Запретный камень - Эбботт Тони - Страница 3

• Предыдущая
• 3/54
• Следующая

Один из головорезов толкнул его. Старик упал на колени, затем повалился на пол.

– Убийцы! Воры! – кричал он, пока двое других головорезов хозяйничали в комнате, переворачивая все вверх дном. Девица оставалась у входа: спокойная и неподвижная, будто змея, свернувшаяся в клубок. Что-то в ее внешности настораживало. Да, красавица. Вылитый ангел.

Но вот глаза…

Неужели это она? Та самая?

Бандиты сбрасывали книги со стеллажей. Переворачивали столы. Вспарывали его кресла, кровать и подушки. Крушили бесценную коллекцию музыкальных инструментов, как никчемные детские погремушки…

– Вандалы! – кричал старик. – Вы ничего не найдете!

Сутулый тип в очках, висевших на кончике его носа, точно вторая пара глаз, склонился над Фогелем.

– Связной в Париже тебя сдал, – зарычал заморыш профессору в лицо. – Ключ к Реликвиям у тебя. Отдай его нам.

По стариковским жилам Фогеля хлынул адреналин. Он стиснул пресс-папье с морской звездой и со всей силы ударил им очкарика в висок.

– Вот тебе ключ! Получай!

Заморыш схватился за рассеченный висок.

– Что ты со мной сделал, старый дурак?!

– Добавил тебе красоты, – парировал Фогель.

Один из амбалов опустился на колени, положил ручищу ему на горло. А затем ухмыльнулся и стиснул пальцы.

– Твой последний вздох, старик, – взвизгнул заморыш.

– Не последний, – прохрипел профессор с холодной усмешкой.

Девица перевела взгляд от Фогеля на пылающий камин.

– Он успел сообщить! Там что-то горит. Достаньте, быстро!

Бледный очкарик, не рассуждая, тут же сунул руку в огонь – и, заорав от боли, выбросил на пол оплавленный жесткий диск. Фотография уже превратилась в пепел.

– Выясните, с кем он связался, – ледяным тоном велела девица. – Мне нужно знать. Здесь ключа нет и не было. Кончайте с ним. Тело бросьте на улице. И чтоб без улик…

Задыхающийся Фогель бился в конвульсиях на полу. Он попытался схватиться за ножку пюпитра, но тот опрокинулся. Профессору лишь удалось нащупать на полу и стиснуть в пальцах старенький серебряный духовой камертон.

Разноцветные глаза Галины Краузе – голубой и серебристо-серый – наблюдали, как старика покидает жизнь.

– Давай, Фогель, – сказала она. – Спой нам свою лебединую песню…

Остин, Техас

9 марта 8:03

Вейд Каплан и его сводный брат Даррел Эванс по очереди дергали дверную ручку обсерватории Техасского университета. Но открыть ее не могли.

– Вот поэтому отец и дал тебе ключ, – сказал Вейд.

– А я дал его тебе.

– Нет, не давал.

– Давал, я помню, – не сдавался Даррел.

– Когда это?

– Раньше.

– Раньше чего??

– Раньше, чем ты его потерял.

Вейд недовольно буркнул себе под нос:

– Я ключа не терял. Я не мог его потерять. Потому что своими глазами видел, как отец дал его тебе. В кабинете. Когда попрощался с нами и повез Сару в аэропорт.

– Сару? Это ты о той Саре, которую я называю мамой?

– Она не против того, чтоб я звал ее Сарой, – сказал Вейд. – Не съезжай с темы. Где ключ? Вспоминай. Папа достал его из ящика, дал тебе. Ну? Ничего не включилось в мозгу?

Даррел похлопал себя по карманам.

– Ничего не включилось. Ключа нет, как не было.

– Ты, наверно, оставил его на столе.

Отодвинув Даррела в сторону, Вейд начал спускаться обратно по узкой железной лестнице в кабинетик отца на третьем этаже Пейнтер-Холла.

Отцом Вейда – и отчимом Даррела – был доктор Роальд Каплан, профессор астрофизики Техасского университета в Остине. Вот уже восемьдесят лет в здании Пейнтер-Холла на территории университета располагалась обсерватория, в которой стоял один из самых больших телескопов в мире, все еще управляемый не электроникой, а сложной механикой из рычагов и шкивов.

Вейд вздохнул.

– Даррел, ты просто обязан увидеть телескоп. Поверить не могу, что за три года ты ни разу здесь не был. Это же полный стимпанк – все эти лебедки, шестеренки, рычаги и противовесы!

По лицу брата пробежала тень интереса. И он ответил в своей обычной манере – выворачивая слова наизнанку:

– Обожаю панк, когда он «стимный».

Через два дня начинались весенние каникулы, и мальчиков ждала целая неделя отдыха от школы. Для Вейда это означало девять дней безотрывного чтения книг по астрономии и девять ночей наблюденья за звездами в обсерватории университета. А вот его сводный брат наверняка впадет в спячку с перерывами на еду.

Или станет врубать свой «стратокастер» на полную мощь и терзать гитарными запилами все живое в округе.

Уже несколько месяцев Даррел пытался создать свою музыкальную группу, но ему не везло. Как считал Вейд, по двум причинам. Во-первых, Даррел хотел назвать группу «Simpletones» – якобы с претензией на иронию, которую никто не считывал[2]. А во-вторых, он хотел играть исключительно «сёрф-панк», который Вейду казался совсем отстойным.

Они подошли к кабинету отца. Вейд попытался повернуть ручку двери, но та не поддалась. Тоже заперто.

– Ну, что за приколы? Папа вернется из аэропорта только через полчаса. А я должен показать тебе телескоп! Интересно, где охранник? Он бы нас впустил…

– Стой. Кажется, я прихватил с собой план здания, – сообщил Даррел, ныряя рукой в карман джинсов. – Охрана, небось, еще спит. На часах еще и девяти нет! Что говорит мне только о том, что я хочу жрать. Как думаешь, папа отпустит нас обедать пораньше? Сколько мы вообще тут про… Ох!

– Что «ох»?

Даррел выудил из кармана старый медный ключ.

– Мы же это искали?

– Я так и знал! – рявкнул Вейд. – Идем!

– А что, перекусить у нас нечего?

Вейд хохотнул:

– Извини, брат…

Пока они поднимались обратно к обсерватории, Даррел что-то бубнил себе под нос, затем выдал горлом соло на гитаре. Вейда это порадовало. Именно так братец вел себя, когда бывал более-менее счастлив: мечтал о еде и изображал «стратакастер».

Через пару минут ребята открыли дверь обсерватории, вошли в огромное помещение, и волна прошлого накрыла их с головой.

Даррел присвистнул:

– Ты был прав, реальный стимпанк!

Прямо в центре под огромным медным куполом громоздился знаменитый телескоп Пейнтер-Холла. В 1933 году труба длиной более трех метров была установлена на бетонной платформе и тщательно сбалансирована при помощи огромного противовеса, за счет которого телескоп легко наводился на нужный объект. Вейд сообщил, что линза у этого телескопа всего лишь двадцать два сантиметра в диаметре, тогда как у телескопа в обсерватории Макдональд – аж десять метров! Но Вейд все равно обожал этот исторический инструмент. Он любил само это место, где так тесно переплелись наука и история. Было в этих линзах, маховиках и механизмах нечто завораживающее, из-за чего сами исследования казались гораздо, как бы сказать… человечнее?

Привязанность к старому телескопу Вейд испытывал давно. Он влюбился в него в тот миг, когда отец впервые привел его в Пейнтер-Холл. Именно здесь он научился отыскивать и определять созвездия и планеты. Здесь зачитывался древней мифологией, из которой пришли их названия. Здесь привык ценить то крошечное место, которое сам занимал в бескрайнем пространстве Вселенной.

Там, где математика сливается с магией.

– Неплохо, а?

– Очень даже… – Даррел вспрыгнул на платформу. – Кабели, рычаги, тросы. Часовой механизм! Техника будущего механической эры. Мне нравится! И что за фокусы он вытворяет?

– Днем он на многое не способен, но мы вернемся вечером, чтобы увидеть настоящие звезды. Только не трогай ничего, пока я не найду инструкцию. Ты еще оценишь, как он поворачивается от одного касания!

• Предыдущая
• 3/54
• Следующая