Ночь после выпуска (сборник) - Тендряков Владимир Федорович - Страница 36
- Предыдущая
- 36/104
- Следующая
– Завидный у вас характер, Иван Игнатьевич, – произнесла Ольга Олеговна, подымаясь с места.
– Тренированный, Ольга Олеговна, тренированный. Вам-то известно, что меня чаще других на ковер бросают. Привычка выработалась духом не падать… Есть предложение: кончить на сегодня нашу вольную борьбу, разойтись по домам. Время-то позднее.
На скамье под освещенными липами металась Натка, каталась лбом по деревянной спинке:
– Он!.. Он!.. Я же его любя, а он!.. Сам-кой! О-о-о!..
Вера Жерих топталась над ней:
– Наточка, он же не только тебя, он всех… И меня тоже… А я, видишь, ничего…
– Перед всеми!.. Зачем?! Зачем?! И все вывернул!.. Не было, не было у меня тогда в мыслях дурного! Он – сам-ка!.. Подлец!
Игорь нервно ворошил свою взлохмаченную шевелюру, ходил, как маятник, от одного конца скамьи до другого, слепо натыкаясь на Сократа, прижимающего к животу гитару, на Юлечку Студёнцеву, вобравшую голову в кисейные плечики.
– Лучше бы убил меня, чем так!.. Лучше! Честней!
– Наточка, он же всех…
Сократ, не спускавший глаз с Натки, задумчиво спросил:
– А меня-то он за что? А?..
Никто ему не ответил, каталась лбом по твердой спинке скамьи Натка.
– Как-кой он! – Юлечка вся передернулась – от белых бантов в косичках до щиколоток.
– Лучше бы убил!
Игорь внезапно остановился, развернулся всем телом, уставил твердый нос на бьющуюся в истерике Натку.
– Он и есть убийца, – заговорил Игорь. – Только бескровный. Такие вот высмотрят в человеке самое дорогое, без чего жить нельзя, и…
– Как-кой он безобразный!
– Нен-на-в-ви-жу! Нен-на-в-ви-жу! – металась Натка.
– Разве не все равно, каким путем убить жизнь – ножом, ядом или подлым словом. Без жалости подлец! И ловко, ловко!..
– Меня-то он за что? Я, фратеры, даже спас его. Яшка Топор подстраивал, я шепнул Генке… – Сократ, как младенца, укачивал гитару.
– У всех нашел самое незащищенное, самое дорогое – и без жалости, без жалости!.. Всех, и даже Натку…
Натка перестала метаться, припав лбом к спинке скамьи, замерла, согнувшись.
Юлечка снова передернулась:
– Как-кой он, однако… Бесстыдный!
– Фратеры, а ведь Яшка Топор снова его стережет, – объявил негромко Сократ.
– Два сапога – пара, – процедил сквозь зубы Игорь.
Натка оторвалась лбом от спинки скамьи, упираясь рукой, с усилием распрямилась – выбившиеся волосы падают на глаза, нос распух, губы вялые, бесформенные.
– Я сегодня такое узнал, фратеры… Не хотел говорить Генке сразу, думал – праздник испорчу. Хо тел шепнуть, когда домой пойдем.
Игорь с досадой передернул плечами:
– Какое нам до них дело!
– Мне – дело! – произнесла Натка.
У нее твердело лицо, губы сжались, под упавшими волосами скрытно тлели глаза.
– Мне – дело! – повторила она громче, с гневным звоном в голосе.
– А-а, ну их! Пусть перегрызутся. – Игорь неприязненно отвернулся в сторону обрыва.
– И тебе есть дело! – Спрятанные за упавшими волосами Наткины глаза враждебно ощупывали Игоря.
Игорь не ответил, упрямо смотрел в сторону.
– Убийца же – сам сказал. Убийцу наказывают. А ты можешь?..
– При случае припомню.
– Не ври! Кишка у тебя тонка. А вот Яшка Топор может…
– Не хочешь ли, чтоб я помогал Яшке?
– Яшка сам справится, лишь бы не помешали.
– Ну и пусть справляется. Плевать. Для меня теперь Генка чужой.
Под спутанными волосами – враждебные глаза. Обернувшись на Натку, Игорь невольно поежился. Натка спросила:
– Вдруг кто из нас захочет помешать Яшке, как ты тогда?
– Никак. Мне-то что.
– Врешь! Врешь!.. Нен-на-виж-жу! И ты нен-навидишь!
– Да чего ты от меня хочешь?
– Хочу, чтобы Яшке не помешали! По старой дружбе, из жалости или просто так, из благородства сопливого. Хочу, чтоб все слово друг другу дали. Сейчас! Не сходя с места! От тебя первого хочу это слово услышать!
– Лично я ни Яшке, ни Генке помогать не собираюсь.
– Даешь слово?
– Пожалуйста, если так тебе нужно.
– Даешь или нет?
– Да слышала же: у нас с Генкой все кончено, с какой стати мне к нему бежать.
Натка минуту вглядывалась в Игоря недружелюбно мерцающими из-под упавших волос глазами, медленно повернулась к Сократу:
– А ты?.. Ты хотел шепнуть?.. Снова не захочешь?
– Я как все, фратеры. Генка и меня… ни за что ни про что…
Натка подалась к Вере:
– А ты?
– Что, Наточка?
– Что? Что? Не понесешь завтра на хвосте?
– Но Яшка, Наточка… Он же зверь.
– И верно, фратеры, Яшка на этот раз шутить не будет… Он страшненькое готовит.
И Натка вскипела:
– Уже сейчас раскисли! А завтра и совсем… Разжалобимся, перепугаемся, вспомним, что Яшка злой, Яшка страшненький, и – простим, простим, спасать наперегонки кинемся! Нен-на-виж-жу! Всех буду ненавидеть!
– Мое дело предупредить, фратеры. А там решайте. Как все, так и я. Мне-то зачем стараться перед Генкой.
– Ну, Верка?
– Наточка, если уж все…
– И все-таки жаль?
– Противен он мне.
– Даешь слово, что ни завтра, ни послезавтра – никогда не проговоришься?
– Да… даю.
Натка развернулась к Юлечке:
– Ты?
Юлечка, подняв кисейные плечики, стояла с прижатыми к груди кулачками, бледная, с заострившимся носом, с губами, сведенными в ниточку.
– Что тянешь? Отвечай!
– А если Яшка покалечит… или убьет?
– Если б Яшка звал Генку в карты играть, то и разговора бы не было.
– Даже если убьет?..
Натка медленно-медленно поднялась со скамьи, раскосмаченная, с упрятанными глазами, распухшим носом, искривленным ртом, шагнула на Юлечку:
– Жалеть прикажешь? Мне – его? Весь город завтра узнает, пальцами показывать станут: сук-ка!.. Мне жить нельзя, а ему можно? Да я бы его своими руками!.. Нен-на-виж-жу! Не смей!.. Не смей дорогу перебегать! Только шепни… Мне терять нечего!
Натка кричала, напирала грудью на побледневшую до голубизны, сжимавшую на груди маленькие кулачки Юлечку.
Игорь не выдержал, сердито крикнул:
– Хватит! О чем мы – Яшка, Генка… Да в первый раз такой треп слышим? Кто-то сболтнул, Сократ услышал, а мы заплясали. Ничего не случится, вот увидите – звон один.
– Нет, фратеры, не звон. – Узкое лицо Сократа вытянуто, голос приглушен, руки, держащие гитару, беспокойны. – Точные сведения, верьте слову.
– Кто тебе накапал? Не темни!
– Скажу. Только – могила. Если Яшка дознается, был Сократ Онучин – и нет его. Я не Генка, Яшке меня – раз чихнуть.
– Да кому нужно Яшке на тебя капать! Здесь Яшкиных приятелей нет. Выкладывай!
– Пашку Чернявого из Индии знаете?
– Это ты там всех знаешь, мы к ним в гости не ходим.
– Маленький такой, рожа в веснушках, волосы белые. Потому и прозвали Чернявым, что совсем на чернявого не похож. Он у меня, фратеры, уроки берет… по классу гитары. Так вот он мне под страшным секретом… Из верных рук, фратеры, из верных, верьте слову.
– Что сказал тебе Чернявый?
– Генка гоняет на велосипеде по Улыбинскому шоссе. Так?
– Ну так.
– А шоссе мимо чего идет, помните?
– Шоссе длинное.
– Мимо Старых Карьеров, фратеры. Вот когда Генка мимо Карьеров погонит, этот Пашка Чернявый и выскочит…
– Один? На Генку?
– Ты слушай… Будет Пашка в рваной рубахе и портрет в крови. Специально разукрасят. Значит, выскочит он таким красивым и закричит: «Помогите! Убивают!» Ну а Генка мимо проскочит, не остановится? Нет уж, сами знаете, козлом поскачет, куда укажут. «Помогите!» Чего ему не помочь, когда самбо в руках. Но в Карьерах-то его и встретят… Яшка с кодлой. В прошлый раз Генка Яшку красиво приложил. Теперь Яшка все учтет. Так что, ой, мама, не жди меня обратно – самбо не поможет.
Уже зашевелились, чтоб подняться, проститься, разойтись по домам, закончить затянувшийся вечер, а вместе с ним и очередной учебный год. Обычный год, напряженно-трудный, принесший под занавес нежданное огорчение.
- Предыдущая
- 36/104
- Следующая
