Поселок на озере - Покровский Сергей Викторович - Страница 23

• Предыдущая
• 23/36
• Следующая

Пролетели лебеди, это значит — кончились морозы, пришла пора песен и птичьего гомона. Вместе с первыми птицами прилетает радость ко всему живому.

Но «Куррумба» означало также «старшая мать лебедей», мать — повелительница всех лебединых племен.

Лебединая мать, Куррумба, имеет таинственную силу. Она может оживлять все, что уснуло или ослабело во время долгой зимы.

…В одну из теплых весенних ночей Уоми проснулся, сбросил с себя меховое покрывало.

Кругом было все, как обычно. Спали на привычных местах домашние. Чуть тлели угольки погасшего очага, и в просвете дымовой дыры уже сияла заря.

Уоми улыбался.

С первой весенней порой снова и снова повторялся его прежний волнующий сон. Ему снилась девушка. Это была та самая, с ясными, как луна, глазами и волосами цвета соломы, которая снилась ему столько раз с тех пор, как он вернулся на родину.

Сон начинался, как всегда, поисками лодки и встречей у ольховых кустов. И опять девушка звала его туда, к берегам Большой Воды, и говорила, что только там она откроет ему свое имя.

Уоми накинул одежду и осторожно вышел.

Улица между домами, еще недавно блиставшая снеговой белизной, стала темной и покрылась лужами.

Тихие звуки заставили Уоми прислушаться. Это был странный шум, который прерывался отзвуками глухих ударов.

Вскрывалась река. Прибыла вода, ломала ледяную кору, дробила ее на тысячи тяжелых кусков.

«Река начала, скоро начнет и озеро».

Уоми с восторгом вдыхал бодрящий воздух.

— Куррумба! Куррумба! — говорил он и прижимал обе ладони к сердцу.

И, как бы в ответ на его призыв, из-за леса показалась стая птиц. Это были первые лебеди весны.

И пылкому воображению Уоми казалось, что впереди них летит сама великолепная Куррумба, чудесная лебединая мать, подгоняемая теплым ветром.

«Скорее, скорее! Полетит и Уоми в свадебный поход на край света. Куррумба уже прилетела…»

* * *

Когда прошел лед, Уоми и его дружина заторопились окончить последние сборы.

Молодежь рвалась в путь. Карась и Ходжа настаивали на том, что надо еще переждать. Старики мазали салом священные посохи невидимых духов-покровителей. Они жгли перед ними съедобные приношения. Они молили их защитить детей от опасностей.

Перед самым отъездом к дружине Уоми стало примыкать все больше и больше народу.

В поход собралась вся молодежь. К ним присоединились вдовые мужчины и даже некоторые из женатых, жены которых состарились и поседели. Из старших собрался в поход также Сойон. Жена его бросилась в погребальный костер, который зажгли, когда справляли тризну по убитому суаминтами Сойону-младшему. Она хотела сопровождать его в странствиях по рекам и озерам страны теней.

Гунда крепилась изо всех сил. Ее привязанность к сыновьям, особенно к Уоми, не ослабевала с годами.

Она гордилась его удалью. Она краснела от счастья, когда при ней говорили о подвигах ее сына.

Уоми уходит, она больше не увидит его. Он уйдет не только из Ку-Пио-Су. Он уйдет к той, которая ему снится.

Если он и вернется, то вернется не к ней, не к Гунде. Он построит новый шалаш для девушки с Большой Воды.

Ледоход прошел, и озеро очистилось ото льда. Гунда с тревогой выходила на берег и следила, не начала ли убывать вода.

Нет, нет! Она еще прибывает. Сегодня она еще выше затопила берег, чем накануне.

Гунда поднималась на холм и смотрела оттуда, как река и озеро сливались в одно огромное море. Весна соединяла то, что было в разлуке весь год. Заливные луга, затопленные половодьем, стали продолжением озера и реки и были местом их слияния. Больше не было Рыбного Озера и отдельной от него реки. Было одно широкое, безбрежное море Ку-Пио-Су. Над ним летали чайки, плавали стаи лебедей. Сама лебединая мать, Куррумба, умывала в воде свои белоснежные крылья.

Как-то вечером вернулся Уоми и весело крикнул:

— Ну, вода стала сохнуть!

У Гунды упало сердце. Она встала и ушла, чтобы посмотреть, не ошибся ли Уоми.

Нет, он не ошибся. Вода отступала, и большой камень, который еще утром был затоплен, теперь выглянул из воды и завтра выйдет совсем на берег.

В эту ночь щеки Гунды были мокры от слез.

— Уоми уедет! Уоми уедет! — шептала она.

Кругом спят. Никто ее не услышит.

Вдруг чья-то рука обвила ее шею. Это была Кунья.

С тех пор как Пижму выгнал Кунью, дом Гунды стал для нее своим. Когда Пижму увезли в Каменную Щель, родные звали ее назад. Старик остался в подземелье колдуньи. Он отослал сыновей, и вот уже больше месяца о нем не было ни слуху ни духу. Кунью уводили иногда братья и сестры обедать, но вечером она все-таки возвращалась и укладывалась спать рядом с Гундой. Гунда заменила ей мать.

Гунда ласково провела рукой по ее лицу. Оно горело и было так же мокро, как ее собственное.

Обе женщины обнялись и уснули. Им не нужно было ни о чем спрашивать друг друга. Они плакали об одном и том же.

На заре Гунда встала деятельная и бодрая, как всегда.

Во всех домах Ку-Пио-Су раздували огонь, и над кровлями уже поднимались серые струйки дыма.

Женщины готовили прощальный обед.

Когда стали спускать лодки, весь поселок вышел провожать отъезжающих. Девушки утирали слезы. Старики давали последние советы. Ребятишки суетились и бегали вокруг домов. Даже карапузы, насосавшись молока из материнских грудей, выползали из домов и смотрели на лодки круглыми глазами.

Наконец Карась скомандовал:

— Садись!

Он влез в свою огромную новую лодку и оттолкнулся шестом от берега.

Раздалось глухое бормотание бубна, и Ходжа затянул песню.

Вслед за Карасем стали отчаливать и другие лодки. Уоми искал глазами мать, чтобы последний раз обнять ее перед отъездом. Но Гунды нигде не было видно.

— Скорее! Скорее! — торопили его товарищи.

Уоми еще раз огляделся во все стороны и только тут заметил легкий челнок, в котором сидели мать, Кунья и Ная.

— Мать! — радостно крикнул Уоми.

— Проводим немного. Переночуем с вами одну ночь…

Водяной караван растянулся. Речная струя помогала ему. С берега громко кричали. С передней лодки все тише и тише доносился глухой рокот бубна и певучий говор певца Ходжи.

На другое утро население Каменной Щели было разбужено голосами, доносившимися с реки.

Из шалашей и подземелий вылезли женщины и дети и побежали к реке. Мужчины захватили луки и стрелы и тоже пошли за ними.

Длинная вереница долбленок выходила из-за крутого выступа берега. Челны быстро шли по течению.

— Что за люди? — спрашивали друг друга жители Каменной Щели.

Пижму с Урхату не спеша спускались к реке.

Урхату прикрыл глаза широкой, как лопух, ладонью. Начал считать, загибая пальцы; четыре пясти загнул целиком и еще один лишний палец.

Вот сколько было лодок!

Лодки шли мимо. Ни одна не завернула в гости.

Пижму жадно впился зоркими глазами в ту лодку, которая шла впереди.

Рефа помогла ему от лихорадки. Она поила его настоем полыни, и Огненная Девка на время оставила его в покое.

— Молодые плывут. Из Ку-Пио-Су! — сказал он глухо. — За невестами. На край света собрались. Где Большая Вода, туда поехали…

— Чего же погостить не заедут? — спросил Урхату.

— Пусть едут! Назад бы не возвращались…

Урхату спустился к самой воде.

— Дай-ка лук, — сказал он младшему сыну.

С лодок давно уже заметили людей. Видели, как Урхату натянул лук и стал целиться. Стрела свистнула в воздухе и упала в воду, не долетев несколько шагов до лодок. Она не утонула, а поплыла по воде.

Уоми повернул к ней. Стрела была без каменного наконечника. Такими стрелами бьют белок, чтобы не дырявить им шкурок.

На заднем конце было привязано что-то белое. Это было длинное крепкое перо из лебединого крыла.

Лебединое перо! Знак весны, мира и дружбы. Приглашает помириться и забыть недоброе.

Уоми также взял в руки лук. Стрела, пущенная Уоми, вонзилась в мокрый песок у самых ног Урхату. Стрела была с тяжелым кремнем на переднем конце, а на заднем крепко был прикручен жилами большой коготь медведя.

• Предыдущая
• 23/36
• Следующая