Зибровский водяной. Сказы - Голубев Владимир Евгеньевич - Страница 10
- Предыдущая
- 10/21
- Следующая
– Стой! Слышишь, оглоед, стой! Да не пыли, окаянный, и так на зубах скрипит!
– Тпру, вятские! – заголосил извозчик на мохнатых лошадок.
– Ой, мамочка, нас сейчас схватят, – чуть не плача зашептала жениху Янка.
– Помалкивай и слушай, что буду говорить, – строго наказал Митька.
– Боюсь-боюсь…
– Тсс!
Кучер заёрзал на облучке. Оба повода натянулись, и повозка замерла как вкопанная. К беглецам поспешил румяный десятник, на ходу отряхивая кафтан от пыли:
– Кто такие? Куда путь держите?
– Я мещанин, портной Митька, Иванов сын, из града Тешилова, что под Серпуховом. Вот еду в Казань по своей надобности, – с напускной небрежностью ответил Митька. – Что стряслось, отчего задержка?
– Да нынешней ночью у купца нашего, как его там кличут, Фролка? А, вспомнил, кажись – Некрас! Так вот, лихие людишки, саблю им в рёбра, из запертого балагана увели диковинку: русалку. Вот наш воевода Мирон Игнатьевич и велел выставить караулы на всех дорогах: изловить воришек и вернуть речную нечисть купцу. А нам везде служба, хоть в Астрахани, хоть в Калуге – всё едино!
– Разбойники совсем обнаглели, скоро посреди белого дня начнут грабить! Скажи, до Казани доеду или лучше туда отправиться по реке, на барке? – справился Митька у стрельца.
– На Казань дорога открыта, не робей, портной.
Стрелец многозначительно умолк. После, небрежно сдвинул шапку на затылок, усмехаясь щербатым ртом, он заглянул в возок. У Митьки во рту пересохло, но он смыслил, что надо со всей силы поддерживать разговор, не выказывая тревоги и смятения:
– Так нет у меня никакой русалки-то… со мной моя невеста Янка.
Продолжая улыбаться, стрелец не сводил дерзких глаз с побледневшей спутницы – он явно что-то заподозрил:
– Больно смахивает ликом на русалку-то твоя суженая. Я два раза ходил в балаган и своими глазами видел диковину. Потому прошу не обессудить меня, но пусть представит перед моими очами ну хоть свои ноги, чтобы я убедился в отсутствии или в наличии хвоста!
– Отколь у девицы рыбий хвост-то! – войдя в роль простака, удивился Митька. – Ну да ладно, покажи ему, что просит.
Ещё больше побледневшая Янка влажной ладонью распахнула летник и приподняла подол сарафана: появились сапожки из тонкой зелёной кожи.
– Вот теперь сам вижу – хвоста нема! Извиняйте за беспокойство, проезжайте. Доброго пути вам, сударь и сударыня!
Стрелец слегка поклонился и направился прочь осматривать подошедшие крестьянские телеги.
– Прощай, служивый, – чуть-чуть переведя дыхание, попрощался Митька и крикнул кучеру: – Трогай!
Мужик оживился, выпрямился и взмахнул вожжами над рыжими хребтами лошадей:
– Эх-х, вятские, выручайте, косматые!
Снова пыль и скрип колёс. Нижний Новгород скрывался за спинами беглецов, и вскоре из вида пропала и Дмитровская башня городского кремля. К вечеру сняли заставы – город зажил обычной жизнью. На Благовещенской площади смели пепел и растащили обгорелые доски и стропила: всё, что осталось от балагана. Дожди вскорости смыли в реку и последнюю золу, вышло, словно отродясь ничего там и не было.
* * *
Митька с Янкой, доехав по Казанской дороге до ближайшей почтовой станции, остановились на ночлег на постоялом дворе. Извозчика, посоветовавшись, отпустили домой, щедро заплатив за проезд и за молчание. Наваристые щи и гречневая каша оказались достойным вознаграждением за минувший день! Ах, если бы ещё не клопы! С ними провоевали всю ночь, а лишь только забрезжил рассвет, сразу наняли бойкого казака Мишку на крытой повозке – и в путь. Как только за ними закрылись ворота, портной с русалкой велели повернуть на Муром, в сторону родимого края.
Всё теперь с каждой верстой, овражком и перелеском ближе и ближе милый дом.
– Возлюбленный, – шептала в повозке Янка, стараясь, чтобы казак ничего не услышал. – Нынешней ночью я не сомкнула глаз: всё думала о нас с тобой. А когда взошла зорька алая, раз и навсегда решила забыть прежнюю жизнь, мою водную натуру.
– Умница, милая, но, помнится, ты и раньше мне это сулила.
– Ты не понял, с помощью перстня зибровского водяного я обернулась в настоящую женщину. Теперь мне нет обратного пути.
Нещадно скрипели колеса. Митька хранил молчание. Давняя, подспудная мечта наконец-то свершилась, парень обнял русалку и крепко прижал её к себе. Пальцы сами собой расстегнули галун из серебряных нитей, и он поцеловал невесту в бледную шею.
– Не молчи, – расплакалась Янка, не услышав ответа. – Ведь я смогу стать настоящей невестой и надеть белое платье!
– Да у меня просто нет слов! Ура! Ура! – закричал во всё горло портной, перепугав казака, который и так нет-нет, да и оглядывался на странную пару – Мишка, будешь у нас свидетелем?
Кучер повернулся и рассмеялся:
– С превеликим удовольствием! Думаете, я не догадался: жених умыкнул невесту! Эх, такой ладной пары в своей жизни не встречал!
Снимая перстень с пальца, Янка прошептала:
– Я дала клятву, и всё свершилось. Теперь я человек! На, забери его, когда возвратимся домой, то вернём моему бывшему жениху.
Митька натянул на мизинец подарок водяного и смеясь добавил:
– Как жаль, что я не могу вручить тебе сердце, а только свою руку…
– А я смогу, – серьёзно промолвила невеста, у парня аж мурашки побежали по спине.
– Я тоже! – крикнул Митька, и Янка напугалась звериного блеска в его серых глазах. – На вот, возьми…
– Успокойся, Митя, я же верю тебе, как самой себе, – умиротворённо добавила девушка.
Путь беглецов лежал на закат, по Муромской дороге. Вдоль древнего тракта шагали вековые сосны-исполины, напевающие седые былины об Илье Муромце. Пыля, повозка спешила вперёд, объезжая косогоры и буераки.
Вскоре деревни стали попадаться всё реже и реже, а густых лесов и волчьих дубрав становилось вокруг всё больше и больше. Засветло крестьяне загоняли скот во двор и закрывали надёжные ворота на крепкие засовы. По ночам здесь добрые люди не бродят, а всё больше лютые прохожие с дубинами и ножами.
Следующую ночь Митька и Янка провели на сеновале во дворе крестьянского дома. С утра запаслись хлебом и квасом и двинулись дальше в мордовские леса. Да, аж мурашки по коже, видать, не зря…
Проехали с гулькин нос, как в чащобе попался им на глаза казачий разъезд, выскочивший перед ними с гиканьем и свистом. Остановились вместе напоить лошадей в лесной речушке с чёрной водой. Тихо и душно, только звенят комар да овод, да лягушки как-то неспокойно квакают.
– Вы совсем одни-то, того, по лесу-то, не передвигайтесь, дождитесь купеческого обоза, – предупредили казаки. – Здешние леса кишат лихими людьми, ещё со времён легендарного Кудеяра. Разбойники только и поджидают: кого обобрать до последней нитки.
– Слышь, Мишка, тогда шибко не гони, – попросил Митька. – Нам теперь торопиться некуда, Тешилов от нас в Литву не сбежит. Надо найти попутчиков!
– Поедем шагом: лошади отдохнут, а там, глядишь, нас кто-нибудь нагонит, – отвечал казак.
Прошёл час, другой, а дорога словно вымерла. Тут ещё заяц пересёк путь, о-хо-хо, явно не к добру. Переживает Янка, шепчет:
– Милый, что-то у меня сердце не на месте.
– Не переживай, жуткое чудовище осталось в Нижнем.
– Митька, переложи-ка поближе ту сабельку-то Некрасовскую, да дай я и деньги перепрячу.
Едут лесным лабиринтом час за часом, верста за верстой. Глядят, дорога в горку, колёса вязнут. Тут посреди леса запел петух: ку-ка-ре-ку. Встрепенулся Мишка – кругом глухомань, жилья не видно, достал на всякий случай кистень и вопит лошадям:
– Прибавьте, милые! Хоп-хоп, выручайте, родимые! Хоп-хоп!
Поднимая копытами песок, кони перешли в галоп, и повозка стрелой полетела на холм. Выхватив саблю, Митька огляделся: позади мелькнули две фигуры, а впереди замаячили четверо с дубинами и вилами.
– Янка, укройся в возке и не показывайся, береги себя!
– Митя, я боюсь…
Тут впереди кто-то хриплым мужицким голосом заорал:
- Предыдущая
- 10/21
- Следующая
