Колен Лантье - Оливье Жан - Страница 10
- Предыдущая
- 10/32
- Следующая
– А крестьяне вам помогают? – спросил Колен.
– Почему бы им не помогать, ведь враги?то у нас общие. Наш пример их обнадёживает. Гнев тлеет в хижинах, как головни под пеплом. Настанет день, когда от головней загорятся ветки, огонь побежит с дерева на дерево, и запылает весь лес. Этот день уже недалёк. Ведь сумели жители Парижа прогнать дофина! Теперь ему пришлось с позором убраться в Компьен. Крестьяне Бовези, Мюльсьена и Амьена всё это взвесили и поняли, что в Париже творятся серьёзные дела. Разве торговцы и ремесленники не передали Этьену Марселю и Генеральным штатам[25] всю полноту королевской власти?
– На Гревской площади, – с важностью заметил Колен, – прево обратился ко всем, к торговцам и ремесленникам, а их там было видимо?невидимо, больше, чем сходится народу на огни в Иванову ночь[26]. И говорил он так просто, что все могли его понять.
– Что же он говорил? – жадно спросил Одри.
– Его громкий голос доносился даже до Малого моста, где показывают свои фокусы фигляры и дрессировщики обезьян. «Мы не хотим больше грабежей, которые учиняют король и его бесчестные советники, – говорил Марсель. – Дофин плавит монеты и пускает в обращение более лёгкие, а это вызывает рост цен на съестные припасы. Нам надоело терпеть!» Он говорил хорошо, долго и очень смело. Все кричали: «Да здравствует Марсель, да здравствует прево!» И я орал не хуже других, так понравилась мне его речь. После этого дофин Карл со своей свитой убрался в Компьен.
Одри рукой привлёк Колена к себе.
– Я ничего не скрою от тебя, Колен. Жители Бовези поручили мне встретиться с прево и поговорить с ним о важных делах. Но, видимо, кому?то я показался опасным, и обо мне сообщили оставшимся в Париже друзьям короля. Потому?то на меня и напали в харчевне. Эти люди не успокоятся, пока не насолят мне как следует. Не знаешь ли ты, Колен, верного человека, который отвёл бы меня к Этьену Марселю?
– Я поговорю об этом вечером с Ламбером, помощником моего отца. Он человек достойный и многое знает.
– А можно на него положиться?
– За него я ручаюсь головой. И я уверен, что он тебе поможет. А я клянусь помочь вам обоим. Но что же ты будешь есть, Одри?
– Всякий человек может поститься двое суток, Колен. Житель лесов вытерпит и вдвое дольше. Для большего спокойствия я переночую сегодня в башне. Мне приходилось ночевать и в менее удобных местах. А как отсюда выйдешь ты?
– В церковной ризнице есть дверь, которая не запирается. Выбраться этим путём мне совсем не страшно. Куда страшнее ступить на порог отцовского дома. Спокойной ночи, Одри, до завтра!
И Колен исчез в тени за колоннами.
Оставшись один, Одри просунул руку под камзол. Кинжал его противника порвал одежду и задел плечо. Рана начала его беспокоить.
Не спеша он снял верхнюю одежду, потом рубашку и промыл рану святой водой из чаши.
А Колен тем временем уже достиг дверей мастерской, где его с большим волнением поджидал отец.
– Добрый вечер, господа! – звонко воскликнул Колен, видя, что Ламбер ещё не ушёл, а сидел подле его отца и рисовал при свече.
Это шутливое приветствие умерило гнев отца и вызвало улыбку на губах Ламбера.
– Вот господин сейчас надаёт тебе оплеух, упрямцу и бродяге! И где тебя ноги носят весь божий день?
– Я был в башне Святого Северина и в Рибекурских лесах, отец.
Лантье с удивлением посмотрел на сына.
– Вот не знал, что эти леса находятся так близко! И у тебя ещё хватает дерзости потешаться над отцом?
– Никакой дерзости тут нет, отец, и, чтоб это доказать, я сейчас сбегаю к Катерине и узнаю, готова ли еда. Наверное, англичане на подступах к Парижу не были так голодны, как я.
– Первые весенние дни уже вскружили ему голову, – сказал Ламберу повеселевший Лантье.
– Это в нём молодые соки бродят, Лантье! Они обновляют и растения и людей.
– Пойдём заморим червячка, Ламбер! От всех нынешних страхов и забот я здорово проголодался. Но я ума не приложу, кто мог быть этот молодчик из Бовези, который так отдубасил людей прево.
Ламбер молча сложил свои краски и последовал за мастером.
Глава четвёртая
Над Парижем опускалась ночь…
Пьер Жиль, бакалейщик с улицы Малого моста, что подле тюрьмы Шатле, размотал накрученную на барабан цепь, протянул её поперёк улицы и соединил висячими замками концы с крюками, вделанными в стены домов. Спрятав ключи в карман блузы, он возвратился в свою лавку. По последнему указу, улицы на ночь положено было загораживать цепями. Пьер Жиль был спокойный, толковый и предприимчивый человек, верный соратник Этьена Марселя, разумный в совете и решительный в бою.
Три ночных сторожа зажгли три огня, горевшие в Париже всю ночь: на Нельской башне, у Пти?Шатле и на кладбище «Невинных младенцев».
В тот же час во дворце на правом берегу Сены двоюродный брат французского короля, Карл Наваррский, беседовал с Годфруа д’Аркуром, рыцарем, состоявшим на службе у короля английского.
Карл любовался своим кубком богемского хрусталя, сверкавшим при свете свечей. Его задумчивый взгляд на мгновение приковало янтарное вино, искрившееся в гранях кубка.
– В этом вине, мессир[27] Годфруа, я вижу образ страны, где созревали виноградные гроздья, – сказал он. – Оно как раз в меру: не слишком терпкое и не слишком сладкое – хмельное орлеанское вино с необозримых виноградников Франции. Ах, чего бы я только не дал, чтобы сесть на французский трон! Я не пожалел бы Испании, Англии и обеих Фландрий.
– Я согласен с вами, монсеньёр, французская нация подобна зрелому плоду, который осталось только сорвать.
– До меня дошло, мессир Годфруа, что вы сказали то же самое и английскому королю.
Годфруа д’Аркур пожал плечами.
– Вы принадлежите к королевскому роду, монсеньёр. Вы приходитесь внуком Людовику Десятому[28] и отстранены от трона несправедливым законом. Прав у вас не меньше, чем у дофина. Кроме того, у вас хватает ума и хитрости. Париж у ваших ног. Вспомните толпы народа у заставы во время вашего вступления в город и восторженные возгласы, которыми были встречены ваши слова, произнесённые перед старшинами города, торговцами и ремесленниками у стен аббатства Сен?Жермен?де?Пре. Народ всему готов радоваться, как ребёнок.
– Вы ошибаетесь, сударь, – сказал Карл. – Я знаю народ гораздо лучше, чем любой дворянин нашего королевства. У народа крепкие плечи, и, когда он их расправит, никакая сила его уже не удержит.
Годфруа не стал скрывать своё изумление.
– Вы продолжаете нас удивлять, ваша светлость, и я хочу сказать вам откровенно: мне не уследить за всеми извилинами вашей мысли.
На тонких губах принца промелькнула улыбка, и в его слегка хмельном взгляде зажёгся мрачный огонёк. Всё было угловатым в его лице: и нос с горбинкой, и жестокий подбородок, и торчащие скулы. В наваррских разбойничьих бандах, которые он содержал, его прозвали «волком», а в устах этих непокорных горцев?грабителей, смотревших на любую войну, во имя чего она ни велась, как на повод к безудержным грабежам, это прозвище выражало неизменную преданность и уважение. Умный, не знающий укоров совести, искушённый во всевозможных интригах, он мало чем отличался от своих воинов. Он готов был разорвать Францию на куски с такой же холодной жадностью, с какой его банда грабила монастырь или какой?нибудь городок, но, будучи тонким политиком, он терпеливо дожидался своего часа. Если кусок мог достаться ему целиком, незачем было пускать в ход зубы и когти.
С треском разломилась головня и рассыпалась роем красных искр на каменном основании очага.
Карл встал и рассеянным движением размешал жар.
Годфруа с тайной завистью любовался той грацией, с какой Карл выполнил это обыденное дело. Обаяние Карла Наваррского быстро оказывало действие на всех, с кем он общался. Его изящная, но скромная одежда резко выделялась на фоне тяжеловесной роскоши других принцев и знатных особ его окружения.
– Послушайте, Годфруа, – сказал он, – мне не раз приходилось встречаться с торговцами, ремесленниками и крестьянами за кружкой вина в захудалых харчевнях, и там я узнавал больше, чем на собраниях вырождающейся высшей знати. Народ не лукавит. Люди многого ждут от Этьена Марселя, но он пока ещё не может обеспечить им безопасность, работу и дешёвую жизнь.
- Предыдущая
- 10/32
- Следующая
