Знак фараона (сборник) - Бекитт Лора - Страница 92

• Предыдущая
• 92/110
• Следующая

Хирам смутился и примирительно произнес:

– А потом ты сбежала?

– Да. На пристани, когда нас высадили с кораблей. Женщин не связывали; я вырвалась и скрылась в толпе.

Юноша вспомнил про молодого азиата и промолвил:

– Ты была одна?

– Да.

– А твои родные?

– У меня никого нет.

– А твой муж, жених? – спросил Хирам.

– Я никогда не была замужем, и у меня нет жениха.

Возможно, следовало сказать «возлюбленный», «любовник»? Хирам был вынужден признать, что плохо разбирается в отношениях между мужчинами и женщинами. Внезапно на память пришли слова верховного жреца: «Опасайтесь женщины из чужих мест. Когда она приходит, не смотрите на нее и не знайте ее. Она как водоворот в глубоких водах, глубину которых не измерить. Если рядом с ней нет свидетелей, она раскидывает свою сеть».

Видя, что он собирается уходить, Аруна сказала:

– Я устала и проголодалась. Пива и вина здесь вдоволь, а еды нет, потому не уделишь ли ты мне частичку от подношений твоему богу?

Богу, изображение которого она осмелилась осквернить! Хирам задохнулся от гнева. Вместе с тем у него не было сил отказать девушке, он не мог защититься от чар этой измученной, грязной, оборванной азиатки. Юноша снова напомнил себе, что еще успеет доложить о беглянке верховному жрецу, а пока надо дать ей поесть.

Он принес Аруне заправленный маслом, уксусом и солью салат, ячменную кашу, а также хлеб и сушеную рыбу и, увидев, с какой жадностью девушка расправляется с пищей, сказал без малейших угрызений совести:

– Бог дал тебе еду, несмотря на то что ты осквернила его дом.

– Еду принес мне ты, а не он. И потом, это твой бог. В него веришь ты, а не я. Видишь ли, богам вредно столько есть, иначе они лопнут и от них ничего не останется, – дерзко заявила девушка.

Из груди Хирама вырвался отчаянный возглас:

– Замолчи!

Аруна подняла глаза, и юный жрец, к своему удивлению, увидел в ее взоре глубокое спокойствие, спокойствие человека, прошедшего через истинное страдание, знающего цену всему, что происходит на свете, и напрочь лишенного предрассудков.

Хирам подумал, что сможет убедить Аруну в том, что она не права. Он проведет с девушкой больше времени и расскажет ей про египетских богов, про то, что, если обходиться с ними почтительно, они становятся снисходительными. Про то, что они во многом похожи на людей: в их жизни случаются падения и взлеты, примирения и ссоры. Про то, что даже самые жестокие из них, как, например, повелитель Красной земли Сет, убийца собственного брата, не внушают ужаса.

Аруна закончила есть и вытерла руки о платье. Похоже, ее нисколько не огорчало то, что она грязна, что ее волосы свалялись, а на одежде зияют прорехи. Девушка зачерпывала кашу ладонью, брала салат пальцами, разрывала рыбу зубами, неистово, словно дикий зверь, и пила из чашки с поистине варварской жадностью, проливая пиво себе на грудь.

Хирам вновь испытал желание спросить ее о молодом воине, за руку которого она цеплялась с таким отчаянием, кому с собачьей преданностью смотрела в глаза, но передумал. Она все равно не скажет правды.

Вместо этого юноша заметил:

– Рано или поздно тебя найдут. Кроме того, здесь темно и холодно.

– Знаю. Ты не можешь найти убежище поуютнее и понадежнее?

Хирам пожал плечами. На территории храма множество помещений, и всюду бывают люди. Разве что… его комната? Жилище даже самого низшего жреца считалось неприкосновенным. Большинство служителей храма целый день проводят на людях, потому нуждаются в собственном укромном уголке, где можно освободиться от забот, послушать биение собственного сердца и таинственный шепот души. Побыть наедине с собой, своими мыслями.

Но привести туда женщину?!

Хирам хорошо помнил тот день, когда их всех вызвали к верховному жрецу в неурочное время и когда они узнали, что в комнате одного из низших священнослужителей была обнаружена женщина. При храме жили женщины, как правило носившие титул «наложниц бога». Не было секретом, что они же являлись наложницами высших жрецов. Однако то, что дозволено высшим, не даровано их подчиненным, и ослушника ждало суровое наказание.

С первых дней Хираму внушали, что истинный жрец должен вырвать из груди свои желания и заполнить дни заботой о нуждах бога. Он знал, что должен ответить девушке, но почему-то произнес совершенно другое:

– Я проведу тебя в свою комнату. Но не сейчас. Когда стемнеет и все улягутся спать.

При этом Хирам покраснел, будто в его словах было что-то непристойное или он затаил недозволенные мысли.

– Хорошо, – сказала Аруна. – Я подожду.

Открыв дверь, юноша хотел оглянуться, но внезапно снаружи позвали:

– Хирам! Где ты пропадаешь?

Юноша не представлял, сколько времени прошло с тех пор, как он спустился в подвал, – час или, может быть, вечность. Хирам ответил Бакте, который стоял за дверью:

– Я проверял подвал. Здесь никого нет. – Собственный голос показался ему странно чужим.

– Тогда выходи.

– Сейчас.

Когда Хирам вышел наружу, в глаза ударил солнечный свет, такой яркий, что юноша едва не ослеп. Он быстро прикрыл лицо рукой, и Бакта не заметил его растерянности.

Дожидаясь вечера, Хирам думал уже не о том, как помочь сирийке, а как выпутаться из этого дела. Юноша вспомнил девушку, которая приходила к Амону раз в месяц. Девушку, которой он любовался и о которой втайне мечтал. Думы о ней порождали нежность, тогда как мысли об Аруне были подобны вспышке молнии.

Когда незнакомка придет в храм в следующий раз, он преодолеет робость и непременно с ней заговорит. Спросит, как ее зовут и чего она хочет от бога. А пока…

Вечером служителей храма вызвали к верховному жрецу. Тот выглядел собранным, строгим, суровым, как во время войны или стихийного бедствия. Сказал, что осквернитель пока не найден, но жрецы не должны опускать руки, они обязаны трудиться, как прежде, и с удвоенной силой возносить молитвы, дабы помочь богу восстановить утраченные силы и обрушить на преступника праведный гнев.

Хирам был ни жив ни мертв, потому что знал, кто совершил святотатство и где этот человек прячется. Юноша пытался оправдать себя, говоря, что он не решился предать азиатку законному суду из жалости, однако понимал, что это не совсем так. Он знал, что девушку могут убить, а потому опасался угрызений совести, страшился чувства вины, а еще… боялся, что больше никогда не увидит глаз, подобных черному жемчугу или бархату ночи.

Когда стемнело, Хирам пробрался в подвал, вывел оттуда Аруну и тайком провел ее в свою комнату.

Девушка выглядела уставшей; она сразу легла и, свернувшись калачиком, заснула. В этой позе было что-то беззащитное, детское, и Хирам успокоился. Он тоже лег, но долго не мог уснуть, прислушиваясь к еле слышному дыханию Аруны. Почему все, что она говорила, проникало в его сердце легко, как лезвие острого ножа? Быть может, она и вправду колдунья? Магия в стране Кемет была запрещена, хотя во время религиозных праздников жрецы удивляли народ такими зрелищами, как говорящая статуя или палка, превращенная в змею. Это было чистой воды притворством; меньше всего на свете Хираму хотелось обучаться подобным фокусам.

На следующее утро юноша отдал гостье свой завтрак, принес кувшин с водой и предупредил, чтобы она не покидала комнату В полдень оставил папирусные свитки, над которыми корпел в Доме Жизни, и покинул территорию храма, сказав, что у него есть срочное дело.

Хирам отправился туда, где ему редко доводилось бывать, – на рынок.

Солнце слепило глаза; казалось, в знойном мареве роятся мириады светящихся мух. Под низкими соломенными сводами были навалены горы товаров, вокруг копошились коричневые тела: люди сновали туда-сюда по узким проходам, как муравьи по тонкой ветке. Стоял такой гул, что было невозможно услышать самого себя.

Хирам остановился. Солнце жгло его плечи и непокрытую голову. Следуя обычаям египетских жрецов, юноша сбривал на теле все волосы, никогда не носил головного убора и иной одежды, кроме простой, скроенной на древний манер юбки.

• Предыдущая
• 92/110
• Следующая