Аромагия (СИ) - Орлова Анна - Страница 69

• Предыдущая
• 69/143
• Следующая

— Я рада!

В ответ она расплылась в улыбке.

— Спасибо, госпожа Мирра! — Уннер засуетилась, вынимая из ящиков необходимые мелочи. — Ох, вы сегодня плохо выглядите! В вашем возрасте нужно больше спать!

Я усмехнулась. Если бы не присущее Уннер простодушие, это высказывание можно было бы счесть весьма злорадным…

Пока Уннер меня причесывала и помогала одеться, я наблюдала за нею в зеркале. Она мила, достаточно воспитана, еще совсем молода. Они будут хорошей парой.

Надеюсь, мальчишка будет с нею счастлив…

Пока горничная наводила порядок на туалетном столике, тихонько напевая себе под нос, я прошлась по комнате, перебирая свои сокровища.

Моя спальня, как ларчик с сокровищами. Саше с сушеной лавандой, заботливо перевязанные лентами с руной альгиз — чтобы сладко спалось, а в вещах не заводилась моль. Мешочки с лимонной солью для обуви — от неприятного запаха и грибка. Шкатулка из драгоценного сандалового дерева, в которой хранились самые дорогие масла. Связки трав под потолком, букеты яркого физалиса в вазах, узорные подставки и украшения из можжевельника…

Для меня симфония ароматов звучала нежно и успокаивающе, но, надо думать, для других она была слишком сложна. Уннер, прибираясь в спальне, всегда распахивала настежь окна, да и мой драгоценный супруг периодически ворчал, что после ночевки у меня чувствует себя как-то странно. Можно подумать, я разбросала по углам отраву для тараканов! Впрочем… Бабушка учила меня составлять сборы, отучивающие животных гадить где попало. Полагаю, можно подобрать нечто подобное и для людей.

Я усмехнулась, вообразив, как раскладываю по комнате мешочки с отпугивающим сбором.

Надо сказать, воображение у меня неплохое, так что я развлекалась, в красках представляя изгнание Ингольва воскурением смол и укропной водой. Сомневаюсь, что это причинило бы Ингольву хотя бы неудобство. Чтобы пробить плотную шкуру моего муженька, потребуется нечто более солидное, увесистое… Например, дубина.

Впрочем, муж уже довольно давно у меня не появлялся, так что подобные меры были излишни.

— Я закончила, госпожа! — прервал мои нерадостные размышления звонкий голосок Уннер.

Я взглянула в зеркало, оценивая результат ее усилий. Бледное спросонья лицо посвежело после крема с перечной мятой и розмарином, обветренные губы смягчил бальзам, мешки мод глазами разгладила сыворотка с кофейным маслом. Уннер сегодня расстаралась: уложила мои рыжие волосы короной, подобрала к костюму строгую блузку с воротом под горло.

— Превосходно! — одобрила я и повернула голову, любуясь серьгами с лазуритом в тон наряду. Говорят, этот камень помогает избавиться от накопившихся обид и дурных мыслей. Пожалуй, это не помешает.

Оставались духи. Утонченный суховатый запах ириса?

Забывшись, я встряхнула головой (к счастью, прическа, скрепленная шпильками и крепким лимонным отваром, выдержала) и отставила в сторону флакончик с шифоново-воздушными, благородными и немного печальными духами. Они превосходно подойдут к образу, но сделают его излишне минорным, что неуместно для семейного завтрака.

Может быть, звонкий леденцовый аромат литцеи? Это масло, такое нежное на нюх, невыносимо жгучее на коже. Поколебавшись, я все же решила не дразнить гусей (в нашем случае скорее пингвинов) и подушилась нейтральным грейпфрутом — нежным, холодным, с горькими цитрусовыми обертонами. Капля на волосы, капля на запястья и еще одна — на жилку у основания шеи.

Говорят, запах грейпфрута делает женщину моложе. Я скептически вгляделась в собственное отражение — нет, не найти отличий — и встала.

— Будь добра, подай мне черные перчатки! — велела я Уннер.

От девушки будто плеснуло опаской, но возражать она не осмелилась.

Когда я спустилась в столовую, мои мужчины уже приступили к завтраку. Присутствовал и Петтер, должно быть, он оставался у нас ночевать. Кажется, мои лекарства помогли — мальчишка выглядел уже почти здоровым.

Сохраняя на губах вежливую улыбку, я поздоровалась и опустилась на свое место.

Все как обычно: господин Бранд, всецело поглощенный газетой, что-то бурчал себе под нос, не отрываясь от булочки с маслом, Ингольв методично расчленял на тарелке бекон, а Петтер ел взглядом начальство (впрочем, не забывая о яичнице).

Любопытно, что бы сказала моя обожаемая бабушка, если бы ей довелось присутствовать на нашем завтраке? Ничего хорошего, это уж точно. С ее точки зрения, прислуживать за столом должны исключительно лакеи! Кухарка, по совместительству являющаяся домоправительницей, а также отсутствие у меня личной камеристки (горничная не в счет), у Ингольва — камердинера, и хоть двух-трех лакеев — признаки удручающей нищеты!

Возможно, для моих любимых родственников как раз во благо, что муж запретил мне с ними общаться? По крайней мере, бабушка не знала об «ужасах» моей жизни в Ингойе. И воображаю, как бы ее потрясло описание быта в скромном гарнизоне, затерянном в снегах, где мы жили раньше! Тогда я сама покупала продукты, стряпала и убирала, обходясь помощью единственной приходящей служанки.

Я обвела рассеянным взглядом поданные к завтраку кушанья и с досадой сообразила, что проснулась слишком поздно, чтобы сварить себе кофе. Пришлось довольствоваться чаем.

Пахнущий опилками напиток и булочка с ванилином — не лучшее начало дня.

— Мирра, почему ты так оделась? — отвлекшись от намазывания паштета на кусок хлеба, муж смерил меня недовольным взглядом. — Сегодня праздник! И вечером мы идем на прием, ты не забыла?

— Но еще только утро, дорогой! — с растерянной улыбкой пролепетала я, намеренно нервно комкая салфетку. — Я не могу завтракать в бальном платье, оно ведь изомнется!

И похлопала ресницами, изображая столь милую мужскому сердцу хорошенькую дурочку.

Сдавленно закашлялся (или, скорее, засмеялся) Петтер, а Ингольв отшвырнул нож, мгновенно приходя в бешенство.

— А черные перчатки? — рявкнул он и поднялся, навис надо мной, опираясь о стол руками. — Случайность?!

Когда официальный траур заканчивается, при желании можно носить отдельные элементы траура: брошку с черной каймой, черный носовой платок и тому подобное.

— Нет! — отчеканила я, отбрасывая образ капризной девочки.

Дернула тонкую ткань перчаток, не особо заботясь об их целостности.

И резко протянула мужу руку (он слегка отшатнулся, надо думать, вообразив, что я намерена его ударить). От движения манжета задралась, показав синяки во всей красе.

— Как видишь, это вынужденная мера! — ледяным тоном произнесла я, пытаясь скрыть злость и уже досадуя на себя за несдержанность.

Не стоило столь явно демонстрировать Ингольву неповиновение. Проще молча поступить по-своему. Это вполне могло сработать, ведь Ингольв всецело увлекся новой пассией, и ему было не до меня.

Плохо быть умной женщиной. Для моего душевного спокойствия было бы куда лучше ничего не замечать и не понимать.

А ведь когда-то Ингольв тут же видел каждую царапинку или ожог на моих нежных пальцах, не привыкших к кухонной работе. Он гладил меня по голове, как маленькую, поцелуями собирал со щек слезы и дул на пострадавшее место…

— Прости, — слово упало камушком в илистое озеро тишины.

Я вскинула взгляд на мужа, сомневаясь то ли в своем слухе, то ли в рассудке. Он извинился?!

Ингольв делал вид, что всецело увлечен содержимым своей тарелки. А остальные домашние, как ни странно, деликатно помалкивали.

— Ничего страшного, — вынужденно ответила я, оправляя перчатку.

Это действительно был знак траура, и мы оба это знали…

Я рассеянно крошила сдобу и, чтобы отвлечься от мерзкого запаха, принюхивалась к окружающим. Имбирь и лимон — кисло-острое — это Ингольв, землисто-дымный ветивер — копчености, корни и пыль — Петтер, жженая резина и немного карри — свекор. И уксус, настоянный на базилике, — Сольвейг.

Я подозрительно скосила глаза на домоправительницу. Сладко-пряный аромат с оттенком камфары и аниса — базилик — выдавал ее превосходное настроение.

• Предыдущая
• 69/143
• Следующая