог вернуться на Монмаут без мольбы. И тогда его накрыло счастье. Это было похлеще зеленых таблеток Кавински. Его утащило в эмоции. Они пьянили и щекотали нервы. Он так гордился коробкой-паззлом, солнечными очками, ключами. Каким тупицей он был тогда, похожий на ребенка, влюбленного в нарисованный им же рисунок карандашом.

Это была машина. Целая машина. Её не было здесь, а теперь она здесь была.

Целый мир.

Теперь все будет в порядке. Все будет в порядке. У капота автомобиля Кавински издал звук отнюдь не восторга.

Он поднял крышку капота.

— Я думал, ты сказал, что охрененно знаешь эту тачку, чувак.

После того, как Ронан снова начал чувствовать свои конечности, он присоединился к Кавински у раскрытого капота. Косяк был виден сразу. Отсутствовал двигатель. Повсюду торчала только трава. Скорее всего, машина, конечно, завелась бы. Если она работала во сне, то работала и в реальности. Но это не утешало.

— Я об этом не подумал, — признался он. — Про двигатель.

Радость исчезла так же быстро, как и появилась. Каким образом Ронан надеялся удержать все недостатки Свиньи в голове? Гэнси не хотел идеальной Свиньи, Свиньи, которая ездила без двигателя. Он бы хотел свою Свинью. Он любил Свинью, потому что она ломалась, не вопреки этому, а из-за этого. В мыслях Ронана звенело отчаяние. Все было слишком сложно.

Кавински резко ударил его по голове.

— Думаешь? Не хрен думать, дебил! Мы тут с тобой не профессора. Убей свой мозг. — Он снова оглядел пустой двигательный отсек. — Думаю, Дик сможет использовать ее в качестве грядки. Посади сюда его питуньи и сдобри дерьмом.

Раздраженный Ронан захлопнул капот. Он взобрался на него — не было смысла щадить краску от царапин — и щелкнул пальцами возле колена, пока пытался собраться с мыслями. Не думать. Ронан не знал лучшего способа добывания машины из снов. Он не понимал, как удержать внутри себя общее представление, когда был поглощен сном. Он устал от своих снов. Они казались изодранными, как крылья ночного кошмара.

— Слышь, чувак, уверен, эта ему понравится, — сказал Кавински. — А если нет, то на хер его.

Ронан просто уставился на него своим самым тяжелым взглядом. Но Кавински не был Гэнси, поэтому, возможно, он и не понимал его значения. Не будет никаких «на хер Гэнси». Ронан не собирался разбивать Камаро, когда брал её, но разбил. И он не собирался сыпать соль в рану возвращением этой подделки. Эта машина не была настоящей. Эта машина была очень красивой обманкой.

— Это, — сказал Ронан, прижимая руки к теплому металлу машины, — очень дерьмовая золотая рыбка.

— И чья в этом вина?

— Твоя.

Кавински сказал, что научит его. Он не учил.

— Твоя. Чувак, я практиковался! — Кавински махнул рукой в сторону поля с Митсубиши. — Видишь всех этих лузеров? У меня ушли месяцы, чтобы получить нормальную. Взгляни на эту сучку!

Он ткнул на одну с единственной осью, прямо в середине. Машина сонно отдыхала на переднем бампере.

— Достал фигню — пытаюсь снова: дожидаюсь своего места грез, чтобы возместить сущность, делаю все по новой; достал фигню — делаю заново.

Ронан повторил:

— Что ты имеешь в виду под «возместить сущность»?

— Место грез истощается, — сказал Кавински. — Волмарт не может на всю ночь держать включенными телики! Энергия иссякает. Разве не чувствуешь?

Это ли он чувствовал? Изнашивание по краям? Прямо сейчас единственное, что он чувствовал, это тревогу и отупение от пива.

— У меня нет времени на практику. Мне нужна машина сейчас, или я не смогу вернуться.

Кавински ответил:

— Тебе не обязательно возвращаться.

Это была самая бессмысленная вещь, которую он сказал с самого начала этого обмена опытом. Ронан даже не осознавал этого. Он сообщил:

— Я сделаю это снова. На этот раз правильно.

— Черт, да, сделаешь. — Кавински достал еще больше алкоголя — может, он нагрезил и его — и присоединился к Ронану на капоте неправильного Камаро. Они пили в тишине несколько минут. Кавински высыпал горсть зеленых таблеток в ладонь Ронана; Ронан убрал их в карман. Он страстно хотел что-нибудь еще, кроме Twizzlers. Он тратил себя на сны.

Если бы Гэнси видел его сейчас… Мысль скрутилась и почернела в нем, как сгоревшая бумага.

— Бонусный раунд, — сказал Кавински. А потом: — Открыт.

Он поместил невозможно красную таблетку на язык Ронана. Ронан тут же ощутил вкус пота, резины и бензина на его пальцах. А затем таблетка ударила его в живот.

— А эта что делает? — спросил Ронан.

Кавински ответил:

— Смерть — скучный побочный эффект.

На это ушло всего мгновение.

Ронан подумал: «Стоять, я изменил свое сознание».

Но не было никакого пути назад.

Ронан был чужим в собственном теле. Наклонный и настойчивый закат врезался в его пристальный взгляд. Когда его мышцы дернулись, он опустился на грудь, а затем прижался щекой к капоту, жар металла не был достаточно болезненным, чтобы стать невыносимым. Он закрыл глаза. Это была не мчащаяся-в-сон таблетка, как раньше. Это был жидкий несчастный случай. Он ощутил, как мозг выключается.

Спустя мгновение он услышал стон капота, на который лег Кавински. Затем он почувствовал острый сустав пальца, медленно ползущий по коже его спины. Медленная дуга между лопаток, повторяющая рисунок его татуировки. А потом, скатившись вниз, напрягая каждый мускул, ощущение пропало.

Предохранитель внутри него сгорал в ничто, совершенно в ничто.

Ронан не двигался. Если бы он двинулся, прикосновение к его спине укололо бы его… Рана, словно таблетка. Нет пути назад.

Но когда его глаза усиленно боролись со сном, Кавински всего лишь делал другую дорожку кокса на крыше, растянув тело по ветровому стеклу.

Должно быть, он вообразил это. Что реально?

И снова Камаро была припаркована в лесу грез. И снова Девочка-Сиротка сжалась с другой стороны леса с печальными глазами. Листья дрожали и исчезали.