Крокодил на песке - Питерс Элизабет - Страница 42

• Предыдущая
• 42/59
• Следующая

И все же я чувствовала себя неуютно, наблюдая за душевными страданиями подруги. Эвелина так крепко сцепила руки, что костяшки пальцев побелели, но, когда заговорила, голос ее звучал смиренно:

– Конечно, я останусь с тобой, Амелия. Как ты могла предположить, что я поступлю по-другому? Возможно, сон в спокойной обстановке и в самом деле поможет тебе.

– Не сомневаюсь, – пробормотала я, не в силах лишить подругу этого утешения.

Эвелина и не предполагала, какая ночь меня ждала!

По роли следовало бревном валяться в постели и выказывать всяческие признаки отвращения к пище, но уже через полчаса во мне пробудился волчий аппетит. Едва дождавшись вечера, я вскочила и бросилась в столовую, собираясь проглотить все, что там найдется. Даже Эвелина не стала бы настаивать на ночном путешествии через пустыню, поэтому я позволила себе признаться, что чувствую себя чуть лучше, и согласилась немного подкрепиться. О, какие же страшные муки я испытывала, стараясь еле клевать и отщипывать, а не заглатывать еду огромными кусками. Кок превзошел себя, словно желая отметить наше возвращение, а Лукас прибыл к ужину, прихватив со своего судна несколько бутылок шампанского.

Кузен Эвелины облачился в вечерний костюм, строгие черно-белые цвета прекрасно ему шли. Лукас загорел почти до черноты, и я решила, что ему следовало бы носить малиновый кушак и ордена посланца какой-нибудь экзотической страны или даже расшитую золотом одежду бедуинского шейха.

Мы поужинали на верхней палубе. Навес вновь свернули, и гигантский небесный свод, усеянный звездами, служил нам такой изумительной крышей, какой не мог похвастаться ни один восточный дворец. Меня охватило чувство нереальности происходящего. Будто ничего не произошло за предыдущую неделю. Словно это была первая ночь на нашем судне и нам внове все эти краски, звуки и запахи. Тихий плеск воды, ударяющейся о нос, и медленное покачивание судна; доносящиеся снизу мелодичные голоса матросов; душистый ночной ветерок, пахнущий костром и немытыми египтянами, а на фоне этих обыденных ароматов суровый и влекущий запах самой пустыни. Я знала, что уже никогда не избавлюсь от чар пустыни, никогда не перестану желать ее, едва она останется в прошлом. И хотя странные события последних дней казались сейчас далеким сном, я сознавала, что каким-то непостижимым образом они усилили удовольствие от путешествия, придав ему острый привкус приключений и опасности.

Лукас пил слишком много. Должна признаться, по части вина он был настоящим джентльменом. После нескольких бокалов язык его не заплетался, а движения не стали неверными, лишь глаза блестели все ярче, свидетельствуя о его состоянии. А речь, если такое возможно, стала еще более быстрой и экстравагантной. Сначала он заявил о своем намерении вернуться в лагерь, опасаясь пропустить очередную встречу с мумией, затем принялся высмеивать все подряд – братьев Эмерсон, их непритязательный образ жизни, то, что они по-глупому растрачивают молодость, ковыряясь в разбитых черепках. Потом громогласно заявил о своем намерении отправиться наслаждаться удобствами Луксора и величием Фив.

Эвелина сидела словно статуя, такая же бледная и неподвижная, никак не реагируя ни на насмешки, ни на все более нежные взгляды, которыми ее щедро одаривал кузен. Она не переоделась к ужину и была все в том же простом платьице из блекло-розового батиста.

Лукас долго смотрел на платье и наконец не выдержал:

– Не хочу критиковать твой выбор нарядов, милая кузина, но тебе следовало бы одеваться во что-то более соответствующее твоей красоте и положению. С того вечера в Каире я ни разу не видел тебя в сколько-нибудь пристойном платье. Наверное, это моя вина – надо было во что бы то ни стало привезти ящики с твоими вещами!

– Ты слишком строг к себе, Лукас, – равнодушно ответила Эвелина. – Возможно, тебя утешит новость, что я не собираюсь распаковывать эти ящики. Те платья я больше никогда не надену; их изящество будет напоминать мне о щедрости деда.

– Когда мы вернемся в Каир, то сожжем их, не вскрывая! – разрешился еще одной экстравагантной идеей Лукас. – Небольшое аутодафе как знак прощания с прошлым! Я хочу приобрести для тебя гардероб, приличествующий твоему положению, дорогая Эвелина, и эта одежда не будет вызывать у тебя болезненных ассоциаций.

Эвелина улыбнулась, но глаза ее остались печальны.

– У меня есть гардероб, соответствующий моему положению, – ответила она, бросив на меня благодарный взгляд. – Но мы не должны уничтожать прошлое, Лукас, как и поддаваться слабости. Нет, я найду силы и осмотрю дары деда в одиночестве. Там есть безделушки, памятные мелочи, с которыми я не могу расстаться. Сохраню их как напоминание о своих прошлых ошибках. Впрочем, у меня нет никакого желания заниматься самобичеванием, – добавила она, подарив мне еще один признательный взгляд. – Я должна благодарить небо, что допустила эту ошибку.

– Вот слова истинной англичанки и христианки! – с искренним жаром воскликнула я. – Но, честно говоря, я едва тебя слышу, Эвелина. Что это за шум? Внизу что-то происходит...

Мне хотелось сменить болезненную для Эвелины тему, но снизу действительно доносился какой-то невнятный гомон. Звуки эти не были ни угрожающими, ни тревожными: смех мешался с нестройным пением и беспорядочными возгласами.

Лукас хитро улыбнулся.

– Матросы празднуют ваше возвращение. Я приказал угостить их виски из моих запасов. Некоторые глупцы отказались по религиозным соображениям, но большинство, видимо, решили забыть на одну ночь наставления своего пророка. Мусульмане во многих отношениях мало отличаются от христиан.

– Вам не следовало так поступать! – сурово изрекла я. – Наша обязанность поддерживать принципы в этих людях, а не развращать их пороками цивилизации!

– Не вижу ничего порочного в бокале вина, – беззаботно расхохотался Лукас.

– Уж вам-то точно достаточно! – Я проворно схватила бутылку, к которой он потянулся. – Потрудитесь вспомнить, ваша безм... светлость, что наши друзья в лагере все еще в опасности. Если ночью что-нибудь случится...

Эвелина тревожно вскрикнула, и Лукас гневно взглянул на меня.

– Ваш приятель Эмерсон не позовет на помощь, даже если его решат изжарить заживо, – сказал он с презрительной усмешкой. – Зачем без необходимости пугать Эвелину?

– Я вовсе не испугалась! – твердо возразила девушка. – И полностью согласна с Амелией. Прошу тебя, Лукас, прекрати пить.

– Любое твое желание – для меня закон, – нежно проворковал он.

Но, похоже, мы опоздали с увещеваниями – Лукас успел опьянеть.

Через несколько минут Эвелина сказала, что устала, и посоветовала мне тоже пойти спать, дабы восстановить силы. Напоминание было весьма кстати, поскольку у меня начисто вылетела из головы роль несчастной страдалицы, едва живой от усталости и треволнений. Мигом напустив на себя вид умирающей, я слабым голосом спровадила Эвелину, а затем вызвала капитана, так как шум внизу все усиливался.

По крайней мере сам Хасан пьяным не выглядел, но легче мне от этого не стало – к сожалению, мои познания в арабском оставляли желать лучшего, а капитан почти не говорил по-английски. Как же не хватало верного Майкла! Наконец мне удалось втолковать Хасану, что мы ложимся спать и хотели бы тишины. Он кивнул и величественно удалился, через некоторое время голоса стали тише.

Лукас сидел в угрюмом молчании, гипнотизируя взглядом бутылку с вином, которая стояла рядом со мной. Я не знала, забрать бутылку с собой или оставить на столе. Впрочем, у Его Безмозглости наверняка есть запас горячительных напитков.

Я встала, Лукас вскочил и проворно отодвинул мой стул.

– Простите мои дурные манеры, мисс Амелия, – спокойно и совершенно трезво сказал он. – Но, честно говоря, не так уж я и пьян. Просто хотел создать такое впечатление.

– По-моему, изображать пьяного – ваше любимое занятие, – сухо заметила я и направилась к лестнице.

Лукас не отставал от меня.

– Я лягу в одной из нижних кают, – произнес он, понизив голос. – Буду бодрствовать на тот случай, если вдруг вам понадобится моя помощь.

• Предыдущая
• 42/59
• Следующая