Комитет Тициана - Пирс Йен - Страница 43

• Предыдущая
• 43/46
• Следующая

Доктор Ван Хеттерен не глупец. Он понял, что Мастерсон указывала на Робертса, но не мог этому поверить. Он не хотел напрасно обвинить коллегу и поэтому не сообщил нам, что слышал, как Робертс разговаривал по телефону с Пиантой.

Во вторник вечером после разговора со мной Ван Хеттерен идет к Робертсу, и тот убеждает его, что не виноват. Но сам понимает: если карабинеры вряд ли раскроют смысл символа креста и лилии, то у нас на это имеются все шансы. Что, в свою очередь, способно привести к более детальному расследованию смерти Бралля. И тогда…

Чуточку саморекламы не помешает, решила Флавия. Особенно ради хорошего дела.

— Робертс в ловушке. Он не может вынести мысли о тюрьме и унижении. Он уже убил и интриговал, чтобы избежать позора. Но теперь ему очевидно, что все его усилия оказались тщетными. Остается один выход, и когда Ван Хеттерен уходит, он, чтобы избежать неотвратимого, совершает самоубийство. Сначала Робертс пытается повеситься — отсюда красные отметины у него на шее, — но ему не хватает мужества. Поэтому он бросается в канал и тонет.

После этого утверждения Боттандо смутился еще сильнее, Аргайл с некоторым изумлением вскинул на Флавию глаза, а остальные снова с облегчением вздохнули.

— Значит, все так и происходило, доктор? — спросила Флавия голландца.

Ван Хеттерен долго молчал, но наконец оторвал взгляд от ковра, который до этого изучал с нескрываемым интересом, и тихо произнес:

— Если вы так считаете…

— И вы слышали тот телефонный разговор?

— Да… но…

— Хорошо, — прервала его Флавия. — Жаль, вы не сказали нам этого раньше, но я и так поняла. — Она ободряюще улыбнулась начальнику.

Боттандо в ответ нахмурился. По крайней мере самое неприятное осталось позади. Он поерзал на стуле и решил как можно быстрее расправиться с неприглядным делом. Полный триумф был вопросом всего лишь нескольких минут. Вот только бы знать, что приготовил им Боволо.

— И вот, — он снова взял бразды правления в свои руки, — остается последняя загадка: картины маркизы. У них сомнительный статус. Муж маркизы поступил так, как поступают многие аристократы: он оставил имение своему наследнику доктору Лоренцо, но предоставил жене пожизненное право пользоваться всем имуществом. Она ничего не могла продать без разрешения племянника. Но те картины он позволил ей выставить на продажу, поскольку понимал, что они не представляли никакой ценности.

Однако маркиза и синьора Пианта подозревали, что это не относится к одному портрету неизвестного автора. Луиза Мастерсон заинтересовалась им, однако не сказала, почему. Если бы портрет представлял ценность и если бы это обнаружил доктор Лоренцо, то, памятуя о своей роли защитника национального наследия, без сомнений, отозвал бы свое согласие на продажу.

Маркиза терпеть не могла, когда младшие указывали, как ей поступать, — должен признать, что вполне сочувствую этой черте. Сам недавно пережил нечто подобное. Синьора Пианта помнила о возрасте своей работодательницы и опасалась, что если та умрет, она превратится в бездомную нищенку. И это тоже вполне понятно.

После того как Мастерсон убили и стало очевидно, что ее изысканиями непременно заинтересуются другие, было решено вывезти картину из страны как можно быстрее, пока доктор Лоренцо не успел наложить вето. Женщины, естественно, не желали привлекать к себе внимание, и поэтому синьора Пианта не захотела объяснить, зачем назначила встречу с Мастерсон.

Они спешно возобновили переговоры с Аргайлом и стали давить на него, чтобы он вывез картину контрабандой в Швейцарию. К несчастью для них, англичанин отказался, и женщинам пришлось прибегнуть к альтернативному плану. Неудивительно, если учесть их намерения, что синьора Пианта была так недовольна, когда в тот вечер Аргайл представил ее моей помощнице.

Все очень просто: женщины перенесли картины в редко используемый подвал и заявили, что их украли. Они хотели выиграть время и найти более покладистого дилера. Тогда полотно контрабандой вывезли бы из Италии, продали через посредника, и Лоренцо ничего бы не сумел поделать. Когда я понял их намерения, то, чтобы пресечь их планы, организовал полицейское дежурство в доме.

Пианта побледнела от ужаса, а маркиза приняла независимый вид девчонки, которую застукали, когда она пыталась стащить пирожное. Старая аристократка выглядела вполне довольной — в последние дни она по крайней мере вволю потешилась.

— Прекрасная работа, генерал, — заявила она. — Беру свои слова обратно: не все полицейские совершенно глупы.

Боттандо в знак того, что принимает комплимент, наклонил голову.

— Дорогая тетушка, неужели? — сурово вопросил Лоренцо. — Как вы могли? Никто не собирался выбрасывать Пианту за дверь. Вы прекрасно об этом знаете. Я всегда понимал, что вы весьма своенравны, но не представлял, что настолько.

В ответ на это маркиза энергично пожала плечами. Ее глаза довольно сияли.

— Послушайте, — вступил в разговор Аргайл. Ему не терпелось задать единственный существенный вопрос: — Так что с моими картинами?

— Об этом, разумеется, не может быть и речи… — начал было доктор Лоренцо, но его остановило раздавшееся из глубины комнаты покашливание. Очень тихое, почти застенчивое, что совсем не походило на комиссара Боволо. Аргайл решил, что этот звук не предвещал ничего хорошего.

— Прежде чем продолжать, позвольте мне сказать несколько слов, — проговорил комиссар, и в его голосе проскользнули самодовольные нотки.

Возникла короткая пауза: венецианец наслаждался так редко выпадавшим на его долю всеобщим вниманием.

— Пожалуйста, — мрачно предложил Боттандо. «Ну вот, начинается», — решил про себя он.

— В соответствии с предложением генерала Боттандо, — венецианец говорил немного скованно, — после того как было установлено, что маркиза и синьора Пианта ушли из дома, я и еще один офицер в поисках исчезнувших предметов обыскали подвал. Это оказалось непросто — поэтому мы и задержались. Вы знаете, как испортилась погода и насколько поднялась вода…

Его прервал исторгнутый из горла Лоренцо странный придушенный возглас. Глаза маркизы потеряли блеск, а Аргайл, хоть и понятия не имел, о чем пойдет речь, боялся слушать дальше. Но Боволо упрямо гнул свое:

— Этот подвал из тех, что для облегчения доступа торговцев в дом имеют непосредственное сообщение с каналом. Такое впечатление, что большинство картин разместили на полу: поставили стоймя, чтобы не допустить порчи, но недостаточно высоко…

— Идиотка, Пианта! — взорвалась маркиза. — Неужели ты ничего не можешь сделать как следует?

— … недостаточно высоко, — продолжал Боволо, — чтобы сохранить от высокой воды, которая в некоторый момент начала проникать в помещение. Несколько картин мой офицер все-таки обнаружил в подвале. Они плавали на поверхности и были спасены, хотя жестоко пострадали.

— А портрет? — пискнул Аргайл. Стоицизм — это все, что в таких обстоятельствах остается человеку.

— Упомянутый портрет, — констатировал комиссар, выходя на последний круг, — тот, на который генерал Боттандо просил обратить особое внимание, судя по всему, смыло в лагуну. Завтра мы, конечно, продолжим поиски…

— О Господи! Не трудитесь, — нервно рассмеялся Лоренцо. — После двенадцати часов в соленой воде там нечего будет искать. Остается утешать себя тем, что полотно все же не имело никакой ценности.

Аргайл обвел взглядом присутствовавших и про себя отметил, что многие больше расстроились, узнав о потере картины, чем после известия о смерти Мастерсон и Бралля. Трогательно, ничего не скажешь. И еще он увидел, в какой панике смотрела на него Флавия. Не то чтобы ее глаза вылезали из орбит, но она явно хотела о чем-то ему сообщить.

Он открыл рот, затем опять закрыл — не мог ни на что решиться. Нет, не так он представлял завершение сегодняшнего вечера! Где его долгожданный триумф? Где его победа?

— Ну так что же? — сорвался Лоренцо. Он больше не мог выдержать вида растерянного англичанина. — Имел он ценность или нет?

• Предыдущая
• 43/46
• Следующая