Похитители грез (ЛП) - Стивотер Мэгги - Страница 51

— Веселишься? — спросил Гэнси. Это не прозвучало, будто бы веселился он, но его улыбка была пуленепробиваемой. Его глаза блуждали по комнате, будто бы он выпил свой имбирный эль или шампанское. Он взял еще один фужер с безликого обслуживающего подноса.

Он повернулись к следующему человеку, потом к следующему. Десять, пятнадцать, двадцать человек, и Гэнси был вышитым на гобелене молодым человеком, желанным для молодежи всей Америки, образованным королевским сыном мистера Ричарда Гэнси II. Комната его обожала.

Адам задавался вопросом, была ли среди этого стада богатых животных хотя бы одна настоящая улыбка.

— Дик, наконец-то, у тебя есть ключи от Фиата? — к ним ближе подошла Хелен, глаза в глаза с Гэнси, одетая в пару черных туфель-лодочек, которые были заметны на каждой женщине в этой комнате, но были необоснованно сексуальны на ней. Адам подумал, что она была из того типа женщин, которых всегда старался заполучить Деклан, не понимая, что Хелен не была доступной. Вы могли бы любить глянцевую рациональную красоту нового сверхскоростного пассажирского поезда, но только дурак мог бы вообразить, что он полюбил бы вас в ответ.

— С чего бы они у меня были? — спросил Гэнси.

— О, я не знаю. Все машины припаркованы, за исключением этой. Эти идиотские лакеи. — Она откинула назад голову и посмотрела на расписанное дерево потолка; Адаму казалось, что запутанные ветви перемещались. — Мама хочет, чтобы я сгоняла за выпивкой. Если ты поедешь со мной, я смогу использовать полосу для машины с большим количеством посадочных мест и не провести остаток своей жизни, доставая вино. — Она заметила Адама. — О, Перриш. Ты неплохо отмылся.

Она не имела в виду ничего, вообще ничего, но Адам ощутил, как ледяные иголки прокалывают его сердце.

— Хелен, — произнес Гэнси, — заткнись.

— Это комплимент, — ответила Хелен. Официант заменил их пустые стаканы на полные.

«Помни, зачем ты здесь. Войди, забери, что нужно, выйди. Ты не один из них».

Адам сказал ровно, сглаживая свой акцент:

— Все в порядке.

— Я имела в виду, что вы двое всегда в своей школьной форме, — продолжала Хелен, — Не то чтобы…

— Заткнись, Хелен, — повторил Гэнси.

— Не вымещай на мне свой ПМС, — ответила Хелен, — только потому, что желаешь быть со своей любимой Генриеттой.

И тут мимолетно выражение лица Гэнси изменилось; она попала в яблочко. Его убивало быть здесь.

— Опять же, почему ты не привез второго? — поинтересовалась Хелен. Но прежде чем Гэнси смог бы ответить, кто-то еще попался ей на глаза, и она позволила себе смыться так же стремительно, как и возникла.

— Какая ужасная мысль, — внезапно произнес Гэнси. — Ронан посреди этой толпы.

На какое-то мгновение Адам смог это представить: парчовые шторы в затухающем пламени, декорированный камерный ансамбль, кричащий из-под клавесина, и Ронан, стоящий посреди этого всего со словами: «Сраный Вашингтон».

Гэнси сказал:

— Готов к следующему раунду?

Этот вечер никогда не кончится.

Но Адам продолжал наблюдать.

Он сглотнул имбирный эль. Он не был уверен, что это, на самом деле, было уже не шампанское. Вечеринка превращалась в дьявольский пир: блуждающие огоньки отражались в медных качающихся лампах, невозможно яркое мясо преподносилось на увитых плющом тарелках, мужчины в черном, женщины с ювелирными украшениями в зеленом и красном. Нарисованные на потолке деревья низко склонялись над головами. Адам был напряжен и опустошен здесь и где-либо еще. Все было ненастоящим, кроме него и Гэнси.

Перед ним была женщина, разговаривающая с матерью Гэнси. Каждый, кто ловил Гэнси, также разговаривал с его матерью или просто пожимал ее руку, или улавливал ее движение между одетыми в темное посетителями. Это была тщательно продуманная политическая игра, где его мать исполняла роль любимого, но исключительного призрака; несмотря на то, что все припоминали, что видели ее, никто не мог фактически назвать ее местонахождение в определенный момент.

— Ты так… — женщина обратилась к Гэнси, — …вырос с тех пор, как я видела тебя в последний раз. Тебе, должно быть, почти… — и в этот момент припоминания возраста Гэнси, она заколебалась. Адам знал, что она ощутила то самое различие его друга: чувство, будто бы Гэнси одновременно и молод, и стар, будто бы он только что прибыл и всегда был.

Она была спасена быстрым взглядом на Адама. Мельком оценив его возраст, она закончила:

— Семнадцать? Восемнадцать?

— Семнадцать, мадам, — тепло сказал Гэнси. И ему было семнадцать, как только он это произнес. Конечно, семнадцать, и никак иначе. Что-то вроде облегчения расползлось по лицу женщины.

Адам почувствовал давление засахаренных ветвей деревьев над головой; справа он уловил половину своего отражения в зеркале в золотой оправе и поразился. На какой-то момент его отражение казалось неправильным.

Это происходило. Нет, нет, не происходило. Не здесь, не сейчас.

Второй взгляд помог разглядеть более четкое изображение. Ничего странного. Пока еще.

— Я читала в газете, что ты все еще ищешь те королевские украшения? — поинтересовалась женщина у Гэнси.

— О, я ищу настоящего короля, — громко сообщил Гэнси, чтобы его услышали сквозь звуки скрипки (вообще-то, их было три; последний мужчина проинформировал его, что это были студенты Пибоди[43]). Струны дрогнули, как будто звук шел из-под воды. — Уэльского короля пятнадцатого века.

Женщина радостно засмеялась. Она неправильно расслышала Гэнси и подумала, что он пошутил. Гэнси тоже засмеялся, будто бы он, и правда, пошутил, и любая неловкость, которая могла возникнуть, была стремительно предотвращена.

Адам это заметил.

И вот, наконец, миссис Гэнси появилась в его поле зрения, словно материализовавшаяся мечта. Как и Гэнси, она была от природы красива, как мог быть красив только тот, у кого всегда были деньги. Казалось правильным, что вся эта вечеринка устраивалась в ее честь. Она была достойной королевой вечера.

— Глория, — обратилась миссис Гэнси к женщине. — Мне нравится это ожерелье. Ты, конечно, помнишь моего сына, Дика?

— Конечно, — сказала Глория. — Он такой высокий. Ты, должно быть, скоро закончишь колледж?

Обе женщины повернулись к нему в ожидании ответа. Скрипки завыли звонче.

— Ну, это… — И тут внезапно Гэнси запнулся. Это не была полная остановка. Просто неспособность мягко скользить от момента к моменту. Времени было достаточно, только чтобы Адам увидел пробел, а затем Гэнси сказал: — Извините, я подумал, что увидел кое-кого.

Адам поймал его взгляд. Там был невысказанный вопрос. Взгляд Гэнси был сложным: нет, он не был в порядке, но нет, не было ничего, что Адам мог бы с этим сделать. Адамом овладела краткая дикая радость, что они сумели добраться до Гэнси. Как же он ненавидел их.

— О, я действительно кое-кого вижу. Я должен вас оставить, — безупречно вежливо произнес Гэнси. — Извините. Но я оставляю вас с… Миссис Элгин, это мой друг, Адам Перриш. У него есть интересные мысли о правах путешественников. Вы в последнее время думали о правах путешественников?

Адам попытался вспомнить последний раз, когда он и Гэнси разговаривали о правах путешественников. Он был вполне уверен, что вся дискуссия происходила за чуть теплой пиццей и имела отношение к досмотровым сканерам, которые микроволновкой воздействуют на клетки мозга часто летающих пассажиров. Но теперь, когда он увидел Гэнси за работой, он знал, что Гэнси перевернул бы это в политическую эпидемию, разрешимую его матерью.

— Я нет, — ответила Глория Элгин, ослепленная гэнсийностью Гэнси. — Мы обычно в наше время используем Сессну[44] Бена. Но я бы хотела об этом послушать.

Когда она повернулась к Адаму, Гэнси растворился в толпе.

Какой-то момент Адам молчал. Он не был Гэнси, он не ослеплял, он был обманщик с фужером фальшивого шампанского в тонкой руке, сделанной из грязи. Он смотрел на миссис Элгин. Она смотрела в ответ сквозь ресницы.