Клеопатра. (Другой перевод) - Хаггард Генри Райдер - Страница 23
- Предыдущая
- 23/76
- Следующая
Внизу меня уже ждал дядя Сепа. Я рассказал ему, что наблюдал за восходом солнца над Александрией.
– Вот как! – произнес он, глядя на меня из-под густых бровей. – И что ты думаешь об Александрии?
– По-моему, она похожа на город богов, – ответил я.
– Ну и угадал! Это – город демонов! – загремел он. – Говоришь, город? Это не город, а вертеп, в котором собраны все пороки, где все погрязли в распутстве, это кладезь беззакония, место, где ложная вера, рожденная извращенными умами, наполняет лживые сердца. Я мечтаю о том, чтобы от этого города камня на камне не осталось и чтобы вся его роскошь и все его богатство были погребены в пучине вод! Чтобы над этим проклятым местом с криком летали чайки, и чтобы чистый ветер, не оскверненный тлетворным греческим дыханием, свободно носился над его руинами от океана к Мариотису! О царственный Гармахис, не допусти, чтобы роскошь и красота Александрии отравили твою душу, ибо в ее ядовитом воздухе истинная вера умирает, а древняя религия не может расправить божественные отяжелевшие крылья. Когда настанет час и ты станешь править этой землей, Гармахис, разрушь этот проклятый город и перенеси столицу в белокаменный Мемфис, где восседали на троне твои предки. Поверь, для Египта Александрия – красивые ворота, через которые в Египет входит погибель, и пока они стоят, эти ворота открыты для любого народа, любой, кто захочет, может грабить нашу землю, насаждать свою ложную веру и глумиться над египетскими богами.
Я ничего не ответил, потому что он был прав, его слова справедливы. Но я не мог с собой ничего поделать – город все равно казался мне прекрасным! Когда мы поели, дядя сказал, что, если мы хотим увидеть торжественное шествие Клеопатры с процессией, нам пора выходить, и мы направились к храму Сераписа. Клеопатра должна была выйти на улицу еще не скоро, через два часа после полудня, но жители Александрии до того любят шумные празднества, всяческие зрелища и вообще безделье, что, если мы не займем мест заранее, то попросту не сможем пробиться сквозь толпу зевак, уже начавших собираться на улицах, по которым должна проследовать процессия. И мы отправились, чтобы занять места на деревянном помосте, сооруженном вдоль большой улицы, которая прорезала город до самых Канопских ворот. Мой дядя заранее купил для нас места, и обошлось это ему очень недешево.
С трудом пробиваясь сквозь толпу зевак, уже запрудивших улицу, мы все же, усиленно поработав локтями, добрались до деревянного сооружения, накрытого навесом и украшенного ярко-красным сукном. Там мы сели на скамейку и прождали несколько часов, разглядывая проходящие мимо толпы людей, которые кричали, пели и громко разговаривали на разных языках. Наконец появились солдаты, одетые по римскому образцу в доспехи, и начали расчищать улицу. За ними последовали глашатаи, призывающие народ к тишине (отчего толпа запела и закричала еще громче, оглушив нас) и возвещавшие появление царицы Клеопатры. Затем по улице торжественным маршем прошла тысяча киликийских стрелков, тысяча фракийцев, тысяча македонцев и тысяча галлов, все одетые в боевые доспехи, по обычаю своих стран, и с соответствующим оружием. Потом проехали пятьсот воинов, которых называют неуязвимыми всадниками, ибо и сами они и их лошади полностью покрыты кольчугой. Следующими прошествовали молодые юноши и девушки в богатых развевающихся одеяниях, в золотых венцах – они несли в руках символические изображения дня и ночи, утра и вечера, неба и земли. За ними выступало множество прекрасных женщин, одни из них разливали благовония на дорогу, а другие рассыпали по ней пышно распустившиеся цветы. Наконец толпа закричала: «Клеопатра! Клеопатра!», и я, затаив дыхание, подался вперед, чтобы увидеть ту, которая осмелилась облачиться в наряд Исиды.
Но тут стоящая передо мной толпа, превратившись в густую, плотную массу, пришла в движение, загородив от меня улицу, и я, охваченный волнением, перепрыгнул через ограду помоста и стал проталкиваться – благо, силы и ловкости у меня хватало – вперед, пока не очутился в первом ряду, рядом с самой дорогой. И как только я там оказался, на улицу выбежали нубийские рабы в венках из плюща на головах и с толстыми палицами, раздавая удары по теснившимся людям направо и налево. Один из них мне сразу бросился в глаза: это был настоящий великан. Уверенный в своей могучей силе, он, наглец, которому неожиданно дали власть, был особенно свиреп – избивал людей без всякой причины. Так ведут себя самые гнусные хамы. Рядом со мной стояла женщина, по виду египтянка, с младенцем на руках, и этот великан, увидев, насколько она слаба и беззащитна, ударил ее по голове своей палицей, отчего та, не издав ни звука, упала. Толпа зароптала. У меня же кровь бросилась в голову и помутила рассудок. Я держал в руке жезл из кипрского оливкового дерева, и когда чернокожий негодяй захохотал над рухнувшей женщиной, корчившейся на земле от боли, и над ее беспомощным ребенком, я в бешенстве размахнулся и ударил его жезлом изо всей силы. Я вложил в удар всю свою ярость, и он оказался так силен, что крепкая палка переломилась о плечи великана, и хлынувшая кровь, брызнув, окропила его венец из листьев плюща.
И тут, взревев от боли и ярости, ибо те, кто бьют других, не любят получать удары и не выносят мук, он развернулся и набросился на меня! Все люди, стоявшие рядом, кроме женщины, которая не могла подняться, отпрянули и окружили нас кольцом. Он зверем ринулся ко мне, но я, обезумев от гнева, встретил его ударом кулака в переносицу – другого оружия у меня не было, – и тот пошатнулся, как жертвенный бык после первого удара жреца топором. Обступившие нас люди одобрительно закричали, потому что простолюдины любят драки и потому что они знали, что тот нубиец был знаменитым гладиатором, не ведавшим поражений. Придя в себя, мой противник, собрав все свои силы, с проклятием замахнулся на меня своей тяжелой палицей так, что, если бы я не увернулся, он снес бы мне голову. Ударившись о землю, палица разлетелась на щепки. Толпа снова закричала, и гигант, ослепленный гневом, снова накинулся на меня. Обезумев от жажды крови, ничего больше не соображая, он знал только одно: врага надо поскорее растерзать и прикончить. Я же с криком вцепился ему в горло, ибо понимал, что с таким силачом мне иначе не справиться. Мои пальцы мертвой хваткой впились в его плоть, хотя его огромные кулачищи молотили меня, как дубинки. Я же все крепче стискивал и стискивал ему горло, вдавливая кадык. Сцепившись, мы завертелись на месте, а потом он повалился на землю, надеясь таким способом сбросить меня. Но, как он ни извивался, я продолжал крепко сжимать его шею, пока он наконец ослабел из-за нехватки воздуха и потерял сознание. В этот миг я, оказавшись сверху, уперся коленом ему в грудь и, думаю, убил бы его, если бы мой дядя и еще несколько человек из толпы не навалились на меня и не оттащили от гладиатора.
В пылу борьбы я не заметил, как к нам подъехала великолепная колесница царицы, перед которой шагали слоны, а сзади которой вели львов. Из-за суматохи, вызванной дракой, колеснице пришлось остановиться, и я, разгоряченный дракой, весь в пыли, в разодранной белой одежде, покрытой кровью, хлынувшей из горла и ноздрей могучего нубийца, подняв голову, впервые увидел живую Клеопатру. Колесница ее, вся из чистого золота, была запряжена белыми, как молоко, жеребцами. С обеих сторон от сидевшей в ней царицы стояли две очень красивые девушки в греческих платьях, которые обмахивали ее сверкающими опахалами. На голове у нее был убор Исиды: обвитые уреем золотые рога, между которыми висел крупный диск полной луны и символ верховной власти Осириса. Держались они на золотой шапочке в виде головы коршуна (глаза его были из драгоценных камней, а распростертые крылья – из синей эмали), из-под которой ее черные локоны волнами ниспадали до самых пят. На ее стройной нежной шее блестело золотое ожерелье с изумрудами и кораллами. Запястья ее унизывали такие же золотые браслеты, в одной руке она держала вырезанный из кристалла священный ключ жизни, а в другой – золотой царский жезл. Грудь ее была обнажена, но под ней ее тело было обтянуто расшитой драгоценными камнями тканью, блестевшей, как змеиная чешуя, из-под которой спускалась золотая мантия, обвитая прозрачным вышитым косским шелком, ниспадающим пышными складками на сандалии с застежками из огромных жемчужин, которые украшали ее маленькие белые ножки.
- Предыдущая
- 23/76
- Следующая
