Избранное - Петров Сергей - Страница 15

• Предыдущая
• 15/37
• Следующая

17 декабря 1970

1970

Я — рояль:

Я сам себя приподнял, словно сад,

на голой площади пустой ладони.

Tutti:

А ветки хлещутся и голосят,

то голосуют ввысь, то мокрые висят,

и капли падают...

Рояль:

Всё о своем долдоня.

А треугольнички (подлаживаясь к ним):

Динь-дон, динь-дон (дьячками вскользь молебна).

Рояль:

А сад у бури на груди храним.

Tutti:

Несется ливнем сад, безумный аноним,

и ревом царственным раскинулся хвалебно.

Рояль:

Ладонь, как памятник, приподнял дуралей,

А скрипки взвизгнули: над загнанными днями.

Tutti:

Несется бурный сад, бежит со всех аллей

и выворачивается с корнями.

А поверху стучит, стучит в тарелки медь,

листочки щелкаются друг о друга

пощечинками...

Tutti:

И пошла греметь

овражьей жизни темная округа.

Рояль:

Последней ярости — увал! Обрыв!! Яруга!!!

Tutti:

О муза ужаса, ты дрогнула, подруга.

Какой там сад! Я голая ладонь,

и, пальцы точно ноги раскоряча,

пришлепну сгоряча умишко. Нет, не тронь! —

мурлычут деревянные. Долдонь! —

ударил барабан по жизни! — Взвой же, вонь,

и взвейся из нутра, испуганный огонь!

Долдонь по жизни — вот и вся задача.

Tutti:

А сад по ветру тащится что кляча,

и свечи с двух концов пылают, чуть не плача.

Рояль:

На черном теле мертвого рояля

лежу, ладонью, словно ликом, бел.

Лежу-гляжу и сам не знаю, я ли

от дивного виденья оробел.

И уши, словно лошади, сторожки.

Еще стучится сердце в кулаке,

а линии уже проходят, как дорожки,

по распятой на вечности руке.

Tutti:

Куда они ведут?

Рояль:

При трех свечах гаданье,

и обрученье с болью и с судьбой,

и еле слышное воздушное свиданье

с былым и с будущим собой.

При восковых слезах трех свечек, а гобой

поет мне, что картинкой мирозданье

налипло на сердце.

Рояль:

А сердце на виду...

Tutti:

Стучит на выставке продажною моделью...

Рояль:

И подрядясь на черный час к безделью,

вкруг пальца ночь я обведу.

Tutti:

Ночь, зеркало и сад, три свечки и листочки,

уже бумажные, с помарками примет...

Рояль:

И возникает бытие из точки.

Tutti:

Которой — всею медью! — нет!

Рояль:

Но буду я любить описку, опечатку...

Tutti:

Которой нет!

Рояль:

И можно щеголять,

надев на пальцы, как штаны, перчатку,

и под сурдинку — тра-ля-ля! — гулять.

Tutti:

Под Новый Год все веселы и пьяны.

Под Новый Год, но злобствует фагот:

А по сердцу мороз, поди, дерет?

Рояль:

Я — те взбесившиеся фортепьяны,

что осмеял когда-то Дидерот.

А контрабасы загудели: Те ли?

Рояль:

А хоть бы те — не выест очи стыд!

Tutti:

И сколько музыкальной канители

на ели на рождественской блестит!

Рояль:

Какой там сад! Я умопомрачитель...

Tutti:

Рачительный!

Рояль:

На поприще вещей.

Я еле начатый самоучитель

при свете трех заплаканных свечей.

Tutti:

Мелодии ручей...

Рояль:

Кой черт мне поручитель,

что я себе родня, а не ничей?

Tutti:

И музыка течет всё горячей.

Рояль:

Я недоконченный самоучитель,

закапанный слезою восковой.

И больно-больно ластится гобой:

Ту-ту! Уехало. Тю-тю! Свисточек.

Рояль:

А где-то, может быть, уже тю-тю и я,

и даже звездное скопленье точек

останется без бытия.

Без поля, без движения, без массы,

не существуя, через не могу. —

Еще бы! — свищут флейты-пустоплясы,

и филинами контрабасы:

Угу! Так, так! Угу! Угу!

Рояль:

Отдать на откуп скуку бедокурам!

Бу-бу! — бубнится барабанным шкурам. —

Ура! Разы разят, рожаясь, за разами.

Ду-ду! Беда идет войною на беду.

Рояль:

Как девку с разодетыми глазами...

Tutti:

Вкруг пальца ночь я обведу.

Источник музыки...

Рояль:

• Предыдущая
• 15/37
• Следующая