Попытка возврата. Тетралогия - Конюшевский Владислав Николаевич - Страница 48

• Предыдущая
• 48/326
• Следующая

А еще через пару минут прискакали менты. Но я уже был готов. Показав старшему ксиву сталинского сокола, в смысле сталинского порученца, приказал привести засранца в чувство. Пока пытались добиться очухивания чиновника, сказал секретарше, чтобы она в темпе привела его зама. Потом подошел к лупающему на меня глазами пострадавшему.

— Ты попал, мужик. Ты конкретно попал. В лучшем случае тебя ждет штурмовая рота. А в худшем — по законам военного времени…

И уже обращаясь к милицейскому капитану, добавил:

— Этот человек — пособник фашистов. То, что он махинировал с квартирами, — это мелочи. Но вот то, что он выражал сожаление о том, что советского командира, ветерана и орденоносца, немцы не добили, — это гораздо серьезнее. Это говорит о глубоко законспирированном враге, который не мог сдержать свою звериную радость при виде того, что его хозяева сделали с героическим командиром, — я жестом указал на офигевшего Селиванова, — и поэтому выдал себя. Вы понимаете, о чем я говорю?

Во как загнул. Аж сам собой загордился — чесал как по писаному. Капитан же меня еще как понимал. Мужик он, судя по всему, был не глупый и всю подоплеку дела просек. Но, видно, и у него подобные гады как кость в горле были, поэтому кэп такое начинание всячески поддержал. С другой стороны, еще бы… не часто, наверное, ему с порученцами вождя общаться приходилось. Взяв у нас с лейтенантом координаты, менты убыли, уволакивая пахучего начальника. Я тем временем повернулся к его заму, который глядя на всю эту картину, стоял ни жив ни мертв.

— Надеюсь, ты — не пособник врага?

— Н-н-нет!

Зам так начал мотать головой, я даже заопасался, что она оторвется.

— Ну тогда ты, наверное, все понял?

— Да!

На этот раз зам поразил скоростью и частотой кивания.

— Ну и когда?

— Через три дня. Максимум через четыре товарищ командир въедет в свою бывшую квартиру.

— Ну вот и добре… И смотри, людей, что сейчас там живут, на улицу выкинуть не вздумайте — проверю!

Положив руку ему на плечо и ласково глядя в глаза, проникновенно добавил:

— Не подведи меня, дружок.

Зам опять начал свои устрашающие манипуляции с головой, и я, слегка его оттолкнув, повернулся к Игорю.

— Ну что, лейтенант, пошли. Через четыре дня за ордером зайдем и все. Кончились твои мытарства.

Полностью охреневший от происшедшего Селиванов отлепился от стенки, и мы пошли к выходу…

М-да… лейтенант проникся — по самое не могу. Тетя Надя после его рассказа тоже. Только поглядывать на меня стала с опаской. Но в процессе повторного чаепития постарался ее убедить в своей белой пушистости по отношению к нормальным людям. Вроде получилось. На следующий день мне привезли мебель. Шкаф, кровать, стулья и прочую посуду. Все было с номерками и цифрами. Блин, прям как в казарме. Критически оглядев привезенное, решил, что полной и добротной халявы все-таки не бывает. Ну да ничего — после войны обновлюсь, а сейчас и это сойдет. К вечеру же случился прикол. Даже без особого удивления обнаружил, что у меня начали отрастать выбитые в плену зубы. Причем все три сразу. То-то я думал — чего это десна набухла и чешется. Еще опасался, что зараза какая-то попала в ранку. Все оказалось проще. Весь вечер щупал появившиеся кончики зубов, до тех пор, пока язык не начало саднить, только тогда успокоился.

А еще через день был банкет по случаю награждения. С плясками и свистоплясками. В смысле не только выпить-закусить, но присутствовала еще и культурная программа. Сначала выступили джигиты — в черкесках и с кинжалами. Потом было что-то русское народное. Потом, по заказу одного из награжденных генералов (а нас таких, свежепредставленных, было человек двадцать), небольшой мужичок совершенно козлиным голосом спел песню про Финляндию. От его либретто у меня аж мурашки по коже побежали и отрастающие зубы начали чесаться совсем уж нестерпимо, но выяснив, что это такой стиль исполнения, в смысле голос — тенор, успокоился. Потом, когда вслушался в слова, офигел еще раз. Это была потрясающей наглости песня времен Финской войны. Начиналась вроде бы нейтрально и даже лирически:

Потом пошли слова про танки, которые ломят широкие просеки и солнце на штыках. В общем, как обычно. Но вот услышав слова:

я подавился бутербродом и чуть не помер, хорошо оказавшийся рядом майор, с новеньким орденом Ленина и крылышками в петлицах, умеючи хлопнул по спине. Это они финнов в песне призывали доверчиво двери нашим войскам открывать! Суоми, наверное, послушав такой музыкальный шедевр, заложили несколько дополнительных дотов на линии Маннергейма и срочно обучили лишнюю сотню снайперов в ожидании освободителей. Прокашлявшись и поблагодарив находчивого летчика, я на всякий случай перестал вслушиваться в слова других песен. Во избежание, так сказать. А потом стало не до концертов. Сначала столкнулся с военинженером первого ранга. Ну и пошел разговор про танки. Так как инженер был плотно завязан на изготовление тридцатьчетверок, наехал на него по полной программе. И за то, что до 40 процентов потерь у нас — не боевые. Ломались эти машины даже быстрее, чем современные «Жигули». Бедные мехводы постоянно что-то вынуждены были менять и подкручивать. А расположение двигателя? Его что — специально вдоль воткнули, чтобы башню вынести вперед и центровку танка нарушить? Про расположение возле механика топливного бака упомянул отдельно и пожелал тому, кто это изобрел, карданный вал в филейную часть. Говорили и об отсутствии командирской башенки, и о слабости орудия. В конце концов военинженер меня послал и сбежал от дотошливого критикана. Ну и хрен с тобой, золотая рыбка. Видно, не в первый раз по этому поводу ему претензии высказываются… Налив себе в фужер вина, пошел бродить между столами, где познакомился и зацепился языками с Павлом Судоплатовым, который тоже был на этом банкете. Как-то раньше и не задумывался, а теперь увидел, что этот мужик — практически мой ровесник. Ну да, ему сейчас должно быть года 33-34. А такие дела ворочает — обалдеть!

В общем, сначала болтали обо всем понемногу, а потом я ему вывалил свои соображения по поводу организации подразделений глубинной разведки. Дал расклад, который начнет применяться только в сорок четвертом году. Партизаны партизанами, но когда дело касается серьезных вещей — они не пляшут. Тут профессионалы нужны. Он со мной по многим пунктам согласился. Мы говорили о том, как группы, выкинутые в глубокий тыл к немцам, километров на триста—пятьсот от линии фронта, снабженные продовольствием, боеприпасами и радиостанциями, будут действовать во вражеском тылу. Их задача после приземления будет состоять в том, чтобы следить за передвижениями войск противника по дорогам, вскрывать характер инженерных сооружений фрицев в глубине обороны, информировать командование о местах расположения пунктов управления, складов и баз гитлеровцев. Добываемые военными переводчиками сведения будут передаваться по радио командованию наших войск. Обсудили вооружение и экипировку. Я рассказал о предложенных мной новинках оружия. Поговорили о диверсионных группах, которые по наводке разведчиков будут эти самые пункты и базы громить. Общались минут сорок, сидя в уголке, пока нас не нашли и не выдернули для продолжения веселья. Но разбежались не сразу, сначала договорились встретиться назавтра и обсудить все в более спокойной обстановке. А потом меня отловил Лаврентий Павлович:

— Я слышал, что ты уже начал наказы Иосифа Виссарионовича исполнять, даже до фронта не доехав?

• Предыдущая
• 48/326
• Следующая