Искры гаснущих жил - Демина Карина - Страница 46

• Предыдущая
• 46/108
• Следующая

— Вывих. Доктора надо позвать.

Поднявшись, Сверр просто подхватил Кэри на руки и понес. Шагал он широко, и запах менялся, становясь тяжелым, пугающим.

— Все хорошо, маленькая моя. — Он усадил Кэри на лавку и подал стек. — Я скоро.

— Стой. — Кэри попыталась его удержать, она уже видела, как изменилось выражение его лица. Сверр вновь стал… другим. И с легкостью стряхнул ее руку, провел кончиком стека по щеке и, когда Кэри зажмурилась, сказал:

— Не бойся. Я никому не позволю обижать тебя.

Кобылица носилась по леваде, то и дело останавливаясь, дразня Сверра. Она выгибала шею и била копытом, оставляя на песке круглые отметины. Подпускала на расстояние вытянутой руки, но не давалась, уносилась прочь. И Кэри наблюдала за этой игрой, убеждая себя, что Сверр сдержится.

Он ведь обещал в прошлый раз.

И не будет ее обманывать.

Сверр хороший, только вспыльчивый и…

Кобылица устала играть и позволила поймать себя. Тихонько заржав, она толкнула Сверра мордой в плечо, а потом попыталась за ухо ухватить. И он провел ладонью по мокрой от пота шее.

— Нельзя обижать Кэри, — сказал он очень тихо. И стек щелкнул по голенищу сапога.

— Сверр, нет! — Кэри вскочила и сделала шаг, едва не рухнув на песок. Она сцепила зубы и заставила себя идти, чудом удерживаясь на ногах. Длинный подол амазонки волочился по песку, и распухшая ступня скользила. — Сверр, пожалуйста, не трогай ее… она… она мне нравится…

Сверр гладил кобылицу, и та стояла смирно, бархатный нос ее касался его щеки, точно лошадь рассказывала о чем-то…

Доверчивая.

— Нет, пожалуйста… ты не должен этого делать.

Кэри не знала, откуда появился нож.

Просто солнце плеснуло светом, и вспыхнула тонкая кромка лезвия, а кобылица, завизжав, встала на дыбы. И кровью запахло. Запах этот заставил Кэри отпрянуть, и, потеряв опору, она упала на песок. Горячий. Колючий. Разбитый многими копытами.

— Вставай. — Сверр протянул руку, и пальцы его были в крови. — У этой лошади был дурной норов. И выезжена отвратительно. — Он поднял Кэри рывком и, впившись в плечи, неожиданно сильно тряхнул ее. — Никогда не говори мне о том, что я должен, а чего нет.

— Ты… — Кэри не могла отвести взгляда от лошади. Та еще была жива, она пыталась подняться, но вновь и вновь падала на песок. — Ты ее…

Сверр обнял, прижимая к себе, и острие ножа уперлось в спину Кэри.

— Я никому не позволю тебя обидеть.

— Кэри…

Память отступила перед этим голосом, унеся с собой и терпкий аромат крови, и теплоту песка, скользкие ладони Сверра, страх и обиду, детскую, пережитую.

— Не надо плакать, Кэри. — Ее муж стоял перед креслом на коленях и слезы вытирал, не платком — пальцами. А перчатки так и не снял.

Он выглядит обеспокоенным.

И, наверное, зря она истерику устроила.

— Все… хорошо. — Собственный голос стал сиплым, надсаженным.

— Не хорошо, — возразил Брокк, но пальцы его замерли на щеках. Он же встал. Отстранился. И вернулся в свое кресло, которое было рядом, но все же слишком далеко. — Но мы постараемся все исправить.

Он не сердится?

— Возьмите. — Брокк протянул платок и, окинув Кэри взглядом, сказал: — Вам стоит выпить.

И привести себя в порядок. Выглядит она, надо полагать, отвратительно, но Кэри сидела, цеплялась за кресло, будто боялась, что стоит подняться и все вновь изменится. Брокк ушел и вернулся с бокалом вина.

— Я не хотела рассказывать столько… — Кэри мяла платок, чистый, он все же хранил запах ее мужа. — Вы, наверное, вправе меня презирать.

— За что?

Он стоял, держал бокал, заслонял окно, глядя в которое Кэри избежала бы необходимости смотреть на Брокка.

— За… за все.

За то, что она не способна ненавидеть Сверра и уж тем паче забыть его. Она ведь хотела, но почему-то не получается.

За игры его, в которых Кэри приходилось участвовать.

За Ригера.

И скандал. Он непременно разразится, потому как Ригер теперь не захочет молчать.

За свадьбу, которой не должно было быть… и за нее саму, выродка.

— Возьмите. — Брокк вложил бокал в ее руки, и стекло было теплым от его тепла. — И выпейте. Ваш брат, уж простите за откровенность, явно был не в себе. Он умер, и выражать соболезнования по поводу этой смерти я не стану. Он причинил много зла, уж поверьте.

Кэри верила.

Знала, пожалуй, лучше, чем кто бы то ни было.

— Но не вам отвечать за его поступки. — Брокк все-таки сел. — И не мне вас судить. И не вам считать себя… выродком. — Он накрыл пальцами перчатку, провел по коже, а потом вдруг снял. — Мне казалось, вы знаете. Все знают.

Левая рука Брокка из рода Белого Никеля была железной.

Кэри завороженно смотрела на металлический остов, тончайшие патрубки, его оплетавшие, на сеть из живого железа… Брокк расправил ладонь, позволяя этой сети растянуться, почти разорваться, и медленно сжал кулак.

— Я избегал вас не потому, что вы мне неприятны. — Он разгибал палец за пальцем, и отблески света скользили по металлу. — Но потому, что весьма у многих мое уродство вызывает вполне естественное отвращение.

Он замолчал. И Кэри не знала, что ответить.

Уродство?

Рука не выглядела отвратительно, скорее уж необычно… и странно… и совершенно…

— Вы ее сделали? — Преодолев робость, Кэри потянулась к железу, но прикоснуться ей не позволили.

— Я. Сначала хотел просто… деревянную, как люди носят, чтобы внимание не привлекать. Неприятно, когда все смотрят, и… первое время я вообще из дому не выходил. — Брокк спешно натянул перчатку. — Но всю жизнь прятаться не выйдет. Вот и пришлось… что-то придумать. Я пойму, если и вы решите держать дистанцию.

— Из-за руки?

Он разглядывал перчатку, и указательный палец правой руки скользил по линии шва. И Кэри следила и за пальцем, и за швом, выполненным жесткой шелковой нитью. Сама кожа тонкой выделки успела растянуться и пойти тонкими трещинами, которые складывались на внутренней стороне ладони в рисунок.

— Вы должны были выйти замуж не за меня.

— Знаю. — Она все еще мяла платок, но слезы исчезли.

— И наверняка вы разочарованы.

Чем?

— Нет, — ответила Кэри. Но ей не поверили.

— Оден куда лучше подходил вам.

— Почему?

Какой-то не такой у них получается разговор. И ужин, о котором Кэри напрочь забыла, остыл. А вот вино согревалось уже от ее собственных рук.

Все было не так, как должно бы, но…

Разве плохо?

— По происхождению. По статусу. По… — Брокк запрокинул голову. — По способности защитить вас… свою семью.

Тень дождя ложилась на его лицо, и кожа обретала синеватый металлический оттенок.

— Дважды я был помолвлен. И обе невесты от меня отказались. Первая — узнав, что моя сестра наполовину альва. Вторая — когда я лишился руки.

— И вы думаете, что и я… — Кэри прикусила губу.

— Вам сложнее, вы не невеста — жена.

— Пожалуй…

Узоры обручального браслета сроднились с кожей.

— Именно. — Брокк краем глаза заметил ее жест и подвинул манжет. Он смотрел на застывшее железо со странным выражением на лице, словно раздумывая, как снять его.

Никак.

К счастью.

— Чего вы опасаетесь? — Кэри не знала, имеет ли право задавать ему такие вопросы.

— Пожалуй, того, что однажды вам надоест быть женой калеки, который ко всему много ниже вас по происхождению. Вам захочется иного. И я не вправе буду вас останавливать. Этот брак обречен, Кэри.

— Потому что вы так решили?

Он поклонился.

— Но… — Кэри проглотила обиду. — Мы… можем попытаться.

— Вам попытка будет стоить нескольких лет жизни, возможно, что не самых неприятных. Мне она обойдется дороже.

— Вы… просто боитесь! — Кэри вскинула руку и пальцы к губам прижала. Нельзя говорить такое!

— Боюсь, — не стал отрицать Брокк и, протянув руку, коснулся ее ладони. Кожа, под ней металл, но кожа все равно теплая, живая. — И поверьте, для этого страха у меня все основания.

• Предыдущая
• 46/108
• Следующая