Лестница на небеса - Полякова Светлана - Страница 30
- Предыдущая
- 30/65
- Следующая
Она это и сделала и теперь удовлетворенно отряхнула руки.
— Что, маленький, — поинтересовалась она, — полежишь теперь несколько минут в покое с игрушками, чтобы мама могла поговорить с твоей крестной?
После этого она устроила сына на диване, рядом с ними.
— Пока у них нет голоса своего, с ними все-таки легче…
— Зато им труднее, — сказала Мышка. — Представляешь, каково это — жить без возможности говорить то, что тебе хочется?
— Ну, некоторые так всю жизнь живут и вполне счастливы… Разве что в штаны не писают…
Она встала, потянулась и поинтересовалась:
— Кофе-то тебе сварить?
— Ага, — кивнула Мышка. — Может, немного успокоюсь…
— Только помни, что я тебе сказала… Если ты этого не сделаешь, пеняй на себя!
— Но он же сам не хочет! — запротестовала Мышка.
— Кто? Кинг? — Маринка не смогла удержаться, рассмеявшись. — Ой, не смеши меня… Не хочет он.
Она ушла на кухню и проговорила уже оттуда:
— Два идиота! Боже, до чего вы ведете себя по-дурацки… Ну ладно, с тебя спросу мало. Ты по уровню развития мало чем от Темки отличаешься… А этот-то, вот уж не ожидала! Дождетесь вы времени «Ч» со своими заморочками, право, дождетесь!
Мышка только плечами пожала — как ей все это объяснить?
А Маринка уже вернулась с подносом.
— Из-за Темки приходится тут официантку изображать, — проворчала она. — Не улыбайся! Это — твое будущее!
— Да может, у меня его и не будет, — проговорила Мышка, с тоской глядя на малыша.
— Будущего-то? Ну, это смотря чего ожидать… Уж такое будущее, мне кажется, тебе гарантировано. А вот если ты жаждешь славы…
— Не жажду.
— Тогда зачем тебе театр?
— Не знаю, — честно призналась Мышка. — Просто ничего другого я не смогу. Кем мне еще быть?
— Самой собой, — проговорила Маринка. — Нет, ты не думай… Я не хочу, чтобы тебя обламывали, понимаешь? А там, в театре этом чертовом, тебя будут обламывать… Чтобы ты подходила… И потом, кого ты сможешь играть? Колхозницу с большим надоем? Это тебе никакая система не поможет… Не подойдешь ты на данную роль. А Шекспира и Пушкина они один раз в сто лет сыграют — и то главную роль непременно старой образине отдадут. С народным званием. Если бы ты в Москву перебралась…
— Что мне там делать? — удивилась Мышка. — Мне и тут хорошо…
— Тут тебе хорошо не будет. Этот город угнетен жутким провинциализмом… Причем с острым комплексом неполноценности. — Она сделала глоток из чашки, потрепала по голове Темку и задумчиво сказала: — Темка, как только ты вырастешь, мы отсюда съедем. Нефига тебе в этом болоте сидеть… Если Аньке хочется, пускай сидит. А мы рванем в какую-нибудь маленькую страну, где много цветов и ярких красок… А то меня косит уже от ярко выраженного дебилизма…
— Темка, — вступила в разговор Мышка. — Ты ее не слушай… Поскольку тут тоже кто-то должен оставаться. Без нас с тобой, Темка, все погибнет. Понимаешь? Так что никуда мы не поедем. Будем тут торчать, чтобы облагораживать ландшафт…
Она понимала, что Маринкой движет отчаяние. Точно так же, как иногда подобное чувство двигало ею — без всякой надежды, безвыходное, тупое, как боль…
Только, в отличие от Маринки, она даже мечтать себе не позволяла. Зачем?
Посмотрев на часы, она подпрыгнула.
— О боже!..
— Что? — подняла глаза и Маринка.
— Мы с тобой заболтались. Мне пора…
— Жаль, — искренне вздохнула Маринка.
Уже на выходе она остановила Мышку.
— Ань, — попросила она. — Ты только мыслями к Кузякиной не возвращайся… Честное слово, я с ней больше общалась, чем ты. Она сама под поезд стремилась… Это такой стиль лайф… Я бы тоже так кончила, если бы Темка не появился…
Повинуясь безотчетному порыву, Мышка подошла к подружке, обняла ее и посмотрела благодарно на Темку.
— Спасибо тебе, милый, — прошептала она.
И Темка улыбнулся ей в ответ — осмысленно, как будто понимал, о чем они говорят.
А может, и в самом деле — понял?
Дни тянулись медленно. Как будто кто-то подслушал горячее Мышкино желание ускорить время и сделал все наоборот. Иногда ей казалось, что день проходит, как год.
Она выбрала какую-то басню, потому что для прослушивания надо было выучить стихотворение, басню и кусочек прозы. Басни Мышка не любила. Отчего-то ей совсем не нравился толстый Иван Андреевич Крылов, к тому же умерший, почти как нечестивый Арий, от несварения желудка. Да и басни-то он все украл у Лафонтена, что не помешало ему прославиться… Однако деться было некуда, и она вынуждена была прочитать про «мартышек с очками», квартеты и прочее, прочее, прочее… Эта поначалу понравилась ей только размером. Всего-то половина листа. А потом Мышка вчиталась в нее и удивленно поняла — а ей нравится… «Навозну кучу разрывая, Петух нашел Жемчужное зерно и говорит: „Куда оно? Какая вещь пустая!“
Она представила себе отчего-то классную руководительницу, разрывающую навозную кучу, и рассмеялась.
В роли петуха, пожалуй, ее давешний враг смотрелся уморительно. И ведь в самом деле — найди она жемчуг, не поняла бы, для чего он… Странные люди, равнодушные к красоте, если она не приносит практической пользы…
На минуту ей стало их всех жаль, потому что она не могла понять, как можно жить в этой невыносимой серости, погружаясь туда все больше и больше. В навозную кучу. Искренне считая, что блеснувшие жемчужины — «вещь пустая».
Потом она нашла и стихотворение. Сначала хотела прочесть тот самый монолог Офелии, но потом упрекнула себя за дерзость. И решила быть проще.
Когда репертуар был составлен, она все-таки вернулась к этому монологу, удивляясь самой себе.
— Ну, не плевать ли, что они про меня станут думать? — прошептала она. — Может быть, у меня и не будет никогда больше возможности это прочитать… Хотя бы так.
Вечером она не выдержала. «Видимо, дни тянутся так медленно, потому что я его не вижу, — решила она. — С этими экзаменами, консультациями и „петухами“ с навозными кучами. Вдруг, если я его увижу, дни полетят подобием птиц…»
Дождавшись вечера, когда родители собрались на дачу, а она — лицемерка! — осталась, сославшись именно на консультацию и на экзамен, Мышка некоторое время посидела у окна, дожидаясь, когда машина увезет родителей в сторону Чардыма. Потом еще немного подождала — ровно столько, чтобы убедиться: они не вернутся.
После этого она переоделась — натянула джинсы и майку — и вышла из дому, втайне презирая себя за невольную ложь. По дороге сумела себя успокоить, потому что консультация-то и в самом деле была, значит, не такая уж она и лгунья.
Мышка шла привычной дорогой и, только когда вдали прогудел поезд, неожиданно остановилась… возле закрытого гаража…
Осторожно оглянувшись, она невольно отшатнулась, как от порыва холодного ветра. Ей даже почудился слабый запах формалина — как самой, воплощенной в плоть, смерти.
Как зачарованная, она стояла, боясь пошевелиться, и смотрела на эту синюю железную дверь. «Да выйди же ты из ступора, — попробовала она призвать собственные чувства к порядку. — Выйди. Вспомни, куда ты шла…»
Дверь тихо приоткрылась. «Сейчас появится Ленка, — устало и обреченно подумала Мышка. — Она выйдет и спросит меня, не хочу ли я к ней присоединиться…» Ощущение было таким сильным, что на минуту ей показалось, будто из щелки в двери на нее и в самом деле смотрят Ленкины злые глаза. «Не хочешь присоединиться, Краснова? Тут хорошо… Присоединись ко мне — сама увидишь… Страшно только первые мгновения, когда поезд разрубает тебя надвое и ты слышишь собственный крик. А потом появляется какая-то хрень, вроде бы ведущая на небеса, и ты видишь ангелов… Тут плохо, Краснова. И не станет лучше… Впрочем, скоро ты все узнаешь сама. На своей нежной шкурке…»
— Девочка…
Она дернулась, как от удара, от мягкого прикосновения к плечу.
— Ты что? Тебе нехорошо, что ли?
Теперь, возвращенная участливой дамой в реальный мир, она увидела, что дверь закрыта. Померещилось, подумала она.
- Предыдущая
- 30/65
- Следующая
