Наш друг граммпластинка. Записки коллекционера - Железный Анатолий Иванович - Страница 30

Поэтому, находясь на излечении в Ялте, Леся Украинка разыскала и сумела уговорить одного из лучших кобзарей того времени Гната Гончаренко приехать из Севастополя в Ялту для записи на фонографе. О. Сластион прислал из Миргорода свой фонограф, а из Киева и Москвы были выписаны фоновалики. Первоначально предполагалось, что записи на фонографе будет выполнять специально нанятый техник, однако что-то помешало осуществить этот план и поэтессе пришлось самой научиться управлять фонографом.

Тогда, в декабре 1908 года, Гнат Гончаренко напел и наиграл на валики фонографа следующие произведения: думы "Про Олексiя Поповича", "Про удову", "Про сестру i брата", песни "Про правду", "Попадя" и ряд инструментальных пьес — всего девятнадцать фоноваликов. Все они были пересланы во Львов Ф. Колессе, который "расшифровал" записи и издал их во второй серии своего труда "Мелодии украинских народных дум".

Выражая благодарность композитору за его работу по подготовке и изданию записанных в Ялте дум, песен и мелодий, Леся Украинка, в частности, писала: "Тепер уже справдi можна сказати: "Наша пiсня, наша дума не вмре, не загине!" Честь Вам i дяка за Вашi труди".

Прошло много лет. Приближалось 100-летие со дня рождения выдающейся украинской поэтессы. Среди прочих мероприятий в ознаменование этого юбилея было принято решение выпустить долгоиграющую пластинку с фонографическими записями кобзарей, сделанными в 1908–1909 гг. Ф. Колессой, О. Сластионом и Лесей Украинкой. Все фоновалики, сохранившиеся в архиве академика Филарета Колессы, были переданы его сыном Н. Ф. Колессой специалистам Всесоюзной студии грамзаписи для реставрации.

Не буду описывать трудности, с которыми пришлось столкнуться реставраторам прежде чем все фонозаписи были перенесены на магнитофонную ленту. Началась кропотливая работа по восстановлению звучания старых фонограмм.

Среди переданных для переписи и реставрации фонографических валиков один (№ 10) привлек особое внимание исследователей и реставраторов. Дело в том, что перед записанной на нем думой имелась еще одна небольшая запись, которая была кем-то специально перечеркнута восемью глубокими бороздами. Кроме того, вдоль валика, именно в этом месте образовалась трещина. Тем не менее было решено переписать на ленту и этот участок фонограммы, чтобы определить, какая на нем запись. Сделать перепись оказалось невероятно трудно, но мастерство и упорство реставраторов увенчалось в конце концов успехом. Из небытия, сквозь шум и треск, словно далекое слабое эхо, донесся женский голос. Он что-то пел, но что именно, удалось разобрать не сразу. Как выяснилось — первую строфу известной баллады "Про дiвчину, яка помандрувала за зводителем":

Известный украинский фольклорист Ю. Сливинский первым высказал предположение, что это голос Леси Украинки. В подтверждение он ссылался на слова самой поэтессы, которая в письме к Ф. Колессе от 4 декабря 1908 года писала: "Проба на № 10 неналежить Гончаренковi i не мае значення, то пробувано якiсть валка". И далее в том же письме: "…я се як спробувала кiлька днiв попоморочитись iз тим фонографом, то бачу, що ся машина — чиста погибель для нервiв, такий вона мае прикрий тембр i такi незноснi ïï капризи!"

Совершенно ясно, что Леся Украинка сама выполняла записи и пробовала качество фоновалика перед тем, как записать выступление Г. Гончаренко. А в более позднем письме к Ф. Колессе (от 5 марта 1913 года), рассказывая о приезде Г. Гончаренко в 1908 году в Ялту и о том, как терпеливо он перенес все сложности записи, она сообщала: "До етнографiв вiдноситься з повагою i без упередження, як до людей, що роблять якесь потршбне i серйозне дiло. Мене дивувало, як вiн, терпляче i принатурюючись до незносних часом капризiв нашого фонографа, готовий був годинами спiвати, по кiлька раз проказувати слова, стараючись при тому виразною повiльною рецитацiею улегшити менi роботу записувача".

Можно представить себе волнение Ю. Сливинского, когда он впервые осознал, что слышит живой голос Леси Украинки!

"…Те пятьдесят секунд, в течение которых звучит сейчас с грампластинки голос великой украинской поэтессы, реставраторы буквально выстрадали, по "крупинкам" восстанавливая слова, возвращая им чистоту и громкость", — писала 18 марта 1972 года газета "Советская культура".

По результатам этой реставрации в 1971 году была выпущена долгоиграющая пластинка-гигант № 029429-30 "Леся Украинка с думой и песней народа", на которой даны записи дум, песен и мелодий в исполнении кобзарей Гната Гончаренко, Степана Пасюги, Ивана Кучеренко, Явдохи Пилипенко — все лучшее, что было записано самой поэтессой или по ее инициативе. Здесь же восстановлено звучание ее голоса.

В то время, когда была выпущена эта пластинка, качество реставрации звука по своему уровню казалось верхом совершенства. Однако сейчас разработаны новые, гораздо более эффективные методы реставрации старых фонограмм (например, метод "глубокого шумопонижения" киевского инженера А. С. Богатырева), поэтому следовало бы вновь вернуться к вопросу реставрации бесценных для нашей культуры фонограмм. Они зазвучат намного лучше — чище, выразительнее, объемнее, чем это позволяла сделать техника 70-х годов.

На ранних акустических пластинках общества "Граммофон" встречаются записи, напетые в начале века певцами с фамилиями Макс и Максаков. Многие коллекционеры и исследователи убеждены, что все эти записи принадлежат одному и тому же певцу — Максу Карловичу Максакову, который будто бы подписывал некоторые свои пластинки псевдонимом Макс (г-н Макс).

Согласно одной версии, делалось это по престижным соображениям: записи серьезного репертуара (опера) он подписывал своим именем — М. К. Максаков, а камерные произведения, народные песни и цыганские романсы — псевдонимом г-н Макс. По другой версии — лишь в начале своей артистической карьеры певец использовал псевдоним, затем стал делать записи под своей настоящей фамилией.

Отождествлению Макса и Максакова в большой степени способствовали воспоминания известного оперного режиссера Н. Н. Боголюбова, который в своей книге "Шестьдесят лет в оперном театре" (1967 г.), рассказывая о работе в Ростове-на-Дону, писал: "Когда Максаков приехал… удивлению моему не было границ: в блестящем баритоне я узнал "Макса", участника вокального квартета, подвизавшегося на Нижегородской ярмарке".

Казалось бы, все ясно: "г-н Макс" и М. К. Максаков — одно и то же лицо, ведь даже в Русском каталоге "Голос хозяина" из серии "Голоса прошлого", изданном в 1977 году в Великобритании, все пластинки, напетые Максом приписаны М. К. Максакову. И все же…

Беру на себя смелость доказать, что Макс и Максаков — не одно и то же лицо, а совершенно разные люди. Прежде всего, с помощью ранних каталогов общества "Граммофон" можно убедиться, что на пластинках и Макса, и Максакова в равной мере записаны оперные арии, следовательно, предположения о престижном и непрестижном репертуаре отпадают. Точно так же не выдерживает проверки и утверждение о том, что ранние пластинки Максаков подписывал псевдонимом, а поздние — своим именем. Составленная мною дискография обоих певцов показывает, что дело обстояло как раз наоборот: записи 1901 года подписаны "М. К. Максаков", записи 1902 года — "г-н Макс". Не является достаточно надежным источником сведений и Русский каталог "Голос хозяина", так как он изобилует множеством ошибок различного рода. Например, под рубрикой "П. Д. Орлов" помещены записи разных артистов — солиста Мариинского театра Поликарпа Орлова и куплетиста Павла Орлова, а записи, сделанные певицей Рене Ефимовной Радиной разделены на две части и приписаны двум различным лицам: некоему Рене Радину и Рене Радиной-Фигнер. Интересно и то, что супруга М. К. Максакова Мария Петровна, категорически отвергала попытки отождествить ее мужа с "г-ном Максом". Где же истина?