Вторжение из ада - Петухов Юрий Дмитриевич - Страница 30

• Предыдущая
• 30/59
• Следующая

Он загонял осину все глубже.

Он задыхался, обливался кровью, но добивал оборотня.

– Убийца!!! – вопил гнусно и истошно Авварон.

Иван опрокинул оборотня. Теперь он стоял, еле удерживаясь на ногах, опираясь всем телом на осиновый кол, изнемогая от нахлынувшей слабости. Но сквозь кровь, сквозь боль и мрак он видел, как жуткое, кошмарное чудище истекает черной кровью, уменьшается, превращается в человека – хлипкого, голого, трясущегося, скребущего землю ногтями и молящего о пощаде.

Да, молящего о пощаде с пронзенным сердцем.

– Ты убил собственного сына! – зловеще прошептал из-за левого плеча Авварон. – Я же сказал тебе, Иван, что будет встреча с сыночком. Ты сам просил об этом, ты что – забыл? Забыл! А потом убил его. Убийца!

– Врешь, сволочь! – прохрипел Иван.

Человек извивался, стонал, тянул руки к нему, к Ивану, глаза его были налиты непостижимым отчаянием.

Нет, Иван не верил, он ничему не желал верить, он давил на осину, пригвождая оборотня к земле.

– Ну и дурак, – прошипел напоследок Авварон. – Убивец ты! – И отвернулся. И пошел прочь. А пройдя три шага, обернулся черным вороном – и улетел, канул во мраке.

Дурак? Убивец? Иван резко выдернул осину из груди оборотня. Упал. Он не мог стоять на ногах. Но он просипел, вопрошая:

– Правда это?

Оборотень не ответил. Рана у него на груди медленно затягивалась. Иван заглянул в глаза оборотня. Это были серые, глубокие глаза Аленки. Оба глаза, а не один левый.

Такие глаза не могли появиться в этом проклятом мире сами по себе. И это были не глаза оборотня, это были глаза его сына. Значит, он родился. Значит, он выжил и стал вот таким.

– Ты живой? – спросил Иван.

– Я не умру, – глухо ответил сын-оборотень. – Ты пожалел меня. Зачем?!

– Много будешь знать, скоро состаришься, – пробубнил Иван. – Тебе мать ничего про меня не рассказывала?

– У меня не было матери, – вызывающе проговорил оборотень, – я сын Пристанища.

– Ты мой сын, – сказал Иван. – Погляди на меня, и ты узнаешь себя.

Теперь, когда оборотень был в своем собственном облике, он и впрямь казался почти двойником Ивана – тот же нос, тот же лоб, подбородок, вот шрама над бровью нет. А роста почти такого же, и пальцы на руках, и даже уши, щеки… только глаза были ее; Аленины! Вот так встреча!

Иван чувствовал, что теперь сын-оборотень не сделает ему ничего плохого, хотя и не поверил ему, хотя и не признал. Но еще он чувствовал, что вот-вот потеряет сознание, еще немного и даже этот призрачно-мертвенный свет луны смеркнется, и он погрузится во мрак. И тогда Иван рванул ворот, снял с шеи маленький железный крестик на цепочке, подполз к сыну и надел на него. Тот передернулся, выгнулся, захрипел.

– Носи! И не снимай! – приказал Иван. – Ты мой вечный должник! Я тебе жизнь вернул… Дал, а потом вернул! Понял? Ты меня понял?! Не снимай никогда…

Иван провалился во мглу. Но последнее, что увидал перед провалом было встревоженное и совсем человеческое, вопрошающее лицо с серыми глазами, лицо, склоненное над ним. О чем сын хотел его спросить. О чем?!

И-ван так и не узнал этого.

Две безликие тени возникли перед карликом Цаем ван Дау внезапно. Но он сразу понял, кто это.

– Ты хотел уйти от нас? – сокрушенно, почти плача, вопросила одна из теней.

Цай промолчал, он знал, что теперь разговоры бесполезны, все будет зависеть не от его ответов, а от того, какие инструкции получили в Синдикате серые стражи.

Они могут просто взять да пропустить через его позвоночник ку-разряд – и это будет крышка, четвертого разряда Цай ван Дау не выдержит, и ни одна из комиссий не установит, что он умер насильственной смертью.

Но тени словно читали его несложные мысли:

– Не бойся, – ласково прошипела другая, – ты еще нужен Синдикату, тебя не ликвидируют… пока. Но примерно накажут, чтоб впредь неповадно было, и другим в науку!

Цай молчал.

Первая тень неторопливо оглядела камеру, обвела липким пристальным взглядом пол, стены, потолок, сливающиеся в нечто серое и единое. И спросила, указывая мыском серого сапога на бесчувственное тело:

– А это еще что?!

– Псих, – ответил карлик Цай.

– Больной, что ли? – переспросила тень.

– Ага, больной, – равнодушно выговорил Цай. Ему теперь было на все наплевать, мечты о тихой и спокойной старости на заброшенной дальней планете канули в тар-тарары. Ничего не будет. Ни-че-го!

– И чем же он болеет, позвольте узнать?

– Душою, – голос Цая совсем померк.

– А ты решил спрятаться у него в палате? Ты забыл, что в твоем мозгу сидит маленький такой дельта-маячок, забыл, что старые и добрые друзья всегда видят тебя и никогда не бросят одного? Эх ты, Цай ван Дау, а еще отпрыск царских кровей в тридцать восьмом колене!

– Императорских! – поправил Цай.

– Чего?!

– Императорских кровей, вот чего. Только не осталось их во мне, ни хрена не осталось – всю кровь вы мою выцедили, кровопийцы! Убивайте здесь! Никуда не пойду с вами! Надоело! – Цай выпалил все это на одном дыхании и отвернулся.

– Не хочет, – с издевкой протянула одна из теней.

– Устал, небось, – сочувственно просипела другая. И тут же добавила:

– Надо ему освежающий массаж сделать, тонус поднять!

И обе тени придвинулись к Цаю на расстояние вытянутой руки, сунули руки в боковые карманы серых балахонов. Стражи Синдиката были на службе и они не имели права на сострадание.

– Я убил его… – неожиданно прохрипел лежавший на полу.

– Бредит? – вслух осведомилась одна из теней.

– Можете, убрать? – вопросом на вопрос ответила другая. И вытащила из кармана крохотный черный шарик на трубочке без рукояти – распылитель ограниченного действия. Сноп лилового искрящегося света накрыл лежащего, окутал фиолетовым облаком… и пропал, улетучился.

– Что еще за дела?! – воскликнул первый страж.

– Это фантом, – развел руками другой. – Его здесь нет, одна видимость. Сейчас проверю! – Он подошел ближе к лежащему, пнул ногой – удар был ощутим и телесен. Он пнул сильнее.

– Прости меня, я чуть не убил тебя… – снова прохрипел лежащий. И открыл глаза. Они смотрели вверх, но ничего не видели, это был отсутствующий взгляд человека, глядящего во мрак.

– Брось ты его! Не наше дело!

– Да, пора заняться этим! – он кивнул на Цая.

Цай вытаращенными глазищами, сквозь наплывающие полупрозрачные бельма смотрел на Ивана, лежащего посреди камеры, и ничего не понимал. Да, он знал, что самого Ивана нет, что лежит здесь лишь его материальная оболочка, а точнее, просто конгломерат атомов, молекул, клеток, внешне абсолютно похожий на ушедшего.

Но почему распылитель не берет этого двойника? Почему?! Цай ван Дау был не просто инженером, ученым, конструктором и создателем новейших технологий, он был еще и философом, мыслителем. И он обязан был даже перед смертью разгадать загадку, ум его проснулся, Цай ожил. Ретранс делали не на Земле, его делали не в этом веке – и все его возможности были еще неясны. Но ретранс явно гарантировал возвращение странника в его тело, то есть он обеспечивал неуничтожаемость этого тела! Теперь все менялось в корне.

Карлик Цай встал. Подошел ближе к стражам Синдиката, шершавым распухшим языком провел по кровоточащему нёбу и, глядя прямо в невыразительные глаза одного из стражей, плюнул черным сгустком ему в лицо.

Цай знал, что они могут убить его здесь, уничтожить полуматериальную оболочку, но им неподвластно его тело, оставленное в бункере… а сознание, душа, все, что спрессовано в объеме его мозга – неуничтожимы, даже если его сейчас распылят в ничто, они распылят только материю, а сам он вернется туда, откуда прибыл.

Цай громко расхохотался.

И стражи все поняли. Они осознали свое бессилие.

Один из них, оплеванный и униженный, достал из кармана платочек, размазал черную кровь по лицу. И прошипел:

– Ничего! Куда ты от нас денешься?!

Другой злорадно ухмыльнулся и уставился в упор на Цая ван Дау, беглого каторжника, наследного императора и гения подповерхностных структур. Этот гений нужен был Синдикату живым. Но ни одна из инструкций и ни один приказ не освобождали этого гения от заслуженных им наказаний, а уж степень этих наказаний дозволялось иногда определять самим серым стражам на месте.

• Предыдущая
• 30/59
• Следующая