Аромагия (СИ) - Орлова Анна - Страница 79

• Предыдущая
• 79/143
• Следующая

— Исмир? — вырвалось у меня.

Я тут же прикусила губу, но поздно. Мальчишка потемнел лицом и сжал кулаки, источая гремучую смесь ароматов горчицы, дегтя и гниющих водорослей.

— Вы влюблены в него, правда? Скажите честно, поэтому вы оттолкнули меня?

— Петтер, что за нелепые выдумки? — поморщилась я, стараясь поровну отмерить насмешки и удивления. — Не забывайте, я замужем.

— Лучше вы не забывайте об этом! — пожалуй, голосом Петтера можно было травить тараканов. — Вы так много ему позволяете, что об этом скоро будет шептаться вся Ингойя!

У меня перехватило дыхание, и захотелось отвесить пощечину наглому мальчишке.

— Надо думать, недавно, в автомобиле, вы защищали интересы моего мужа! — не удержалась от ответной шпильки я.

Лицо его вспыхнуло, и он шагнул вперед, заставив меня малодушно отступить.

«Пожалуй, не стоило его дразнить!» — мелькнула здравая (увы, запоздалая) мысль. Доведенная до предела мышь может броситься на кошку, что уж говорить о влюбленном мальчишке, распаленном ревностью и близостью предмета обожания!

В шаге от меня Петтер будто споткнулся. Резко остановился, глубоко вздохнул и схватил меня за руку.

— Я не буду извиняться! — выпалил он, глядя открыто и упрямо. И добавил вполголоса: — Я должен был попробовать.

Осторожно отодвинув перчатку и рукав, он коснулся губами бьющейся на моем запястье жилки.

— Петтер, прекратите! — потребовала я, силясь унять невольную дрожь.

Он медленно поднял голову. А глаза у него шальные и щеки пылают румянцем.

— Как прикажете, госпожа Мирра! — и не понять, чего больше в его голосе — горечи, гнева или смирения.

Хм, а не такой уж он и мальчишка: выше меня на голову, да и детская пухлость губ странно сочетается с морщинкой меж бровей и упрямым взглядом.

— Петтер, — вздохнув, проговорила я устало, — поймите, каковы бы ни были мои чувства, я не могу дать Ингольву повода для раздельного проживания. Потому что тогда он не позволит мне видеть сына!

Мальчишка мотнул головой, как лошадь, отгоняющая овода.

— Но я… — начал он. Возражения его потонули в раздавшемся с неба реве.

От неожиданности я вздрогнула и, отпрянув от Петтера, зажала уши руками. Над нами, то снижаясь, то снова взмывая вверх, кружил белоснежный дракон. Его чешуя слепила глаза, как снег в погожий день, а грация движений завораживала настолько, что я опустила руки, любуясь его танцем в небе…

Петтер, запрокинув голову, крикнул что-то яростное, но внезапно разбушевавшийся ветер подхватил и унес его слова, как осенние листья.

Еще немного покружив над нами, дракон нырнул в облака.

Как-то резко повалил снег, стремительно укрывая землю, а холодный воздух ревущим водопадом устремился вниз. Густые пушистые хлопья, похожие на клочки ваты, при каждом вздохе норовили забиться в нос, налипали на ресницы.

Вьюга, начавшаяся за считанные мгновения, бесновалась вокруг. Ни за что не поверила, что такое возможно!

Петтер что-то сказал, но за ревом бури слов было не разобрать.

«Не слышу!» — попыталась крикнуть я, но губы не подчинялись.

Он и сам, должно быть, сообразил. Дернул меня за руку и, пригибаясь, бросился к автомобилю. Идти было тяжело: порывы ветра сбивали с ног, хлестали по щекам, выбивали слезы из глаз…

Петтер волок меня за собой, как ребенок санки. Мне оставалось лишь, прищурившись, передвигать ноги, молясь, чтобы они не сбиться с пути. И цепляться на руку мальчишки, как утопающий за соломинку.

Когда хлопнула дверца, и Петтер бесцеремонно подпихнул меня вперед, я не сразу сообразила, что мы добрались. Автоматически повиновавшись, я почти упала на сиденье и попыталась сморгнуть налипший на ресницы снег. Петтер, вцепившись в руль, яростно щелкал какими-то тумблерами, передвигал рычажки…

— Давай же, давай! — бормотал он, кусая губы.

Наконец мотор мерно заурчал.

— Да! — подпрыгнув на сиденье, мальчишка до упора вдавил в пол педаль, и автомобиль рванулся вперед, тараня густую пелену снега. — Давай, Кьярваль, не подведи меня!

Я, несмотря на серьезность ситуации, тихонько фыркнула. Автомобиль действительно немного походил на кита, оказавшегося на берегу. И он рвался вперед, как кит — к спасительной воде…

Не знаю, сколько прошло времени. Напружинившись, я отчаянно цеплялась за дверную ручку.

«Один, мудрый отец богов, на тебя уповаю, — шептала я немеющими губами. — Спрями нашу дорогу, выведи на свет!» А снаружи, за тонкими металлическими стенами, ярилась вьюга, и мороз жадно пил драгоценное тепло…

Снег закончился внезапно: автомобиль вырвался на волю, к неожиданно голубому небу и яркому солнцу, а всего в нескольких метрах позади по-прежнему бушевала метель. Как будто кто-то начертил границу, за которую вьюге не было хода (вероятно, так оно и было).

Петтер резко затормозил, и только рефлекторно сжавшиеся пальцы уберегли меня от падения вперед.

— Почему вы остановились? — собственный голос показался мне хриплым и неожиданно громким.

Мальчишка, не отвечая, уткнулся лбом в руль. А я вдруг обнаружила, что меня бьет крупная дрожь. Я потерла руки, которые будто кололи сотни иголок. Обычная зима после оставшегося позади ледяного безумия казалась почти летом.

— Теперь я понимаю, почему Ингольв так ненавидит драконов! — с чувством произнесла я.

Плечи Петтера затряслись, но не успела я испугаться, как он поднял голову и расхохотался, уже не скрываясь.

— Значит, оно того стоило! — выдавил он сквозь смех.

— Петтер! — укоризненно сказала я, но, не удержавшись, тоже рассмеялась.

Нервное напряжение последних минут требовало выхода.

— Хотите кофе? — отсмеявшись, предложил Петтер.

— Вы еще спрашиваете! Конечно! — для убедительности я кивнула.

И в благоговейном молчании смотрела, как Петтер непослушными от холода пальцами отвинтил крышку на хельской фляге. По салону поплыл запах кофе с корицей и мускатным орехом — соблазнительно теплый и уютный.

Надо думать, из этих серебряных стаканчиков Ингольв обычно пил коньяк, но для кофе они тоже сгодились.

— Петтер, вы — сокровище! — признала я с чувством. Глотнула обжигающе горячий напиток и блаженно прищурилась.

Мне было легко-легко, и неприятное объяснение с Петтером будто подернулось снежной дымкой. Неловкость, смущение и обида остались там, на берегу, а на их место пришло ласковое тепло. Хотелось смеяться, обнять весь мир, спеть что-нибудь или сварить мыло…

Мальчишка только хмыкнул в ответ, но щеки его порозовели.

— Правда-правда, — уже серьезнее сказала я. — Знаете, я всегда боялась замерзнуть насмерть. Мне в детстве это даже снилось.

— Наверно, вы очень любили господина Ингольва, раз поехали с ним даже в Хельхейм? — со странной жадностью спросил Петтер.

— Да, я очень его любила, — призналась я легко. — Только теперь это неважно.

— Значит, вы не хотите с ним помириться? — почему-то помрачнел он.

— Вряд ли это возможно, — отмахнулась я. — Впрочем, это несущественно. Петтер…

— Да, госпожа Мирра? — отозвался он, бездумно болтая кофе в своем стаканчике.

Я поколебалась, но не сдержалась.

— А у вас ничего сладкого нет? — выпалила я и сглотнула набежавшую слюну.

Петтер молча потянулся к моим коленям. Не успела я отреагировать, как он нажал какую-то скрытую кнопку, и распахнулся потайной ящичек. Не глядя, мальчишка извлек оттуда завернутый в яркую бумагу кусок шоколада и протянул мне.

— Спасибо! — только и сказала я, принимая подношение.

Откусила кусочек от сладкой плитки (бабушка за подобное нарушение этикета лишила бы меня десерта на неделю!) и блаженно прищурилась. Петтер чуть заметно улыбался, и от этой теплой улыбки сладко щемило сердце.

Жизнь прекрасна! Почему-то это особенно сильно ощущается после подобных встрясок…

Шоколад закончился как-то незаметно. Кусочек, другой, и от лакомства осталась только мятая обертка, соблазнительно пахнущая молоком и какао.

Я украдкой отерла о бумажку выпачканные пальцы (впопыхах я забыла в «Уртехюс» свой ридикюль, а вместе с ним и сотню необходимых мелочей вроде носового платка). Шоколад только еще сильнее размазался. И что прикажете делать? Не вытирать же руки об юбку!

• Предыдущая
• 79/143
• Следующая