Перст указующий - Пирс Йен - Страница 81

• Предыдущая
• 81/181
• Следующая

– Вовсе нет, – возразил я. – Ты куда больше леди, чем многие дамы, которых я встречал.

Она покраснела и посмеялась надо мной, чтобы скрыть удовольствие от этого комплимента. Затем она выплыла из комнаты в сопровождении маленького подаренного ей арапчонка, который присутствовал при нашем разговоре с начала и до конца. Ее лорд, конечно, покладист и великодушен, сказала она, однако не стоит понапрасну напрашиваться на его неудовольствие.

Уже темнело и похолодало, а потому я скоротал несколько часов в кофейне неподалеку от собора Святого Павла, читая журналы и прислушиваясь к разговорам других посетителей, каковые заново пробудили во мне отвращение к этому городу и его обитателям. Столько глупой дерзости, столько похвальбы, столько времени, зря потраченного на пустое краснобайство ради того лишь, чтобы поразить собеседников и втереться к тем, кто стоит выше. Сплетни в городе – это товар, который продается и покупается; если его нет, его изготовляют, как фальшивомонетчики – золотые из всякой дряни. Но мой покой хотя бы не был нарушен, так как никто моего общества там не искал, чему я был искренне рад; хотя нынче в моде часто посещать такие заведения, унижать свое достоинство в доброй компании, как они выражаются, я чураюсь плебейской вульгарности.

Время шло, хотя и медленно, и в конце концов приблизился назначенный час моего свидания. Я побаивался этой встречи, несмотря на то, что различие наших положений в жизни, казалось, обеспечивало мне надлежащее превосходство. Однако Лондон губителен для истинной почтительности. Кто вы есть, не так важно, как то, чем вы кажетесь; безродный самозванец может заслонить джентльмена древнего рода только потому, что лучше одет и держится с приятной обходительностью. Что до меня, то я бы восстановил правила, на которых настаивала наша великая королева. Ни один купец не должен сметь одеваться, как джентльмен, и обязан расплачиваться за любое бесстыдное подражание, ибо это мошенничество, и его следует карать, как таковое. Точно так же, как для шлюх – мошенничество прятать под личиной свою истинную натуру.

Ну а Китти порок принес великие выгоды, и хотя мне тяжко признавать, что хорошее может воспоследовать из плохого, она обставила свою жизнь с немалым gout[33], как нас теперь научили выражаться. Должен сказать, я рад, что мы, англичане, все еще настолько крепкий народ, что для обозначения подобного вздора вынуждены занимать словечки у французов. Хотя многие подобные ей служительницы Венеры хвастливо выставили бы напоказ плоды своего ремесла, она жила скромно, окружив себя солидной дубовой мебелью, а не раззолоченными иностранными поделками. На стенах для тепла – простые шпалеры, а не какие-нибудь пестрые гобелены. Единственной уступкой возмутительному тщеславию был ее портрет на стене, нагло повешенный напротив портрета ее лорда; будто они были мужем и женой. Это, почувствовал я, было оскорбительным, однако, заметив мое негодование, она заверила меня, что получила портреты в подарок и поступить иначе не могла.

– Джек, – сказала она, когда мы обменялись приветствиями и сели, – я должна поговорить с тобой очень серьезно.

– К твоим услугам.

– С твоего разрешения я должна просить тебя о великой любезности взамен сведений, которые я тебе сообщу.

– Я окажу тебе всякую любезность, – сказал я с легким негодованием, – и нет никакой нужды ее выторговывать.

– Благодарю тебя. Я хочу получить от тебя обещание никогда никому не говорить о том, где мы познакомились.

– Ну разумеется, – сказал я.

– Этого просто не было. Возможно, ты и познакомился с молоденькой шлюхой по дороге в Кент, но это была не я. Теперь я происхожу из почтенной, но бедной семьи в Херфордшире, и в Лондон меня привез милорд как дальнюю родственницу своей супруги. Кем и чем я была, никому не известно и должно оставаться неизвестным.

– Кажется, это тебе ничем не повредило.

– Да. Но повредит, когда он лишит меня своей протекции.

– Ты так его третируешь?

– Конечно. Он, я думаю, не жесток. Он назначит мне пенсию, и я уже скопила немалые деньги. К тому времени, когда я постарею, у меня будут средства для безбедного существования. Но что тогда? Полагаю, мне следует выйти замуж, но если мое прошлое станет известным, хорошего мужа я не найду.

Я нахмурился на ее слова.

– Ты намерена выйти замуж? У тебя есть поклонник?

– Целое множество, – сказала она с милым смехом. – Хотя ни один не осмелился сделать мне предложение. Это было бы слишком уж дерзко. Однако женщина с собственностью, какой я буду, да еще имеющая доступ к одному из самых влиятельных людей в королевстве? Я – дорогой приз, если только кто-нибудь не погубит меня беззаботной болтовней. Однако не могу сказать, что брак выглядит так уж привлекательно.

– И все же это мечта почти всех женщин.

– Отдать мое заработанное тяжким трудом состояние моему муженьку? Не сметь ничего делать без его разрешения? Жить под страхом, что я лишусь своих собственных денег, когда он умрет? О да, чудеснейшая мечта!

– Ты надо мной потешаешься, – сказал я сурово. Она снова засмеялась.

– Пожалуй. Но мое положение в доме моего будущего мужа будет надежнее, если я войду туда как Катерина Ханнай, дочь Джона Ханная, херфордширского эсквайра, а не как бывшая Китти-шлюха.

Наверное, вид у меня сделался расстроенный, так как согласиться было нелегко. А вдруг бы я услышал, что она выходит замуж за джентльмена, пусть даже мне незнакомого? Смогу ли я остаться в стороне, когда человек подвергает опасности свое имя и должен будет жить под постоянной угрозой разоблачения?

– Я не прошу у тебя одобрения. И покровительства тоже. А только твоего молчания, – сказала она кротко.

– Что же, – ответил я, – мы, кажется, живем в веке, когда шлюхи становятся знатными дамами, а знатные дамы – шлюхами. Родовитость ставится ни во что, лишь бы видимость была соблюдена. Не берусь утверждать, что из тебя не выйдет такой же хорошей жены, как из многих достойных невест. А потому я даю вам мое слово, мисс Ханнай из Херфордшира.

Дав ей его, я дал ей очень много, и она оценила мою жертву. И поистине с тяжелым сердцем был я вынужден взять его назад, когда через годы и годы услышал, что она намерена вступить в брак с сэром Джоном Маршаллом, состоятельным джентльменом в Хэмпстеде. Я терзался, решая, как поступить, и лишь с величайшей неохотой заключил, что долг не позволяет мне уклониться и не написать сэру Джону, не сообщить ему все, что мне было известно о женщине, которая угрожала злоупотребить его именем.

К счастью, это было еще в будущем, а тогда она была мне глубоко благодарна и иначе не помогла бы мне.

– Надеюсь, мои маленькие открытия помогут мне отблагодарить тебя за вторую добрую услугу, которую ты мне оказал. Я в сильном сомнении, но тем не менее расскажу тебе то, что узнала, а потом познакомлю тебя с мистером Джорджем Коллопом, который согласился поужинать у меня.

– Кто он такой?

– Управляющий герцога Бедфордского. Очень влиятельный человек, так как в его ведении находится одно из самых больших состояний в стране.

– Ну так остается надеяться, что при этом он еще и честный человек.

– Да. И неколебимо верен. И очень способный. Вот почему ему платят почти сто фунтов в год наличными вдобавок к возмещению всех его расходов.

Это произвело на меня большое впечатление. Мой отец всегда сам управлял своим имением, да и в любом случае не мог бы платить столько одному слуге.

– Притом найдется много людей, которые охотно платили бы ему вдвойне, потому что он сделал герцога даже еще богаче, чем тот был раньше. Говорят, его светлость новой пары чулок не купит, не посоветовавшись прежде с мистером Коллопом.

– А какое отношение он имеет к сэру Сэмюэлю Морленду?

– Болота, – ответила она. – Ему поручен надзор за планом осушения болотистых низин, задуманным герцогом Бедфордским. И он знает об этом больше кого бы то ни было, а потому знает очень много и о сэре Сэмюэле.

• Предыдущая
• 81/181
• Следующая