Дома с привидениями - Фламмарион Камиль - Страница 39

Внезапно я, словно подчиняясь чужой воле, по примеру своего друга, отпустил ставни, бросился к двеРИ, ведущей в сад, и рывком отворил ее. Чтобы выскочить на улицу, мне хватило пяти секунд. Я тотчас удостоверился в том, что у окна моей комнаты не было никакого живого существа... Не было там и ветки, которая могла бы удерживать ставни, не видел я и на^яиутой веревки... Ничего! Я быстро обежал вокруг дома и вновь очутился у окна своей комнаты... Оно было закрыто! Когда же я подошел к двери, оказалось, что и она закрыта изнутри на ключ... Итак, меня не пускали в дом! Я стал игрушкой в руках... только в чьих руках?

На мгновение я застыл, совершенно ошеломленный, ^Р^^бща зубами от бессилия и шепотом произнося проклятия. Однако надо было найти какой-то выход из этого дурацкого положения, надо было положить ко"^ этому идиотскому фарсу, столь мастерски разыгранному, вот только кем?

Я собрался с духом и постарался, чтобы мой голос звучал как можно более естественно. Для вящей убедительности откашлявшись, я позвал жену. Она тотчас же подошла к окну. Я заметил, что она совершенно одета, что свидетельствовало о том, что она не хотела ложиться спать.

- Видишь ли, душенька, тебе придется спуститься вниз и открыть дверь, - сказал я. - Все дело в том, что я свалял дурака, так как вылез в сад через окно, а от неосторожного движения оно само закрылось. Ну а дверь, естественно, заперта с вечера на ключ... Так глупо... Думаю, что после такой ночной прогулки мы будем спать как убитые!

Я, конечно, пытался сделать хорошую мину при плохой игре. Признаюсь, в ту минуту я лязгал зубами, хотя стояло лето. Жена, однако, ничего не заподозрила, спустилась вниз и отворила дверь. Я бросился к себе в комнату, схватил оставленный на ночном столике револьвер и, притянув жену к себе левой рукой, произнес:

- У меня больше нет свечи, поэтому я поднимусь с тобой наверх. Если я выстрелю, не пугайся, в доме и в самом деле никого нет, а если и есть, выстрел послужит ему хорошим предупреждением. Понимаешь?

- Нет, не понимаю, - пролепетала жена, более напуганная моим тоном, чем самими словами. - Неужто ты тоже боишься? Признайся, тебе страшно?

- Нам абсолютно нечего бояться, уверяю тебя, дорогая, - промолвил я, натужно и фальшиво смеясь. - Я провожу тебя до дверей спальни, ты дашь мне другую свечу, а то луна так плохо все освещает...

Я нес какой-то несусветный вздор, понимая, что еще больше пугаю жену. Мы поднялись с ней по лестнице, тесно прижавшись друг к другу. Внезапно я почувствовал, что тело ее как-то странно отяжелело и она стала оседать на ступени. Бедняжка завопила, отбиваясь от кого-то невидимого:

- Франсиско! Помоги! Помоги! Кто-то хватает меня за ноги!

В ту минуту мы как раз оказались на лестничной площадке, освещенной призрачным лунным светом, проникавшим через небольшое окошко. Не поворачивая головы, я протянул правую руку над своим левым

плечом и выстрелил в сторону окошка. Грохот выстрела прокатился по всему дому. На какое-то мгновение мне показалось, что жена, обмякшая в моих объятиях, мертва. Увы, я не одолел злого духа, преследовавшего нас ибо в ту же секунду получил сильнейшую пощечину, причем мне показалось, что вместо пальцев на невидимой руке были пять палочек.

Как это ни странно, пощечина вернула меня к жизни и придала сил. Меня ударили, а это значило, что нужно нанести ответный удар, нужно сражаться! Я встряхнул жену, вырвал ее из объятий невидимки, пытавшегося отнять у меня ту, что была мне дороже жизни, и поспешно повел, вернее, почти понес, бедняжку к нашей спальне. По пути я обернулся и вынужден был констатировать, что сзади нас никого не было.

Мы благополучно добрались до нашей комнаты, и я с силой захлопнул дверь, как будто желал раздавить невидимую гадину между ее створками. Жена моя, почувствовав себя в относительной безопасности и еще сохраняя остаток веры в наличие в доме злоумышленника из плоти и крови (иначе в кого я стрелял из револьвера?), бросилась к колыбели нашего малютки. Увы, колыбель... была пуста! Несчастная лишилась чувств и со стоном упала на пол.

Оглушенный новым несчастьем, но не раздавленный, я стоял в круге света, отбрасываемого лампой, скрестив на груди руки, и ждал, когда же появится мой неведомый и невидимый противник. Я ждал нападения, но хотя и сознавал, что бороться с неуловимым врагом бесполезно, все же был готов драться не на жизнь, а на смерть. Увы, в этой схватке, как я понимал, мне не помогут ни нож, ни револьвер...

В своих комнатах завыли и запричитали служанки, разбуженные звуком выстрела. Они выли точь-в-точь, как уличные собаки, воющие на луну... Не могу сказать, чтобы эти вопли ^оказывали благотворное влияние на мои нервы. Пожалуй, ничто так не деморализует человека, как женские рыдания и крики, да еще среди ночи...

Мз оцепенения и жесточайшей подавленности меня вывел тоненький детский голосок. Да, где-то внизу плакал мой малыш. Нужно было во что бы то ни стало найти его, моего бедняжечку, ведь глубокий обморок

жены ясно свидетельствовал о том, что не она сама отнесла ребенка в другую комнату. Значит, младенец был похищен!

Ко мне возвращалось утраченное было мужество. а его, видимо, следовало иметь немало, чтобы отважиться спуститься по лестнице вниз и осмотреть весь первый этаж этого проклятого дома, высоко поднимая канделябр и освещая все укромные углы.

Я нашел моего малютку! Он лежал совершенно голенький на холодном мраморном столе, лежал на спинке и слабо попискивал, как какая-то ненужная вещица, впопыхах брошенная грабителем, спешившим укрыться от света...

Весь остаток ночи я успокаивал жену и укачивал плачущего ребенка. Только с восходом солнца все вроде бы встало на свои места, и измученная юная мать уснула вместе с малышом, мирно посапывающим у ее груди.

Должен признаться, что эти жуткие события повергли меня в такое отчаяние и довели мой рассудок Х. до такого состояния, что я более не чувствовал в себе сил противостоять невидимому противнику. Последний трюк с крохотным младенцем, неведомо как перенесенным с этажа на этаж, окончательно выбил меня из колеи. Каким образом его пронесли по лестнице? Или похититель вместе со своей ношей прошел сквозь стены? Нет, это было необъяснимо! И нестерпимо!

Теперь я боялся, что не выдержу и сдамся, так ничего и не поняв. Однако днем, немного успокоившись, я решил все же не отступать, не поставив в известность полицию о событиях в моем доме.

Прошу вас быть сейчас особенно внимательной, дорогая госпожа Рашильд, ибо вы всегда утверждали, что подобные таинственные явления происходят обычно в присутствии одного или двух лиц, чаще всего верующих, и что при вмешательстве полиции они тотчас же прекращаются, ибо дома с привидениями вроде бы не склонны посвящать в свои тайны блюстителей порядка.

Я продолжал считать, что стал жертвой разнузданной травли или жестокой мистификации. Я упорствовал в этом мнении и пытался это доказать самому себе, как доказывают теорему, изобразив фигуры на черной доске (а доска, надо признать, была в данном случае очень черной). Я не нашел иного выхода, как

дить полицию Коимбры о том, что у меня в доме неведомые злоумышленники творят совершенно невообразимые вещи, очевидно для того, чтобы вынудить нас покинуть наше жилище среди ночи; им будет тогда гораздо легче его ограбить.

Сначала меня слушали с явным недоверием, но в конце концов полицейские согласились посетить мой дом. И вот тут они стали свидетелями душераздирающей сцены: обе мои служанки, объявившие о своем уходе, вылетели из дому со своими корзинами и коробками, словно две насмерть перепуганные проехавшей телегой курицы. Они так вопили, так кудахтали на все голоса, так высоко воздевали к небесам руки, что можно было подумать, будто они стали свидетельницами дьявольского шабаша. К тому же женщины столь красочно описывали происшествия, о которых... не имели ни малейшего понятия. Ведь они на самом деле ничего не слышали и не видели!