Дрейк - Мелан Вероника - Страница 71

• Предыдущая
• 71/89
• Следующая

Какая неоднозначная фраза. Что бы она могла значить?

Но додумать не удалось, мыслительный процесс был прерван новыми пояснениями.

— Также смею заверить, что на всех не представителей Комиссии этот фактор не распространяется. Поэтому выбор у тебя более чем щедрый. Тем более в городах мужчин заметно больше, чем женщин.

Другими словами, мне было сказано: «Гуляй, Машенька, и на искрящийся каравай рот не разевай. Иди и поищи кого-нибудь попроще, благо смертных вокруг много, а богини все вымерли».

Хм-м-м. Бернарда внутри меня задумчиво прищурила глаза и сдаваться, похоже, не собиралась.

— Означает ли это, что, помимо отношений «начальник — подчиненный», я все же могу считать тебя другом?

— Я был бы этому рад. Более того, хотел бы спросить твоего согласия на довольно дерзкую вещь.

Страннее и страннее. Камин, снег за окном и возникшая между собеседниками незримая нить. Какие еще сюрпризы преподнесет этот вечер?

Ухоженный палец Дрейка неторопливо обводил кромку бокала, медленно и очень чувственно. Вдруг нестерпимо захотелось, чтобы вместо стекла под его рукой оказались мои губы. От этой мысли кожа тут же покрылась мурашками.

Я бы заблуждалась, подумай, что он «забыл». Нет, он ничего не забыл, прекрасно помнил, «как это делается» с противоположным полом.

Ожидание затягивалось. Дрейк о чем-то задумался, улыбаясь краешками губ. Красивый! Дьявольски привлекательный. И через секунду сказавший то, отчего я опешила:

— Ты давно выросла из девочки, Бернарда, — прямой взгляд из-под век глаза в глаза, — но женщиной себя так и не почувствовала. Позволишь ли ты мне стать тем, кто пробудит тебя в этом плане?

Дышать стало трудно, тело совершенно неожиданно отреагировало волной растекающегося жара. Я облизнула пересохшие губы и едва смогла сглотнуть. Зачем он гладит этот бокал? И что имеет в виду?

— Позволю? Как?

«Как ты сможешь это сделать без физического контакта?» — мысленный вопрос, так и не прозвучавший вслух.

Он лишь улыбался.

— Да или нет?

— Да. Хорошо.

Дрейк долго смотрел в глаза, не отрываясь, будто ласкал взглядом. Потом мягко улыбнулся:

— Мы просто будем проводить вместе больше времени. Иногда я буду давать советы, а ты им следовать. Хорошо?

— Если буду находить их правильными.

— Будь хорошей девочкой.

Низ живота сладко сжался. В последней фразе было больше секса, чем во всех моих предыдущих романах.

— Послушной, — прошептала я.

Дрейк улыбнулся, и от его улыбки перед глазами встали все виденные ранее эротические сцены.

Я не узнавала саму себя, не могла оторваться от глаз начальника, унять непонятно от чего возникшее возбуждение. Сильное, неутоленное, взывающее к инстинктам.

Как он смел? Как вообще получилось, что разговор повернул в это русло? То «я не могу», «энергетический фон», «шок нервной системы»… И когда между нами стерлась дистанция? Теперь воздух потрескивал от жаркого возбуждения, от разлитого в нем сексуального подтекста и бьющих через край неуместных желаний.

Если бы в комнату заглянул посторонний, то увидел бы лишь сидящую на диване девушку, мужчину в кресле и кота, вытянувшегося в соседнем, ближе к камину. Все чинно, прилично, как чаепитие в сельсовете.

Чинно. Если бы не греховно тлеющий огонь в его глазах. Если бы не он же, растекающийся в самых неприличных местах.

— Думаю, на сегодня мы договорили.

Дрейк поднялся с кресла. Спокойный, невозмутимый, уверенный в себе и своей власти над миром.

Откуда-то из глубины стремительно, словно рыба-пила, вырвалось на поверхность желание пробить идеальную скорлупу. Поговорил и все? Я не успела сдержать импульсивный порыв, слова опередили быстрее, чем их запретил произносить здравый смысл:

— Жаль, что ты не можешь остаться. Я понимаю — импотенция.

Вот. Это. Был. Взгляд.

Он молчал, прищурившись, губы холодно улыбались. Глаза крепко держали на стальном крючке, оставалось лишь корчиться и извиваться, не имея возможности соскользнуть. Меня распяли на невидимом кресте. Привязали руки к спинке воображаемой кровати…

«Я бы скрутил тебя кольцом, — говорили эти глаза. — И трахнул бы так, чтобы ты больше никогда в жизни не посмела произнести подобной фразы».

На прощание он улыбнулся.

Ласково, почти тепло, почти простив. Лишь едва заметный холодок в глубине глаз говорил, что однажды я заплачу по счетам. И оплата будет приниматься неторопливо, с большим наслаждением.

Дверь захлопнулась. Шум отъехавшей машины, два пустых бокала на столе. Ощущение мятых простыней, обессилевшего от страсти тела и аромат секса, пропитавший все вокруг.

Я медленно закрыла глаза, чувствуя размеренную пульсацию между ног.

«Поздравляю, Бернарда. Тебя только что отымели не прикасаясь».

Дрейк улыбался.

Машина бесшумно неслась по ночной улице, снег освежил и очистил пейзаж, скрыв темные пятна, сделал мир таким же невинным, как глаза Бернарды, на дне которых горел вызов.

Вызов. Вкус, сила, доминирование, склонение, победа, стон побежденного, сдавшегося. Сдавшейся. Ему нравилось — она умела бороться. И научится еще лучше.

«Импотент».

Руки спокойно лежали на руле, на губах застыла странная улыбка. Все те картины, что в это мгновение проносились перед его глазами, она бы не хотела видеть, нет.

«Импотент».

Хорошее слово. Хороший удар. Долго платить.

Брюки начальника растягивала мощная эрекция.

Воздух вперед не пускал, упирался плотным полем, желе, невидимой массой. Нет, не ветер — воздух! Кровь шумела в ушах, отдаваясь боем барабанов, тело молило о пощаде, но я, собрав последние силы, толкала его вперед.

Ногу на землю, на нее вес, двинуть корпус, протолкнуть вторую ногу через эту субстанцию, поставить ее на землю, перенести вес.

Влажные волосы налипли на лоб, спортивная майка сделалась мокрой, льнула к спине, пот, выделяясь литрами, продолжал течь по шее, рукам, промежности. Я была мошкой, старающейся пробиться сквозь смолу, пчелой в банке с медом, застывшей в янтаре песчинкой. Злой, вымотанной, обессилевшей за какие-то несколько минут.

— Не могу! Не могу больше!

— Можешь, — хлесткий ответ начальника. — Вперед!

Это был маленький закрытый спортивный зал. Размеченная линиями серая дорожка шла вдоль стен, плавно поворачивала в углах и снова тянулась ненавистной бесконечной лентой дальше. Длина ее была короче той, что перед школой на стадионе, наверное, раз в десять, но бежать вперед было попросту невозможно.

Какое там вперед!

Что-то в атмосфере зала было неправильно. Воздух, с виду прозрачный, на деле — липкий, склеенный, как сваренная в капле воды овсянка, и совершенно не желал сдавать очередного метра без боя. Да какого там боя! Для невидимой плотной массы это была игра «залепи очередную муху», а для меня — борьба не на жизнь, а на смерть.

Горло горело, тело судорожно пыталось сделать новый рывок, непрерывно накатывала злость, ядовитые пары которой обессиливали еще больше. В какой-то момент я сдалась и замахала руками:

— Не могу!

Из больших окон высоко под потолком лился утренний свет.

Дрейк, одетый в серебристую форму, спокойно, без раздражения посмотрел на секундомер в руке, потом на меня:

— Как раз после того, как ты говоришь себе «не могу», можно выяснить, на что ты по-настоящему способна, Бернарда. Сосредоточься на воле и собственном теле. На том, как пульсирует в каждой клетке кровь, как прогоняет ее с каждым толчком сердце. Концентрируйся не на сопротивлении, а только на себе и на каждом шаге. На себе, поняла?

Я попробовала снова. Навалилась на невидимую преграду, кое-как проталкиваясь в воздухе-желе, уже не впервые вспоминая сны, в которых вот так же хотелось быстро бежать, но движения получались медленными, ленивыми, через силу. Только сейчас не сон, здесь спортзал, странная атмосфера которого не пропускает вперед.

• Предыдущая
• 71/89
• Следующая