Блокнот Бенто - Бёрджер Джон - Страница 4

Работа закончена. Вот она, картина Клебера, 1922 год.

Мгновение спасено, пусть на мгновение, Это мгновение возникло до того, как я родился. Возможно ли посылать обещания в прошлое?

На краю сквера, где растут высокие тополя, стоит дом. Дом, построенный до Великой французской революции, старше деревьев, Внутри – коллекция мебели, картин, фарфора, доспехов, которую больше века назад превратили в музей. Вход бесплатный, билеты не продают, войти может любой.

С тех времен, когда знаменитый коллекционер впервые решил открыть свой дом для народа, комнаты на первом этаже и на втором, куда ведет парадная лестница, не изменились, Когда проходишь по ним, на кожу оседает что-то от века, предшествовавшего тому, восемнадцатого. Оседает легко, словно пудра, словно сохранившийся с восемнадцатого века тальк.

На многих картинах, которые тут выставлены, изображены молодые женщины и убитая дичь – обе темы свидетельствуют о страсти к преследованию, Картины маслом, повешенные близко друг к другу, на каждой стене. Наружные стены толстые. С улицы совсем не слышно городского шума.

В маленькой комнатке на первом этаже, которая прежде была конюшней, а теперь заставлена витринами с доспехами и мушкетами, мне представилось, будто я слышу, как фыркает лошадь. Потом я попытался представить себе, как я выбираю и покупаю лошадь, Наверное, когда ты хозяин лошади, с этим ничто не сравнится. Лучше быть хозяином лошади, чем картины. Еще я представил себе, как я краду лошадь. Быть хозяином краденой лошади – это, вероятно, еще сложнее, чем изменять жене? Банальные вопросы, ответа на которые мы никогда не узнаем, Размышляя так, я бродил по залам.

Канделябр в расписном фарфоре, свечи поддерживает хобот слона, слон в зеленом убранстве, фарфор сделан и расписан на королевской фабрике в Севре, первоначально куплен мадам Помпадур. При абсолютной монархии все живые существа считались потенциальными слугами, а одной из наиболее постоянно требующихся услуг было украшение дома.

На другом конце того же зала стоял комод для спальни, принадлежавший Людовику XV, Инкрустация по розовому дереву, декоративные элементы в стиле рококо из полированной бронзы.

Большинство посетителей, подобно мне, были иностранцы, скорее пожилые, чем молодые, все немного вытягивали шеи в надежде обнаружить что-нибудь, неосмотрительно оставленное на виду. В таких музеях каждый превращается в сплетника с длинным носом. Хвати у нас духу, будь у нас возможность, мы заглянули бы в каждый ящик.

В голландской части коллекции мы прошли мимо пьяных крестьян, женщины, читающей письмо, именинного празднества, сцены в борделе, Рембрандта и полотна работы одного из его учеников, Последнее мгновенно заинтриговало меня, Я несколько раз проходил дальше и тут же возвращался посмотреть на него снова.

Ученика Рембрандта звали Виллем Дрост, Родился он, вероятно, в Лейдене. В парижском Лувре висит Вирсавия его работы, которая перекликается с картиной Рембрандта на ту же тему, написанной в том же году, Дрост, судя по всему, был современником Спинозы, Когда и где он умер, нам неизвестно.

На зрителя Вирсавия не смотрит. Она пристально смотрит на желанного ей мужчину, представляя его своим любовником, Этим мужчиной мог быть один лишь Дрост. Единственное, что нам достоверно известно о Дросте, – то, что вот эта самая женщина находила его желанным.

Мне вспомнилась одна вещь, которая редко вспоминается человеку в музее. Столь сильное желание – если оно к тому же взаимно, – делает того, кто желанен, бесстрашным. Сколько ни ищи в залах на первом этаже, ни за что не найдешь таких доспехов, которые придали бы тебе похожее ощущение безопасности. Быть желанным – состояние, пожалуй, наиболее близкое к бессмертию при жизни.

Тут я и услышал голос, Голос не из Амстердама – с парадной лестницы в доме. Он был высокий, но мелодичный, четкий, но с переливами, словно вот-вот растворится в смехе. Смех сиял на нем, будто свет из окна, падающий на атласную ткань, Удивительнее всего было то, что этот голос определенно обращался к толпе людей – когда он замолкал, воцарялась тишина. Слов я разобрать не мог, поэтому любопытство заставило меня, не меткая ни секунды, вернуться к лестнице. По ней медленно поднимались люди – человек двадцать или больше, И все-таки я не мог понять, кто говорил. Все они ждали, когда та, кому принадлежа.! этот голос, начнет снова.

– Слева на верхушке лестницы вы увидите трехъярусный столик для вышивания. Хозяйка держала в нем свои ножницы и рукоделие, и работа оставалась на виду, а это ведь лучше, чем прятать ее в ящик, не так ли? Запертые ящики предназначались для писем, Эта вещь принадлежала императрице Жозефине. Овальные голубые пластинки, которые вам словно подмигивают, – это Веджвуд.

Я наконец увидел ее, Она поднималась по лестнице одна, одетая во все черное. Черные туфли без каблука, черные чулки, черная юбка, черный жакет, черная лента в волосах. Размером она была с большую марионетку, ростом фута четыре, Когда она говорила, ее восковые руки парили или летали вокруг. Ей было немало лет, и у меня сложилось впечатление, что ее истончило соприкосновение со временем. Однако костлявой она вовсе не была, Если в ней и было сходство с ушедшими, то она напоминала нимфу. На шее у нее висела черная лента с карточкой. На карточке было напечатано название знаменитой коллекции и ее собственное имя, буквами поменьше, Звали ее Аманда, Она была такая маленькая, что карточка казалась несообразно большой, словно ярлык, пришпиленный к платью в магазинной витрине, на котором сообщается о последней, самой выгодной скидке.

– Посмотрите вот на ту витрину, Перед вами табакерка, сделанная из карнеола и золота. В те дни молодые женщины, как и мужчины, нюхали табак, Он прочищал голову и обострял чувства, – Она приподняла подбородок, откинула голову назад и втянула носом воздух. – В этой табакерке имеется потайное отделение, где владелец держал крохотный портрет гуашью, размером не больше марки, изображавший его любовницу. Взгляните на ее улыбку. Я бы предположила, что табакерку подарила ему она. Карнеол – красная разновидность агата, его добывают в Сицилии, Возможно, цвет каким-то образом напоминал ей о нем, Видите ли, большинству женщин мужчины кажутся либо красными, либо синими. – Она пожала хрупкими плечами. – С красными легче.

Закончив говорить, она не смотрела на публику, а поворачивалась спиной и шла дальше. Несмотря на свою тщедушность, шла она гораздо быстрее, чем ее группа. На большом пальце левой руки у нее было кольцо. Подозреваю, что ее черные волосы были париком – уверен, что она предпочитала парики краскам.

Наша прогулка по галереям начинала напоминать прогулку по лесу. Дело было в том, как она размещала нас, себя, и в том, о чем говорила. О чем бы она ни рассказывала, нам не разрешалось вокруг этого толпиться, На любой предмет она показывала так, словно это олень, которого нужно ухватить взглядом, когда он пересекает тропинку между двумя деревьями вдалеке, И к чему бы она ни пыталась привлечь наше внимание, сама всегда стояла в стороне, незаметно, словно только что выскользнула из-за другого дерева, Мы подошли к статуе; мрамор ее слегка позеленел, причина была в освещении и в сырости.