Ломоносов: к 275-летию со дня рождения - Уткина Нина Федоровна - Страница 29

Лишь в 80—90-е годы XVIII в. в литературе появились проекты конституционного правления, включающего представителей демократических слоев общества. Профессор права Московского университета С. Е. Десницкий подготовил «Представление о учреждении законодательной, судительной и наказательной власти в Российской империи», предусматривающее создание законодательного органа, состоящего из дворян, купцов, ремесленников и людей «из духовных и училищных мест» (36, I, 296). В «Благовесте», одном из наиболее ярких памятников народной литературы, описывался желательный вариант правления: законодательную и исполнительную власть вместе с царем делит совет, состоящий из «умных людей», представляющих земледельцев, ремесленников и купцов. В середине века конституционные веяния выражались преимущественно в намерении ограничить самодержавие в пользу аристократических верхов дворянства или, в лучшем случае, более широких кругов потомственного дворянства. В екатерининскую эпоху группа Паниных возглавила высшее дворянство, сторонников конституционной монархии, аристократического правления. Крупнейший идеолог дворянства М. М. Щербатов тоже был сторонником ограничения самодержавия.

Возможно, реалистическое сознание Ломоносова подсказывало ему, что в условиях России середины XVIII в., когда новые социальные силы еще не могли конкурировать с дворянством на равных, чисто дворянское конституционное правление не приблизит решение насущных проблем. Абсолютизм, пусть во имя укрепления могущества дворянского государства, все же проявлял некоторую заинтересованность — Ломоносов подчеркивал это на примере Петра I — в развитии буржуазных элементов, связанных с прогрессом промышленности и торговли. В. И. Ленин писал в 1909 г.: «Самодержавие издавна вскармливало буржуазию...» (2, 17, 359). Более благоприятный баланс сил, как это ни кажется парадоксальным, мог обеспечить в той ситуации абсолютизм.

Ломоносов поддерживал идеологию «просвещенного абсолютизма», но тем не менее принцип монархического абсолютизма вызывал у него и тягостные размышления. Пожалуй, особенно заметны они в его трагедиях «Тамира и Селим» и «Демофонт».

Первая трагедия названа именами дочери крымского царя и багдадского царевича, но суть ее не в любовной коллизии, кстати заканчивающейся вполне благополучно и не дающей оснований считать это драматическое произведение трагедией. Основное содержание излагается автором в первых строках «Краткого изъяснения», данного читателям: «В сей Трагедии изображается стихотворческим вымыслом позорная погибель гордого Мамая, Царя Татарского...» (3, 8, 292). Трагедия развертывается вокруг исторического лица, монарха, хана-завоевателя, который пытается укрепить свою власть агрессией и войной. Осуществление его замыслов сопровождается серией предательств, разорением собственного народа:

В трагедии приводится исторически точное описание Куликовской битвы, во время которой войска Мамая были разгромлены воинами Дмитрия Донского.

В центре трагедии — изобличение владыки-тирана, но власть монарха даже не тиранического склада обрисована здесь без каких-либо дифирамбов. Монархические дворы — тягостное место, от них лучше держаться подальше. Тамира признается:

Только там, вдали «живет любовь святая... союзов никаких, ни выгод несчитая» (там же).

Трагедия «Тамира и Селим» пользовалась успехом у читателей. Вслед за ее первым изданием в 1751 г. вскоре последовало второе, которое тоже быстро разошлось. При Елизавете ее дважды ставили на придворной сцене.

Исходным материалом для второй трагедии послужил греческий миф о Филлиде, фракийской царевне, и Демофонте, сыне афинского царя. Если в «Тамире и Селиме» рассматривается монархическая власть, пытающаяся удержаться путем агрессии и войн, то для героев «Демофонта» трон и власть столь же вожделенны, но добиваются они этого с помощью выгодных браков. Разорительные войны остаются за пределами сценического действия. События, развертывающиеся вокруг царствующих особ, не занятых ведением войны, оказываются ничуть не меньше пронизанными ложью, лицемерием, предательством и изменами.

В «Тамире и Селиме» помимо отрицательного персонажа Мамая действуют и положительные герои; в «Демофонте» их нет: все вовлечены в зловещую цепь мстительных и гибельных интриг. Рядовой обыденностью выглядит вакханалия взлетов и падений при дворе — «сегодня свержен вниз кто был вчера высок» (3, 8, 466). Кажется, нет преступлений, включая подмену и убийство детей, которые не совершались бы у трона монарха.

Произведения Ломоносова представляют драматические коллизии монаршей власти, опорой которой в первой трагедии является война, во второй — брачные контракты. Чтобы увидеть пути достижения и удержания царского трона, драматургу не нужно было опускаться в глубины истории, современность поставляла обильный материал для наблюдений. Но он, облекая героев в исторические костюмы, именно этот материал и предлагал на суд читателей и зрителей. Трагедии Ломоносова существенно уточняют наши представления о его взглядах на природу монархического правления. Пафос трагедий обращен против царей-тиранов, которых «терпеть не может естество» (3, 8, 486), хотя многие описываемые реалии относились к монархическому правлению вообще, не только к тиранической его разновидности. Ломоносов в духе идей раннего Просвещения соединяет проблемы естества и власти. Правление, власть должны отвечать требованиям законов естества. Любое правление может быть санкционировано лишь при условии его соответствия разумно понятой человеческой природе, естественным законам бытия. Такого соответствия добивался он, обращаясь с посланиями к царям, включая их в свои торжественные оды, поэмы, похвальные слова.

Читая оды, нельзя не заметить, как много в них ярких, взволнованных строф, направленных против войны. В самой первой его оде, посвященной победе русских войск на русско-турецком фронте в 1739 г. и взятию крепости Хотин, облик войны обрисован предельно мрачными красками. Военные сражения уподобляются природным катастрофам, извержению вулкана.

Ломоносов славит победителей, но тут же подчеркивает, что призванием русского народа является труд — «в труд избранный наш народ»,— а не война, пусть даже победоносная. Эту мысль он почти дословно повторит в оде «Первые трофеи... Иоанна III»: «К трудам избранной наш народ...» (3, 8, 47).

Воцарение Елизаветы совпало по времени с русско-шведской войной 1741—1743 гг. Ломоносов настойчиво рекомендует императрице закончить войну. В оде 1742 г. излагаются предписания Елизавете, даваемые ей как бы от имени Петра I: «Да мир подаст пределам света» (3, 8, 99). Предусматривается не только заключение мира, развертывается широкая программа мер, в принципе исключающих войны. Пушки, «махины грозны», предлагается переплавить в скульптурные изваяния, крепостные стены уничтожить, стереть «градов пространны стены без пагубы людской», мечи и копья перековать «в плуги и в серьпы». Только тогда «пребудут все поля безбедны... На месте брани и раздора цветы свои рассыплет флора», и порох будет нужен лишь для фейерверков.

Елизавета подписала мирный договор со Швецией в 1743 г.; Ломоносов не преминул с похвалой откликнуться на этот акт. Но вскоре ему вновь приходится заострить перо в защиту мира. В 1747 г. велись сложные дипломатические переговоры — о них знал Ломоносов — о посылке русских войск на Рейн для участия в военных действиях, которые велись Австрией, Англией и Голландией против Франции и Пруссии. Отмечая пятую годовщину царствования Елизаветы торжественной одой, поэт начинает ее гимном тишине, т. е. миру: