Четырнадцатая дочь - Федорова Екатерина - Страница 62

• Предыдущая
• 62/116
• Следующая

У Арлены иронично дернулся уголок рта.

— Я про состояние души, не тела. Разумом и душой вы, княжна Татьяна, не просто дева — дите малое. И тем не менее… Конечно, ваше положение четырнадцатой дочери высоко. И вознесет вас еще выше среди благородных Тарланьского дома. Но прошу вас — молчите. Не спрашивайте ничего в храме, не говорите того, что залетает в вашу головку. Тарланьскому дому сейчас нежелательно ссориться со служителями главного храма Керсы.

— Буду нема как рыба, — твердо пообещала Таня.

— Лучше как камень, — сказала Арлена. — Рыбы, как я слышала, машут плавниками и хвостом и так выражаются.

Таня кивнула. Тоскливо глянула на мощный ствол, что возносился рядом с ней гладкой башней, обтянутой шелковистой корой кофейного цвета. Как раз на высоте ее роста от ствола отходила веточка с багряно-бордовой листвой, украшенная двумя белыми цветами с кремовыми каемками. Цветы были крупные, незамысловатые, на манер яблочных.

Ее строгая наставница подхватила юбки строго выверенным жестом — подол серо-голубого платья над досками вознесся на положенные полсантиметра, не больше. Затем развернулась и пошла вокруг ствола. Таня, прежде чем последовать за ней, протянула руку и коснулась пышной бордовой листвы. Потом, осмелев, чуть нагнула ветку, понюхала цветок.

Запах был тот самый, горьковато-цветочный, которым пахли ее платья по утрам, когда их приносила Мелта.

После соприкосновения с природой она оставила ветку в покое, подобрала собственные юбки и двинулась вперед. Арлена стояла вместе с лысым у входа в одну из гигантских башен. Таня была в трех шагах от них, когда до ее слуха долетел первый крик. Даже вопль.

Кто-то что-то кричал про дерево.

Сначала она увидела, как главный служитель Коэни поднимает вверх костистое лицо, заламывает руки — и шагает вперед не глядя. Изумление и даже ужас на лице Арлены.

И только потом Таня развернулась и глянула на дерево сама.

Взгляд ее зацепился за ветвь, отходившую от ствола на уровне двухэтажного дома. Ветку окутывала белая кипень, и Таня поначалу решила, что это цветы.

Но затем ее глаза скользнули выше, и она похолодела.

В бордовой древесной шапке над шпилями ширились белые пятна, росли, превращая крону в белое облако. Прилетел, кружась, опавший лист — длинный лепесток белого глянцевого шелка.

Арлена, мгновенно очутившись рядом, напряженно спросила, приглушив голос:

— Вы касались дерева, княжна?

— Я цветочек понюхала, — промямлила Таня.

Наставница энергично распорядилась все тем же тихим голосом:

— Молчите. Обо всем молчите. Будем надеяться, что никто не свяжет ваше появление и белую листву. О, Семеро…

Таня судорожно кивнула соглашаясь. О черт…

Арлена шагнула еще ближе, приникла к ее уху, прошептала проникновенно:

— Я была неправа. Все мы были неправы! В пятой строке катрена — не предсказание того, что вы сделаете. Там знаки, указующие на ваше появление! И тут вы не лекарство, а причина…

Она оторвалась от Таниного уха, обвела взглядом внутреннее пространство двора. Распорядилась вполголоса:

— А теперь ужасайтесь. И поискреннее.

Таня тут же изобразила на лице гримасу немого страха, открыла рот пошире, чтобы всем было ясно, в каком она ужасе. Переплела пальцы, прижала руки к сердцу. Нечто подобное она видела у дамочек, изображенных на картинках по библейским сюжетам.

Сделано было вовремя, потому что лысый перестал наконец махать руками перед стволом и повернулся к ним. Во взгляде его подозрение мешалось с прозрением.

— Ах какой ужас! — возопила Арлена. — Я слышала о хвори, что поражает деревья в Илазире, но неужели это началось и здесь? Что теперь будет с лесами вокруг Фенрихта?

— Кошмар! — поддержала ее Таня.

Служитель размашисто подошел, возвестил:

— Стоило вам войти в храм, как случилось это! Кто вы, княжна Татьяна? И почему Коэни велел привести вас сюда, в свой дом? Почему именно сейчас проявилась эта зараза… эта болезнь?

У Тани прямо язык защипало — так ей захотелось посоветовать лысому спросить об этом напрямую самого Коэни. Но она помнила о неких обстоятельствах, а посему этот язык прикусила.

— Это печальное совпадение, не более того, — твердо сказала Арлена. Жалостливо вздохнула: — Бедное дитя! Коэни знает, как сильно княжна Татьяна нуждается в милосердии. Она потеряла отца, и эта потеря до сих пор не дает ей опомниться. И обрести… э-э-э… душевное равновесие и здравый ум. Видите ли, княжна у нас не в себе. Что вы могли заметить еще в замке по ее поведению.

Таня спешно свела глаза на переносице и позволила нижней челюсти слегка отвиснуть. В голову ей прокралась крамольная мысль, а не капнуть ли заодно слюной на помост…

— Думаю, нам лучше прямо сейчас припасть к Стене Молений — вдруг да свет милосердия Коэни озарит несчастную княжну и ей полегчает, — со значением провозгласила Арлена. — Если вы, предобрейший служитель, вознесете вместе с нами ваши мольбы, думаю, вы нам сильно поможете. Но не знаю, смеем ли мы претендовать на ваше время в этот печальный сил, когда храмовое дерево поражено серьезной хворью… И все это ради девицы, скорбной рассудком!

Служитель несколько мгновений сверлил их подозрительным взглядом, затем сказал с напускным безразличием:

— Стало быть, вы непременно хотите помолиться возле Стены? Похвально. Пойдемте, благородная Арлена. Поскольку мой первый долг — нести милосердие людям, я отрину думы о бедах моего храма и вознесу свои мольбы рядом с вами.

Лысый и Арлена развернулись практически одновременно и зашагали в гигантскую круглую башню, у входа которой они стояли. Таня вошла следом.

По громадному залу тянулись лавки, на стене в дальнем конце поблескивали сердца с треугольниками основанием вверх. Тот же символ она видела на лбу у служителя.

Скамейки были пусты. Надо думать, все, кто тут сидел до этого, стояли сейчас на помосте, задрав головы.

Вслед за Арленой Таня прошла по проходу между лавками. Под знаками на стене висели белые лоскутки, похожие на бумагу. Ей хотелось спросить, что это, но она помнила наставления Арлены: молчать, молчать и еще раз молчать.

Хотя мысль о том, что расспросы о бумажках и сердцах только укрепят ее образ тронутой, у нее мелькала. Местные, надо думать, обо всем этом узнают еще в раннем детстве, для них это очевидно, а очевидных вещей не знает лишь дурак. Что и требовалось доказать.

Арлена со служителем опустились на скамью перед стеной с сердцами. Таня присела рядом, глянула искоса. Хочешь не хочешь, а придется изображать молельный раж. Слова местной молитвы она вроде помнила. Но не знала, положено ли при этом двигать руками. И если положено, то как.

Пышная блондинка громко сказала, и голос ее наполнил пустоту храма:

— Простите, почтенный служитель, но бедная княжна настолько нетверда умом, что так и не смогла заучить молитву в полном объеме.

— Мы помолимся вместе, благородная госпожа, — заявил служитель. — И пусть княжна вставит слово, где сможет. Если сможет.

Арлена переплела ладони и прижала руки к животу под пышной грудью, Таня сделала то же самое. Дуэт двух голосов, одного скрипучего и одного мелодичного, вразнобой завел:

— От честности к скромности, от скромности к воздержанию, от воздержания к состраданию…

Нога Арлены, спрятанная под юбками, пнула Танину лодыжку, и та вплела свой голос:

— От сострадания к милосердию, от милосердия к любви, от любви к пониманию…

Потом опомнилась и сделала передышку. Нетвердую память следовало подтверждать.

Молитву зачитали не менее трех раз, затем Арлена со служителем принялись на память декламировать еще какие-то тексты, тоже нравоучительного содержания. Их Таня и вовсе не знала, но старательно присоединяла голос на окончаниях.

Наконец Арлена встала, картинно всхлипнула, утерла невесть как выжатую слезу. Таня, поднявшаяся следом, мудро рассудила, что в этом подражать наставнице не следует. И снова отвесила нижнюю челюсть.

• Предыдущая
• 62/116
• Следующая