Голем и джинн - Уэкер Хелен - Страница 56

• Предыдущая
• 56/125
• Следующая

Кухарка начала оставлять ему еду повкуснее — пикули потолще и кусочки пастрами побольше. Экономка называла его ангелом, посланным с небес, и снабжала лишними одеялами. А собранная из отдельных листков книга лежала тем временем в старом чемодане у него под кроватью, дремала и ждала своего часа. Если бы кто-нибудь из соседей случайно увидел ее, то решил бы, что это всего лишь старый, ничем не примечательный молитвенник.

Джинн появился под окном Голема через несколько минут после полуночи. Она уже битый час расхаживала по комнате, понимала, что соседи слышат ее, но ничего не могла с собой поделать; все тело уже начинало ныть от холода и беспокойства. Каждый раз, перед тем как повернуть, она выглядывала в окно. Придет ли он, как они договаривались? Может, будет лучше, если он не придет? И как ее вообще угораздило согласиться на это нелепое и опасное предложение?

Увидев его наконец, она испытала одновременно огромное облегчение и сильнейший приступ недоверия и страха. Только спустившись до середины лестницы, она сообразила, что забыла в комнате пальто и перчатки, и ей пришлось возвращаться.

— Ты пришел, — сказала она, выйдя на улицу.

— А ты сомневалась?

— Ты мог и передумать.

— А ты могла не спуститься ко мне. Но раз уж мы оба здесь, давай прогуляемся до Медисон-сквер-гарден. Согласна?

Это название ни о чем ей не говорило. В каком-то смысле ей было все равно куда идти: все места были незнакомыми, а опасности неведомыми. И выбор у нее был только один: сказать «да» или вернуться домой.

— Да, — сказала она, — пошли.

И не тратя время на лишние разговоры, они двинулись вперед по Брум-стрит. Женщине вдруг захотелось громко рассмеяться. Она была на улице, она гуляла! Ее ноги так онемели, что, казалось, поскрипывали при ходьбе, но двигаться было несказанно приятно, словно ей наконец-то разрешили почесать место, которое давно зудело. Джинн шел быстро, но она не отставала и легко держалась рядом. Он не пытался взять ее под руку, как делали другие мужчины, прогуливаясь с девушками, и она была этому рада: иначе им пришлось бы идти медленнее и чересчур близко друг к другу.

Дойдя до Кристи, он повернул на север. Это была самая граница знакомого ей района. В квартале от них шумела Бауэри. Несколько мужчин перешли им дорогу, и она пониже опустила капюшон.

— Не делай так, — сказал Джинн.

— Почему?

— Потому что у тебя такой вид, будто ты прячешься.

А разве это не так? Эйфория, охватившая ее в первые минуты, уже проходила, и ее место занимал страх. Как могла она решиться на такое? Они уже дошли до Хьюстон-стрит, и она тайком взглянула на своего спутника. Почему они идут молча? Пары, за которыми она следила в окно, обычно разговаривали друг с другом. Но он ведь привык гулять в одиночестве. И потом, молчание нисколько не тяготило ее.

Они уже дошли до Грейт-Джонс-стрит и до залитого электрическим светом Бродвея. Дома здесь были шире и выше, и ей пришлось откинуть капюшон, чтобы видеть их целиком. Кирпич и известняк уступили место стеклу и мрамору. Витрины магазинов манили взгляд платьями и роскошными тканями, украшенными перьями шляпами, ожерельями и серьгами. Словно зачарованная, забыв о Джинне, она подошла к витрине и уставилась на манекен в сложном струящемся платье из сапфирового шелка. Сколько же времени потребовалось, чтобы сшить такую изысканную и прекрасную вещь! Она внимательно рассматривала швы, стараясь запомнить фасон. В конце концов Джинну, нетерпеливо топтавшемуся на краю тротуара, пришлось силой увести ее от магазина.

На Четырнадцатой стрит они увидели большой парк с огромной конной статуей. Женщина решила, что сюда они и направлялись, но Джинн, не останавливаясь, обогнул парк с запада, и они опять вышли на Бродвей. Улицы здесь были тихими и совсем пустыми, если не считать редких, медленно катящихся колясок. Дальше по дороге им попался узкий треугольник пустой земли, на которой белели и тихо шелестели на ветру припорошенные снежной крупой выброшенные газеты. Треугольник образовался на слиянии нескольких широких улиц; одна из них была украшена великолепной белой аркой и колоннадой. Арка светилась отраженным электрическим светом и отбрасывала смутный отблеск на низкое черное небо.

Перед ними темной массой голых ветвей и сучьев раскинулся Медисон-сквер-гарден. Они зашли в него и медленно побрели по пустой тропинке. В парке было совершенно пусто: даже бездомные разбрелись в поисках теплых подъездов и подвалов. Голем и Джинн в этот час были единственными посетителями. Женщина то и дело сворачивала в сторону, когда что-то привлекало ее внимание: черные металлические скульптуры, изображающие мужчин с серьезными лицами; красивый изгиб железной садовой скамейки. Она осторожно ступала на свежий снег, касалась рукой грубой коры на стволе дерева и, подняв голову, смотрела на разметавшиеся над ней голые ветви.

— Это ведь лучше, чем всю ночь сидеть у себя в комнате? — спросил Джинн, когда они двинулись дальше.

— Лучше, — признала она. — А все парки такие большие?

— Есть и побольше, — засмеялся он. — Как так получилось, что ты ни разу в жизни не была в парке?

— Наверное, это потому, что я еще не очень долго живу на свете.

— Сколько же тебе лет? — озадаченно спросил он.

Она немного подумала.

— Шесть месяцев и еще несколько дней.

Джинн остановился, словно споткнувшись:

— Шесть месяцев?!

— Да.

— Но как же… — Он жестом обвел ее вполне взрослую фигуру и лицо.

— Я такой и появилась на свет, — объяснила она немного смущенно, потому что не привыкла говорить о себе. — Големы не растут и не стареют. Мы просто живем такие, как есть, пока нас не уничтожают.

— Все големы такие?

— Наверное. Я точно не знаю. Я никогда ни одного не встречала.

— Ни одного?!

— Может, я вообще единственная.

Пораженный этими сведениями, Джинн ничего не сказал, и они продолжали молча идти, обходя парк по периметру.

— А тебе сколько лет? — нарушила молчание женщина.

— Несколько сот. И если со мной не случится какой-нибудь беды, я проживу еще лет пятьсот-шестьсот.

— Значит, для джинна ты довольно молодой.

— Ну, не такой молодой, как некоторые.

— Ты попрекаешь меня моим возрастом? — нахмурилась она.

— Нет, просто это многое объясняет. Например, твою робость.

Это задело ее.

— Я не собираюсь извиняться за то, что веду себя осторожно, — сердито заявила она. — Я вынуждена так жить. И ты, кстати, тоже.

— Можно быть осторожной, а можно — трусливой. Посмотри на нас. Гуляем ночью в парке далеко от дома. И ничего страшного не происходит: луна с неба не падает и земля не трясется.

— Если до сих пор ничего не случилось, это еще не значит, что так будет всегда.

— Это правда, — улыбнулся он. — Может, меня еще ждет большой сюрприз. И тогда ты сможешь говорить мне: «Я ведь тебя предупреждала».

— Это будет слабым утешением.

— Ты всегда такая серьезная?

— Да. А ты всегда такой легкомысленный?

— Тебе обязательно надо познакомиться с Арбели, — усмехнулся Джинн. — Вы двое быстро бы спелись.

Теперь улыбнулась она:

— Ты часто его поминаешь. Вы с ним очень близки?

Она ожидала, что Джинн начнет расхваливать своего друга, но тот сказал только:

— Он желает мне добра. И конечно, очень помог.

— И тем не менее?

— Я знаю, что недостаточно благодарен, — вздохнул Джинн. — Он добрый и щедрый человек, но я не привык полагаться на кого-то еще. Я сразу начинаю чувствовать себя слабым.

— Разве полагаться на других — это слабость?

— А разве нет? Если Арбели вдруг умрет завтра, мне придется искать себе другое занятие. Я никак не могу повлиять на это событие, но сам завишу от него. Это что, не слабость?

— Да, наверное. Но если так рассуждать, то все вокруг слабые. Просто так устроена жизнь, и с этим надо смириться.

— Но когда-то я был выше этого! — с неожиданной яростью воскликнул он. — Когда-то я ни от кого не зависел! Ходил куда хотел и делал что хотел! Мне не нужны были ни деньги, ни работа, ни соседи. Не было этих бесконечных «доброе утро» и «как дела», хочется тебе их говорить или нет!

• Предыдущая
• 56/125
• Следующая