Ночной поезд в Мемфис - Питерс Элизабет - Страница 21

• Предыдущая
• 21/94
• Следующая

По зрелом размышлении я вычеркнула шестнадцать человек. Не потому, что была столь легковерна или предвзята, чтобы считать, что почтенный возраст ставит человека вне подозрений, но все же определенный уровень физической подвижности — одно из необходимых условий для участия в ловком похищении. Во всяком случае, доведись мне нанимать исполнителей, я бы настаивала на этом условии. А около дюжины пассажиров, совершенно очевидно, перевалили семидесятилетний рубеж. Исключила я и Луизу. Ее имя постоянно красовалось в списке бестселлеров, следовательно, ей незачем зарабатывать себе на жизнь преступлениями, а то, что это действительно Луиза Фенклифф, сомнений не вызывало. Фотографии, украшавшие суперобложки всех ее книг, были, разумеется, отретушированы, но узнать автора оказалось нетрудно.

Свит и Брайт — хорошие мальчики. Кто же оставался? Бленкайрон слишком богат и знаменит, чтобы быть подозреваемым, а вот его секретаря и телохранителя я исключать не стала. Надо выяснить, как долго они состоят у него на службе. Джон — большой мастер устраивать такие «подставки», чтобы подобраться к нужному человеку или пробраться в нужное место. Сьюзи? В ее поведении было, пожалуй, нечто наигранное. Я ведь не знакома с элитой мэмфисского общества (штат Теннесси), она могла оказаться и двойником. Нельзя исключать и нелюдимого немца. Нужно познакомиться с ним поближе.

Плюс Мэри и Джон. Всего — двадцать один человек. Оставались восемь, с которыми я не имела возможности поговорить, если не считать обычного обмена любезностями. Я была склонна вычеркнуть из списка и их, все они — члены любительского археологического общества из Далласа и путешествуют вместе. Они тоже богаты, и желторотыми юнцами их не назовешь.

Ну а мои коллеги? Элис и Пэрри — те, за кого себя выдают. Они знают друг друга и хорошо известны остальным, в том числе и Бленкайрону. Могут ли они оказаться замешанными? Теоретически — да. Теоретически и Фейсала можно подкупить. Или он может иметь связи с одной из фундаменталистских организаций, желавших избавить Египет от иностранного засилья. Осуществить операцию, которая вызвала бы общественное возмущение, беспорядки или даже восстание, — это вполне в духе фанатиков.

У меня, похоже, было очень много теоретических соображений и очень мало реальных путеводных нитей, и больно уж хорошо все сходилось. Сообщник (или сообщники) Джона могли оказаться и членами команды или обслуживающего персонала, но с ними я не имела возможности поговорить.

К черту весь этот бред! Я оделась и пошла в салон на лекцию о птичках. Как приятно слушать о таких милых, безобидных существах! Птички едят только жучков, а убивать жучков — не преступление.

Правда, я забыла о совах. Эти много кого пожирают: милых маленьких мышек, а то и неосмотрительных котят. Лекция обернулась неожиданной удачей: докладчик, необщительный немец, действительно много знал о птицах. Если на самом деле он и не был энтузиастом, то умело имитировал увлеченность: о птицах он говорил так, как другой мог бы говорить о своей возлюбленной, — расписывал их длинные стройные ноги и изысканную окраску оперения. С сожалением сообщил, что иные виды пернатых очень пугливы и изучать их повадки трудно. Он даже принес коллекцию слайдов — штук двести — и все их продемонстрировал. Ну, может быть, не двести, но казалось, что их было гораздо больше.

Страсть к птицам объясняла его присутствие на теплоходе. Однако мне пришло в голову, что вызубрить сведения по египетской орнитологии легче, чем по египтологии или — мне ли не знать! — по исламскому искусству Египта. Способный человек может за несколько недель набраться знаний, вполне достаточных, чтобы убедить неспециалистов в том, что он — знаток.

Когда предложили задавать вопросы, я засыпала его ими. Все они были глупыми, но какие же еще могла придумать я по такой-то теме? Он отвечал бойко и уверенно, но это тоже ничего еще не доказывало. К несчастью, он решил, что интерес мой столь велик, а невежество столь глубоко, что со мной нужно позаниматься отдельно, и я смогла отделаться от него лишь после обеда; к тому времени я знала об особенностях гнездования диких уток больше, чем мне нужно, но так и не сумела понять, был ли немец действительно на уровне или нет.

Звуки музыки ударили мне в уши, когда я вышла из лифта. Кто-то играл на пианино, и играл весьма недурно. Музыка была бурной и страстной — «Революционный этюд» Шопена.

Он сидел ко мне спиной и из-за музыки не слышал моих шагов. Я не удержалась, подошла вплотную и заговорила:

— Как мило. Вы исполняете нашу любимую пьесу.

Кисти рук с грохотом обрушились на клавиатуру, голова склонилась. Я не видела лица, но уши его пылали. Спустя несколько мгновений он, с трудом переводя дыхание, произнес:

— Никогда так больше не делай.

— А где же ваша дорогая женушка? — поинтересовалась я.

Он посмотрел мне прямо в глаза. Лицо его все еще горело, а вид был таким свирепым, что я невольно отпрянула.

— Хватит, Вики, оставь меня в покое.

В салоне находились еще несколько человек, в том числе пожилая пара из Гамбурга, Сьюзи Амфенор и Свит с Брайтом, склонившиеся над шахматной доской.

Придя в себя, я мягко сказала:

— Нет необходимости быть столь грубым. Или есть? Несколько голов повернулись в нашу сторону. Джон снова потянулся к клавиатуре, его следующие слова заглушила для остальных серия выразительных, но весьма бессвязных арпеджио:

— Очевидно, есть. Тонких намеков ты не понимаешь. Извини.

Он прервал игру и встал. Я поняла намек. Удаляясь, я слышала рукоплескания, а фрау из Гамбурга выкрикнула по-английски:

— Очаровательно! Вы сыграете для нас на вечере? Джон ответил по-немецки:

— Большое спасибо, уважаемая фрау, но играть я не буду. — И на том же языке, повысив голос так, чтобы я могла услышать, добавил: — Стараюсь никогда не играть на публике.

...Телефонный звонок разбудил меня безбожно рано, в шесть утра. Я буркнула в трубку: «Спасибо», — и лениво потянулась к звонку, чтобы вызвать стюарда. Дома мне будет не хватать этой услуги, там будить меня примерно в то же время станут Клара, сидящая у меня на голове, и Цезарь, пытающийся лизнуть меня в любое место, куда только может достать. И ни один из них не принесет мне кофе.

Ответ на звонок последовал не так скоро, как обычно, и, когда после деликатного стука в дверь я крикнула: «Войдите!», на пороге появился вовсе не Али. Этот человек был старше, более смугл и менее привлекателен.

— Мадам желает завтракать? — вежливо спросил он.

— А где Али?

Глаза у стюарда забегали.

— Я вместо него, мадам. Меня зовут Махмуд. Что угодно мадам?

Я не стала допытываться. Может быть, у Али выходной? Махмуд вернулся, когда я заканчивала принимать душ. Накинув халат, я велела ему поставить поднос на балкон.

Корабль стоял на якоре и слегка покачивался на волнах. Мы приплыли в Эль-Тилль, как и полагалось по расписанию, и в семь пятнадцать должны были сойти на берег, чтобы осмотреть Амарну. Мое окно выходило на запад, поэтому я могла видеть лишь реку и противоположный берег. Утро, как обычно, выдалось прекрасным. Сегодня мне жакет не понадобится. Ветер уже был горячим.

Когда мы собрались в холле, Фейсал начал выкрикивать указания. Он казался несколько возбужденным в то утро и дважды напомнил, довольно резко, что мы должны держаться вместе и не бродить поодиночке.

— Это, разумеется, меня не касается, — сказал Пэрри, подходя ко мне. — Если хотите увидеть что-нибудь особенное...

— Думаю, программы обычной экскурсии с меня достаточно.

Это была чистая правда. Предстоял длинный, жаркий, утомительный день. В первой его половине мы должны осмотреть часть развалин города и несколько могил знати, затем вернуться на теплоход к раннему обеду, после чего более слабые существа могли остаться на борту, а энтузиасты — вернуться, чтобы посетить царскую усыпальницу, расположенную в отдаленном вади[26], и, если позволит время, еще несколько погребений.

• Предыдущая
• 21/94
• Следующая