Александровский cад - Пиманов Алексей Викторович - Страница 3

• Предыдущая
• 3/94
• Следующая

В этот же момент Вася получил учебником по голове. Казарин как ни в чем не бывало смахнул пыль с обложки:!i

– Вот ты и объясни.

Васька потер затылок, но не обиделся:

– А чего объяснять? Аида после уроков на «Волгу-Волгу», все и увидите.

– Аида!!! – заорали все.

В этот момент в кабинет вошел Аркадий Семенович – учитель математики, и весь класс, хлопая досками парт, замер в приветствии.

– Садитесь, садитесь, дорогие мои, – махнул рукой педагог. – К контрольной готовы?

– Угу! – Обреченный ответ был похож на пароходный гудок.

Аркадий Семенович оглядел всех из-под очков, которые сползли на самый кончик носа. Затем вытер вспотевший от быстрой ходьбы лоб клетчатым платком и, остановив свой взор на Лешке, небрежно изрек:

– Ну, тогда наш уникальный и неповторимый Казарин меняется местами со Сталиным. Василий, сядьте за первую парту с Шапилиной.

Рыжий Васька выпучил глаза:

– Аркадий Семенович, ну за что?! – Его возмущению не было предела.

Учитель сделал в воздухе жест, снимающий все возражения:

– За то самое. Мне нужно, чтобы Шапилина получила свою четверку – законную…

Танька с Лешкой понимающе переглянулись: суровые санкции математика их явно не пугали.

Учитель подошел к окну и, не глядя на класс, добавил:

– Вас, Сталин, это тоже касается.

Василий взял учебники, чернильницу и нехотя поднялся, бубня при этом себе под нос, но так, чтобы все слышали:

– А что Сталин, как что, так сразу Сталин.

– Василий, не дерзите. Казарин, мне 150 раз вам повторять?

Лешка незаметно сделал рукой знак друзьям и покорно пересел на другую парту. Аркадий Семенович краем глаза проследил Лешкин маневр и как бы между прочим спросил:

– Кстати, Казарин, вопрос на засыпку: если мои 150 предупреждений помножить на 340 пререканий Василия, сколько получится?

– Пятьдесят одна тысяча, – не моргнув глазом, ответил Лешка.

Учитель повторил расчеты на листке бумаги и усмехнулся:

– Однако, черт возьми! Никак не могу привыкнуть…

Класс погрузился в работу. Математик сначала внимательно следил за Казариным, но постепенно стал терять бдительность и потихоньку начал клевать носом. Через 20 минут Лешка положил перо в чернильницу, захлопнул тетрадь и поднялся с места. Вслед за ним поднялась и Танька. Они подошли к учительскому столу. Казарин неловким движением задел подругу, и та выронила свою контрольную на пол.

– Прости, пожалуйста, – извинился Лешка и принялся собирать листочки с пола.

Аркадий Семенович проснулся.

– Минуточку! Дайте-ка сюда.

Казарин выпрямился и протянул обе работы. Аркадий Семенович тщательно изучил контрольные, а затем, вздохнув, положил их на стол:

– Я не знаю, как это у вас получается, но имейте в виду, Казарин: вы оказываете Шапилиной медвежью услугу.

Танька попыталась встрять в разговор:

– Аркадий Семенович… Но он устало махнул рукой.

– Идите, Шапилина, идите. Кстати, Казарин, во вторник городская олимпиада. Не забудьте подготовиться.

В классе послышались смешки. Учитель строго постучал указкой по столу и безошибочно установил весельчака:

– А вы, Сталин, пишите, пишите…

За дверями класса Танька радостно захлопала в ладоши:

– Ты – гений! Я скоро сама не смогу разобрать, где мой почерк, а где ты за меня химичишь!

Лешка только хмыкнул в ответ:

– Комсомолка Шапилина, я не гений! Я преступник: помогаю внедрить врага в нашу советскую журналистику.

Танька закатила глаза и, прикинувшись овечкой, затараторила:

– Каюсь, каюсь, каюсь! Но у меня есть оправдание: математика меня не интересует.

Казарин скатился вниз по перилам.

– Тебя ничего не интересует, кроме Орловой и Крючкова, – вздохнул Лешка и протянул руку, чтобы взять Тань-кин портфель. Шапилина насупилась и спрятала портфель за спиной.

– А история?!

Лешка только махнул рукой:

– Ну, разве что история…

Танька, довольная маленькой победой, протянула свой портфель Казарину, и они выбежали на улицу.

Весенняя Москва встретила их гудками машин, криками продавцов и звуками музыки из репродукторов. Завернув за угол школы, Лешка на секунду задержался возле газетного стенда.

– Ну, чего ты там увидел? – недовольно спросила Танька. Лешка пробежал глазами «Вечернюю Москву».

– Представляешь, в Измайловских прудах собираются разводить осетров и севрюг. А возле памятника героям Плевны будут пальмы сажать…

Шапилина глянула через Лешкино плечо на газетный стенд.

– О… «В новом доме на улице Горького открывается «коктейль-холл». А что такое коктейль?

Лешка пожал плечами:

– Черт его знает. Может, там морских коков будут готовить… Ладно, пошли.,

Танька еще с минуту обдумывала сказанное про коктейли и коков, но затем бросила это занятие и побежала за Лешкой.

Танька и Лешка сидели в каморке самого дорогого для них после родителей и, конечно, Сталина человека – Германа Степановича Варфоломеева. Ребятам он казался стариком, хотя, по правде сказать, Варфоломеев приходился ровесником Танькиному отцу. Скорее всего, Германа Степановича дополнительно старила его работа и абсолютное равнодушие ко всему, что творилось за порогом его каморки. Варфоломеев состоял на должности оценщика культурных ценностей Кремля с начала 20-х. Работа, которая была для него смыслом жизни, занимала все время без остатка. При этом Герман Степанович плохо ориентировался в современных реалиях. Вопросы о том, кто такая Роза Люксембург или как расшифровывается ГТО, ставили старика в тупик. Зато о любой серебряной табакерке XVI века, попавшей ему в руки, Герман Степанович мог рассказывать часами. Короче говоря, человеком он был интересным и, можно сказать, необычным. А Таньку и Лешку Варфоломеев любил как своих собственных детей, которых у пего никогда и не было. К нему они могли прибегать в любое время дня и ночи. Его рассказы всегда слушали, открыв рот, а знал Варфоломеев о Кремле, его истории, обитателях и закоулках буквально все.

В этот день ребята слушали легенду о библиотеке Грозного.

– … Зачем монах попытался выкрасть один из старинных манускриптов, теперь уже никто не узнает. – Голос Варфоломеева, как всегда, был мягким и завораживающим. – Только поймали его, и приказал Малюта Скуратов монаха замуровать, причем рядом со спрятанными сундуками с книгами. Плач, а потом и стоны доносились из-за стены еще много дней. А через год спустившийся в подземелье Грозный вдруг вскрикнул, указав сопровождавшим его опричникам на ту самую стену, за которой исчез навсегда монах. По старой кирпичной кладке двигалась тень в капюшоне. Говорят, экзальтированный царь потерял тогда сознание. А когда очнулся, приказал вскрыть могилу. За стеной никого не оказалось. А вскоре монаха увидели еще раз, потом еще. Говорят, последний раз он появлялся в подвалах Кремля перед самой революцией. Напугал до смерти очередных охотников за пропавшей библиотекой царя Ивана.

• Предыдущая
• 3/94
• Следующая