Загадочная история Бенджамина Баттона (сборник) - Фицджеральд Фрэнсис Скотт - Страница 42

• Предыдущая
• 42/84
• Следующая

- Что-то я не пойму.

- Я вас всех люблю, Кларк, - и тебя, и Джо, и Бена Эррота, но у вас впереди...

- Одни неудачи, что ли?

- Да. Я даже не про деньги говорю, в вас вообще есть что-то незадачливое, грустное... не могу я тебе объяснить.

- И все потому, что мы остаемся в Тарлтоне?

- Конечно, Кларк, и еще потому, что вам здесь нравится, что вы ничего не хотите менять, не хотите думать, стремиться.

Он кивнул, и она сжала его руку.

- Я бы и не хотела видеть тебя другим, Кларк, - мягко выговорила она. Ты очень славный. Я никогда не перестану любить все, из-за чего ты пропадаешь, - что ты живешь вчерашним днем и вообще коптишь небо, что ты такой безалаберный и добрый.

- И все равно уезжаешь?

- Да, потому что я никогда не смогла бы выйти за тебя замуж. Никто не займет твоего места в моем сердце, но если я здесь останусь, я не буду знать покоя. У меня будет такое чувство, словно я заживо себя схоронила. Понимаешь, во мне две души. Ты любишь ту, которая все время спит; а на другую нет угомона, из-за нее я бываю как сумасшедшая. И в других краях она может мне пригодиться, она будет при мне и тогда, когда я утрачу свою красоту.

Порыв прошел, она оборвала себя и, сразу загрустив, вздохнула:

- Да что говорить...

Медленно опустив голову на спинку сиденья, она подставила пахучему ветерку полуприкрытые ресницами глаза и растрепавшиеся стриженые волосы. Они уже выехали из города, с обеих сторон их обступало изумрудное буйство кустарников и травы, высокие деревья осеняли дорогу милосердной крапчатой тенью. По пути попадались убогие негритянские хижины с обязательным седым стариком, курившим кукурузную трубку на порожке, и стайкой полуголых негритят, прогуливавших по некошеной траве перед домом своих растерзанных кукол. Вдалеке, изнемогая, лежали хлопковые поля, и даже работники казались бесплотными тенями, которые сошлись не поработать, а кое-как исполнить некий обряд, издревле принятый здесь в эту пору. И все это сонное царство, эти деревья, лачуги и мутные реки затоплял зной, который был не наказанием, а милостью неба, одарявшего землю материнским теплом.

- Приехали, Салли Кэррол!

- Ребенок спит без задних ног.

- Отмучилась, бедняжка, лень ее сгубила.

- Вода, Салли Кэррол! Холодненькая!

Она открыла сонные глаза.

- Надо же, - улыбнувшись, пробормотала она.

2

В ноябре из своего северного города приехал на четыре дня Гарри Беллами - высокий, широкоплечий, энергичный. В его планах было решить вопрос, остававшийся открытым с лета, со времени их встречи в Ашвилле. И вопрос решился быстро - хватило нескольких безмятежных полуденных часов и вечера у жаркого камина. Гарри Беллами подходил ей по всем статьям, не говоря уже о том, что она его любила, то есть предназначенной для этого стороной ее души он завладел всецело. А в душе Салли Кэррол всему было свое место.

Перед его отъездом они под вечер пошли гулять, и она почувствовала, как ноги сами ведут ее любимым маршрутом - на кладбище. Ласковое закатное солнце серебрило камни, золотило зелень, и у железных ворот она в нерешительности остановилась.

- Ты не меланхолик, Гарри? - со слабой улыбкой спросила она.

- Упаси бог!

- Тогда пойдем. Некоторые кладбища не любят, а мне нравится.

Они прошли в ворота и по дорожке углубились в волнистую долину могил; пятидесятые годы лежали пепельно-серые неприбранные; семидесятые щеголяли причудливой лепкой цветов и урн; девяностые поражали воображение страховидной красотой - на каменных подушках тяжелым сном спали упитанные мраморные херувимы, свисали гирлянды безымянных гранитных цветов. Кое-где у холмиков стояли на коленях женщины с живыми цветами в руках, большинство же могил оставались непотревоженными, и прелые листья на них источали аромат забвения.

Они поднялись на вершину холма и подошли к высокому круглому могильному столбику, испещренному пятнами сырости и наполовину скрытому вьющимся кустарником.

- Марджори Ли, - прочитала она. - Тысяча восемьсот сорок четыре тысяча восемьсот семьдесят три. Подумать только! Умерла в двадцать девять лет. Милая Марджори Ли. Ты ее представляешь себе, Гарри?

- Да. Салли Кэррол.

Ее рука скользнула в его ладонь.

- Мне кажется, она была брюнетка, вплетала в волосы ленту и носила пышные юбки небесно-голубого или темно-розового цвета.

- Да.

- Какая она была душенька, Гарри! Так и видишь, как она стоит на террасе с колоннами, встречая гостей. Наверное, многие мужчины надеялись после войны найти с ней свое счастье. Только был ли такой счастливец?

Он склонился ближе, всматриваясь в надпись на камне.

- Про мужа ничего нет.

- Разумеется, так гораздо лучше. Просто "Марджори Ли" и эти красноречивые цифры.

Она приникла к нему, и у него перехватило в горле, когда ее золотые волосы коснулись его щеки.

- Правда, ты видишь ее как живую, Гарри?

- Вижу, - мягко согласился он. - Я вижу ее твоими чудесными глазами. Ты прекрасна сейчас, и, значит, она тоже была такая.

Притихшие, они стояли совсем рядом, и он чувствовал, как слегка вздрагивают ее плечи. Набегал порывистый ветерок, трепал мягкие поля ее шляпы.

- Пойдем туда.

Она указала на противоположный склон холма с широкой луговиной, где на зеленом ковре побатальонно, в затылок выстроились бесконечные ряды серовато-белых крестов.

- Это конфедераты, - пояснила Салли Кэррол.

Они шли и читали надписи - там были только имена и годы жизни, а иногда вообще ничего нельзя было разобрать.

- Последний ряд - вон тот - самый грустный, там на каждом кресте только год смерти и надпись: "Неизвестный".

Она взглянула на него полными слез глазами.

- Не могу тебе объяснить, какое это все настоящее для меня.

- Мне очень нравится, что ты так относишься к этому.

- При чем здесь я? Это все они, вся эта старина, которую я пыталась сохранить в себе живой. Они были люди как люди, самые обыкновенные, если о них написали "неизвестный"; но они отдали свои жизни за самое прекрасное на свете - за обреченный Юг. Понимаешь, - голос ее дрожал, и в глазах стояли слезы, - люди не могут жить без мечты, вот и я росла с нашей, здешней мечтой. Это было очень легко - ведь то, что умерло, уже никогда не разочарует нас. Я просто тянулась быть похожей на них; все это уходит, глохнет, как розы в запущенном саду, только и осталось, что проблески рыцарства у некоторых наших мальчиков, истории, которые мне рассказывал сосед-конфедерат, и десяток стариков негров. Ах, Гарри, в этом что-то было, было! Я никогда не сумею объяснить тебе этого, но это так.

- Я все понимаю, - снова заверил он ее.

Салли Кэррол улыбнулась и вытерла слезы кончиком платка, торчавшего из его нагрудного кармашка.

- Милый, ты не расстроился? Мне здесь хорошо, даже если я плачу, - у, меня словно прибавляется сил.

Держась за руки, они медленно побрели прочь. Выбрав траву помягче, она потянула его вниз, и они уселись рядышком, прислонясь к развалинам низкой ограды.

- Скорее бы эти три старушки исчезли, - посетовал он - Я хочу тебя поцеловать, Салли Кэррол.

- И я.

Они едва дождались, когда три согбенные фигуры скроются из виду, и она поцеловала его, и поцелуй длился вечность, поглотившую горе ее и радость и небо над головой.

Потом они медленно возвращались, по углам сумерки уже затевали с последним светом ленивую партию в шашки.

- Ты приедешь к середине января, - говорил он, - и пробудешь у нас хотя бы месяц. Не пожалеешь. В это время у нас зимний карнавал, и если ты никогда не видела настоящего снега, то буквально попадешь в сказку. Коньки, лыжи, сани, салазки и всякие факельные шествия на снегоступах. Карнавала не было уже несколько лет, так что в этот раз будет что-нибудь потрясающее.

- А я не буду мерзнуть, Гарри? - спросила она.

- Конечно, нет. Нос у тебя, может, и замерзнет, но чтобы зуб на зуб не попадал - это нет. Мороз у нас крепкий, сухой.

• Предыдущая
• 42/84
• Следующая