Похитители грез (ЛП) - Стивотер Мэгги - Страница 53

— Ну, ты меня знаешь, — радушно сказал Кавински. — Я просто ненавижу быть в одиночестве. Так что, трахнешь старушенцию, в которой сидишь, или так и будешь держаться с ней за ручку?

Ронан приподнял бровь.

Ноа произнес:

— Ронан, не смей. Гэнси прибьет тебя. Ронан…

Через открытое окно Ронан спросил ровным голосом:

— Ты собираешься гоняться с теми тенями, болгарский кусок дерьма из Джерси?

Кавински медленно кивнул на вопрос, будто соглашаясь, почесывая запястье, лежащее на руле. Он выглядел очень усталым или очень скучающим.

— Вот чего я никак не пойму. — Светофор моргнул красным, заставляя линзы его очков покраснеть. — Кто из вас сверху: ты или Гэнси?

Внутри Ронана разгорелось что-то черное, неторопливое и отвратительное. Его голос был цианидом и керосином, когда он сказал:

— Вот что произойдет: я выиграю у этой тачки, потом я вылезу из своей, а затем я выбью из тебя все дерьмо.

— Чувак, триста двадцать лошадиных сил говорят, что ты ошибаешься. — Кавински почесал шею. На нем была белая майка, и его выставленные на показ плечи были резко очерченными и прекрасными, как у трупа. — Но помечтай.

Его окно закрылось. Через тонировку цвета темного асфальта едва было видно, как он снял очки и бросил их на пассажирское сидение.

Весь мир сейчас превратился в светофоры над двумя автомобилями.

— Ронан, — предупредил Ноа, — у меня очень плохое предчувствие.

— Это называется быть мертвым, — ответил Ронан.

— Такие шутки смешны только живым.

— Хорошо, что я такой.

— Это пока.

Ожидание зеленого. Глаза Ронана не смотрели на светофор над головой, а следили за сменой сигнала на другой стороне. Когда красный сменился желтым, у него было две секунды, чтобы тронуться с места.

Ронан приотпустил ногу с педали сцепления, надавив на газ, держа машину на месте. Стрелка тахометра задрожала чуть ниже красной линии. Двигатель был живым, рычащим, гремящим. Этот звук заменил Ронану пульс. Из-под задних покрышек валил дым, который затем влетал во все еще открытые окна. Сквозь вой Свиньи Митсубиши Кавински была едва слышна.

На одну-единственную секунду Ронан позволил себе подумать о своем отце, о Барнс и о снах, из которых он вытянул столько всего невозможного. Он позволил подумать о той части себя, которая была бомбой. Фитиль её сгорал быстро, а сама она была разрушительной, практически ничего после себя не оставляющей.

Светофор на другой стороне улицы все еще горел зеленым. Светофор над головой загорелся красным как предупреждение.

Что хочет съесть его заживо.

Светофор на противоположной стороне загорелся желтым. Секунда. Его нога скользнула подальше от сцепления. Другая секунда. Рычаг переключения передач вспотел под его рукой.

Зеленый.

Машины сорвались с места, пересекая черту. Это было рычанием, рычанием, рычанием, и это было, как ни странно, смехом Кавински, прорывавшимся сквозь шум.

Переключение передач.

Митсубиши практически сразу вырвалась вперед. Уличные фонари по обе стороны мерцали и вспыхивали, измеряя жизнь электрическими вспышками света:

вспышка света

разлом асфальта

вспышка света

наклейка с эмблемой Аглионбая на приборной доске

вспышка света

глаза Ноа расширились

Они были телами под напряжением.

Как Ронан и рассчитывал, Камаро поравнялся с Митсубиши на второй половине пути. Двигатель бушевал на второй передаче. Чистое наслаждение затаилось где-то между второй и третьей передачей, где-то между четырьмя тысячами и пятью тысячами оборотов, кричащее вместе с тысячами крошечных взрывов под капотом. Вот это было место, где Ронан не испытывал ничего, кроме незамысловатого счастья, мертвое и полое место в его сердце, где больше ничего не требовалось.

Рядом с ним просела Митсубиши. Кавински выжимал все до последнего, переключаясь с третьей передачи на четвертую. Как всегда.

Ронан этим не страдал.

Переключение.

Двигатели взревели по новой. Машина была религией Гэнси, и Ронан счел её достойным божеством. Её грациозный капот выступил перед Митсубиши. Создав расстояние между ними. Еще одна половина. Не осталось ничего, кроме этого места.

Ничто осталось и внутри Ронана. Прекрасное ничто, а за этим еще большее ничто.

Но…

Что-то было не так.

Окно Кавински поехало вниз. Его шея вытянулась, чтобы встретиться глазами с Ронаном в зеркале заднего вида, и он что-то завопил. Слова затерялись в шуме, но их смысл был ясен. Оскаленные зубы для П, а затем поджатые губы для Н[45]. Радостное сплевывание проклятья.

Митсубиши рванулась вперед от Камаро. Уличные фонари змеей сползали по затемненным окнам, мерцая, попадая в расширившуюся щель.

Это было невозможно.

Ронан переключил передачу — единственную оставшуюся. Педаль газа в пол. Автомобиль, готовый развалиться на части, затрясло.

Митсубиши, не сбавляя скорости, удалялся. Вытянутая рука Кавински помахивала средним пальцем.

Ноа заорал:

— Невозможно!

Ронан знал цифры. Он ездил в Камаро. Он знал машину Кавински. Он побеждал машину Кавински. Чувства вернулись к нему, словно кровь в онемевшие конечности, то и дело, ударяя его.

Белая, словно клык, Митсубиши подалась вперед во тьму. Она была так стремительна, как ни одна другая машина. Она была так стремительна, что это было не скоростью, это было расстоянием. Как будто самолет был здесь, а потом вдруг там, в одно мгновение. Комета летела на одной стороне неба, а потом на другой. Митсубиши неслась рядом с Камаро, а потом её и след простыл.

Все так далеко зашло ради победы, что только двигатель был важен в Камаро. Из фонарей посыпались искры, жгучие слезы разлетелись по тротуару.

Всего какой-то месяц назад Ронан уделал в дым Мистубиши на худшем автомобиле, чем Камаро. Не существовало действительности, в которой машина Кавински была бы способна на такие представления.

Уличные фонари померцали над ними и погасли. В Камаро воняло, как в печи. Ключи болтались в замке зажигания, клацая металлом о металл. До Ронана медленно начало доходить, что его жестоко сделали.

Не так все должно было бы закончиться. Он пригрезил ключи, он получил Камаро, он переключал все передачи, а Кавинсвки — нет.

«Я нагрезил это».

— Теперь ты закончил, да? — поинтересовался Ноа. — Теперь ты остановишься?

Но сон исчезал. «Как всегда», — подумал он. Его радость растворялась, как пластик в кислоте.

— Остановись, — повторил Ноа.

Ничего не оставалось, только остановиться.

Но именно тогда ночной кошмар приземлился на крышу Камаро.

Первое о чем подумал Ронан — краска. Свинья превратилась в кусок дерьма, но краска осталась цела. И затем один из когтей ударил в ветровое стекло.

Неважно, во сне ли это происходило или на самом деле, ночной кошмар хотел одного: убить Ронана.

— Ронан! — закричал Ноа.

Перед ними расстилалась дорога, черная и пустая. Ронан наступил на педаль газа. Камаро ответила грубым и восторженным рычанием. Ноа вытянул шею:

— Не выходит!

На лобовом стекле формировалась длинная трещина от точки, где находился коготь ночного кошмара, как от его эпицентра. Ронан дернул руль туда-сюда. Камаро яростно занесло на обочину, тело перекатилось назад и вперед.

— Черт подери, — пробормотал Ронан, борясь за управление. Это тебе не ВМВ. Рулевое управление было вымышленным созданием.

— Все еще там! — отрапортовал Ноа.

Камаро встрепенулся, приподняв зад.

Глаза Ронана уставились в зеркало заднего вида. Второе птичье существо вцепилось в багажник.

Паршиво.

Ронан огрызнулся.

— Мог бы помочь!

Руки Ноа трепетали и прижимались к ручке стеклоподъемника, а затем к спинке сидения, и, наконец, толчок. Ноа явно не хотел делать то, что бы он там ни придумал.

Воздух разрезал визг. Сложно было сказать, гвоздь ли это водит по металлу или кричит Человек-птица. Звук поднял волосы дыбом на руках Ронана.