Рука Джотто - Пирс Йен - Страница 45

• Предыдущая
• 45/50
• Следующая

— Да, кажется.

— Ладно, это не важно. Если нам удастся вернуть Поллайоло, это будет самой лучшей наградой. Мы и раньше знали, где он находится, но теперь, когда есть доказательства, что он был куплен незаконно, нам будет легче вернуть его.

— А разве он тоже есть в списке? — спросил Аргайл, и в животе у него что-то ухнуло — словно туда упала монетка и продолжала подскакивать.

— Конечно. А что?

— Ничего. Просто я не заметил ее там. Наверное, был слишком взволнован. Скажите, а Уччелло там тоже есть?

— Конечно, первым номером. А вы разве не читали? Должно быть, вы и впрямь были не в себе.

— Да, не в себе. Что-то в этом роде.

Его хорошее настроение мгновенно испарилось, как только разные мелкие детали пронеслись у него в голове, смеясь над его доверчивостью. Совершенно подавленный, он вернулся к своему остывшему яйцу всмятку. Как же так? Ну сам он, понятное дело, мог ошибиться, но чтобы Флавия? Она на удивление легко доверилась той информации, которую ему удалось собрать. Если бы он поделился с ней теми сведениями, которые почерпнул в семейном архиве Бомонтов и на кладбище, она давно бы связала одно с другим и сделала единственно правильный вывод.

«А может быть, это просто плод моего больного воображения?» — мрачно подумал он, уставившись на кусок поджаренного хлеба. А может быть, и нет, решил он несколько секунд спустя, прочитав письмо, доставленное почтальоном, пока он разговаривал по телефону. Письмо оказалось coup de grace[8].

Его прислала Люси Гартон. Она сообщала, что Алекс наконец позволил себе сходить пообедать после беспрецедентно продолжительного трудового подвига и она воспользовалась этой возможностью, чтобы залезть в его компьютер. Тон письма был недоброжелательным и даже возмущенным: вопреки убежденности Аргайла выяснилось, что Джеффри Форстер не продал у них ни одной итальянской картины. Об этом Аргайл уже более или менее догадывался и потому был не сильно удивлен. А вот что его действительно изумило, так это то, что Форстер, оказывается, продал через их торговый дом четыре английские картины. Более того, негодующе отметила Люси Гартон, одна из них была якобы из коллекции Уэллер-Хауса и проходила через руки самой Люси. Она была готова поставить на кон свою репутацию, утверждая, что картина была чистой и действительно принадлежала владелице Уэллер-Хауса. В доказательство она приложила к письму каталог того аукциона. А теперь, заявляла она, мне хотелось бы знать: что все это значит? Как она может получить заслуженное повышение, если Аргайл не предоставил для этого никакой пищи? И понимает ли он, во что это ему обойдется?

Аргайл тупо смотрел на обведенную фотографию в каталоге и проклинал день, когда ему пришло в голову навестить эту женщину. Лот сорок семь. Художник школы Неллера, портрет Маргарет Дунстан-Бомонт, происхождение — Уэллер-Хаус, продан за 1250 фунтов. Ксерокопия разрешения на продажу, подписанная Вероникой Бомонт.

Не в силах поверить этому, он покачал головой. Как же он раньше не понял? «Проклятый рисунок свел меня с ума», — подумал он. Ведь это же элементарная арифметика. Маргарет Дунстан-Бомонт умерла в возрасте шестидесяти лет в 1680 году. Неллер начал работать в Англии в середине семидесятых. Следовательно, на портрете Неллера могла быть изображена женщина никак не моложе пятидесяти пяти лет.

Мысли хороводом закружились в его голове, и чтобы проверить свою догадку, он снова пошел в столовую рассмотреть портрет внимательнее. Холст был темным и грязным, но при всем желании Аргайл не мог заставить себя поверить в то, что на нем изображена пятидесятилетняя женщина. Ей было никак не больше двадцати пяти. Он всмотрелся еще пристальнее и даже слегка поскреб холст пальцем.

«О, какой же ты идиот, — горестно сказал он себе. — Это молодая женщина, грязь тут ни при чем. И ты сам это знаешь. Ты же видел его в кабинете Боттандо пару лет назад. Больше никогда в жизни, — с отчаянием подумал он, — не буду хвастаться своей великолепной зрительной памятью».

Он знал, что должен немедленно созвониться с Флавией, но одновременно с этим понимал, что, если опять окажется не прав, Боттандо скажет, что человек, у которого семь пятниц на неделе, — просто дурак. Аргайл уже сомневался во всем, он перестал доверять своему собственному мнению. Но с другой стороны, если он все-таки наконец прав, чрезвычайно рискованная авантюра с Уинтертоном не имела смысла, если не хуже. Он фактически подставил Флавию. И что теперь делать? В нем вдруг проснулась его прежняя натура, и новая решительная персона с готовностью уступила ей место. Проклятие! Сколько бед он успел натворить из-за нее.

Пытаясь оттянуть момент принятия окончательного решения, Аргайл прошел в спальню и еще раз взглянул на милый его сердцу рисунок — уже не забытого сироту, а переодетого нищим принца. Теперь, зная, кто его автор, он поражался своей слепоте. Он должен был с первого взгляда узнать эти широкие, твердые, уверенные штрихи, отметить искусную передачу света и тени одним штрихом здесь, одним — там и абсолютную завершенность всего изображения. Ни убавить, ни прибавить.

Он сразу влюбился в этот набросок, но сейчас, когда он узнал, что его создателем был Леонардо, этот рисунок внушал ему чуть ли не страх.

Через сорок пять минут Аргайл решил, что Флавия должна узнать всю правду. Он не может, находясь в здравом рассудке, утаить ее от нее. Это будет очень неприятно, но не смертельно, если Флавия успеет поговорить с Боттандо до того, как он отправится на встречу в министерстве.

— О, Джонатан, это было ужасно, — запричитала Флавия в телефонную трубку. Он даже не успел сказать «здравствуй».

— А разве все уже закончилось? Ты же говорила: встреча в четыре?

— Ее перенесли.

— О Господи! И он все им сказал? Сказал, что «Джотто» — Форстер? И у него даже не возникло никаких сомнений?

— А почему у него должны были возникнуть сомнения?

В течение долгой паузы Аргайл пытался переварить это сообщение.

— Так ты что, ничего не сказала ему? — Потрясенный до глубины души, Аргайл пошатнулся. — Он выдал им всю эту историю, ничего не зная о том, что это полная фикция?

— У меня не было времени, — попыталась оправдаться Флавия. — Я же говорю: встречу перенесли. К тому же я была уверена, что он в любом случае откажется от этой идеи. Весь ужас в том, что рассказывать о Форстере не было никакой необходимости. Он и так разбил Аргана в пух и прах. Он сумел доказать, что его зять занимался скупкой и перепродажей краденого и грабил места археологических раскопок. И вся эта чушь про Форстера, которую мы с тобой состряпали, была совершенно не нужна. И зачем только я тебя послушала!

— Ну, знаешь, — теперь уже оправдывался Аргайл, — я тебя не заставлял.

— Да знаю. Прости. Ну ладно, все вроде бы обошлось, и слава Богу.

— Конечно. Ведь тебе действительно удалось вернуть кое-какие картины. А для вашего управления это самое важное.

— Теоретически — да. И возможно, мы поступили правильно. Вероника все равно уже умерла, а до Уинтертона нам в любом случае не добраться. По большому счету нельзя сказать, что мы оставили преступника безнаказанным.

Наступила долгая пауза. У Аргайла кругом шла голова.

— О, ладно, хорошо. Но вдруг… вдруг правда когда-нибудь просочится?

— Каким образом? Возвращение картин поручено мне, владельцы картин тоже не станут распространяться, это не в их интересах. Уинтертон и Мэри тоже будут молчать, если у них есть хоть капля здравого смысла.

— А как насчет других картин?

— Каких других?

— Тех, что есть в списке Боттандо, но нет в списке Уинтертона? Как быть с ними? Например, с Веласкесом?

— Ох! Но Боттандо тоже ведь может ошибиться. Я не думаю, что Вероника могла похитить Веласкеса. В конце концов, это только предположение Боттандо.

— А, ну тогда ладно.

— Когда ты возвращаешься?

— Через несколько часов поеду в Лондон. Мне нужно здесь еще кое-что прояснить.

• Предыдущая
• 45/50
• Следующая