Маги на стадионе - Кларк Артур Чарльз - Страница 42

«Арахна» ответила первой, и ответ был именно такой, какого ожидал Мертон.

— Контроль, здесь номер шесть. Спасибо, нам не нужна помощь. Сами справимся.

«Любопытно будет посмотреть», — подумал Мертон. Надвигается первый драматический эпизод гонки, и произойдет он как раз над линией полуночи на спящей Земле.

Весь следующий час Мертон был слишком занят своим собственным парусом, чтобы волноваться из-за «Арахны» и «Санта-Марии». Не так-то просто уследить за пятьюдесятью миллионами квадратных футов теряющегося во тьме пластика, освещенного лишь узким лучом прожектора да сиянием далекой Луны. Отныне и на протяжении почти половины околоземной орбиты надо держать всю эту огромную плоскость ребром к Солнцу. В ближайшие двенадцать-четырнадцать часов парус будет только помехой — ведь яхта пойдет навстречу Солнцу, и его лучи могут отбросить ее назад. Жаль, что нельзя совсем убрать парус, пока он не понадобится вновь. Еще никто не придумал, как это сделать.

Далеко внизу вдоль кромки Земли занимался рассвет. Через десять минут кончится затмение Солнца; лучи ударят в паруса, и плывущие по инерции яхты опять оживут. Это будет критическая минута для «Арахны» и «Санта-Марии», для всех участников.

Мертон повернул перископ и поймал два силуэта, парящих среди звезд. Совсем близко друг от друга, от силы их разделяют три мили. А что, может быть, и впрямь справятся…

Словно взрыв, вспыхнула заря — это Солнце вынырнуло из Тихого океана. На миг парус и фалы стали алыми, потом золотыми, потом ослепительно белыми: наступил день. Стрелки динамометров самую малость оторвались от нуля. «Диана» по-прежнему была почти совсем невесомой; солнечный ветер дул в лоб, и ускорение упало до миллионных долей G.

Но «Арахна» и «Санта-Мария», силясь разойтись, не хотели убирать паруса, которые мучительно медленно расправлялись, ощутив первое легкое дуновение солнечного ветра. Меньше двух миль теперь разделяло яхты. Наверно, все телевизионные экраны на Земле сейчас показывают эту затянувшуюся драму.

Капитаны обеих яхт были люди упрямые. Каждый из них мог обрубить фалы и сойти, уступив другому путь, но они не пошли на это — слишком много поставлено на карту: деньги, слава, престиж. Мягко и беззвучно, будто снежинки в зимнюю ночь, «Арахна» и «Санта-Мария» столкнулись.

Квадратный змей как-то незаметно слился с круглой паутиной; медленно, как во сне, заколыхались, переплетаясь, длинные фалы. Как ни занят был Мертон своими снастями, он не мог оторвать глаз от этой неслышимой, растянутой во времени катастрофы.

Два паруса, словно серебристые колышущиеся облака, продолжали сливаться в одну сплошную, нерасчленимую массу. Это длилось минут десять, наконец обе капсулы вырвались на волю и пошли в разные стороны, разминувшись в каких-нибудь ста ярдах друг от друга. Спасательные катера со светящимися хвостами реактивных струй ринулись вдогонку за ними.

«Так, теперь нас осталось пять, — подумал Мертон. — Жаль, конечно, этих ребят, которые в самом начале гонки все испортили друг другу; ничего, они молодые, будет еще случай показать себя».

А через несколько минут число участников сократилось до четырех. Мертон усомнился в конструкции «Солнечного луча», как только увидел его; теперь сомнения оправдались.

Вращение сделало марсианскую яхту слишком устойчивой, она не хотела лавировать. Вместо того чтобы повернуться ребром к Солнцу, огромное кольцо смотрело на него всей плоскостью, и яхту погнало обратно почти с предельным ускорением.

Самое досадное, что может случиться с яхтсменом, хуже даже, чем столкновение, потому что винить надо только себя. Впрочем, вряд ли кто-нибудь сочувствует сейчас безнадежно отставшим от строя поселенцам. Уж больно они зазнаются там, на Марсе, — поделом им!

И со счетов сбрасывать «Солнечный луч» рано; впереди еще полмиллиона миль, может и догнать.

Следующие двенадцать часов, пока Земля переходила из одной фазы в другую, прошли без приключений. На этой части орбиты, где идешь без тяги, делать особенно нечего. Но Мертон не томился, считая часы. Он успел вздремнуть, дважды поел, сделал записи в бортовом журнале, два-три раза участвовал в радиоинтервью. Изредка вызывал другие яхты, обмениваясь приветствиями и шутками со своими соперниками. А вообще, его вполне устраивал этот отдых в невесомости, вдали от всех земных забот. Давно он не был так счастлив. Мертон чувствовал себя властелином своей судьбы, насколько это вообще возможно в космосе: он вел яхту, в которую вложил столько ума и души, что она стала как бы частью его самого.

Следующий несчастный случай произошел, когда они проходили между Землей и Солнцем. Здесь начиналась та часть орбиты, где дул попутный солнечный ветер. Мертон увидел, как парус «Дианы» после поворота расправляется под напором лучей. Ускорение, упавшее до тысячных долей G, стало возрастать, но требовался еще не один час, чтобы оно достигло наибольшей величины.

Однако «Паутине» не суждено было дождаться этого. Минута, когда вновь появлялась тяга, всегда была для яхт критической, и «Паутина» не выдержала испытания.

Блер продолжал комментировать гонки, и Мертон, хоть и убавил громкость, расслышал тревожную новость: «Внимание! У „Паутины“ биение!» Он поспешил к перископу и направил его на огромный круглый парус соперника, но в первый миг не заметил никакой перемены. Конечно, трудно все рассмотреть, когда объект обращен к тебе почти ребром и ты видишь узкий эллипс, однако в конце концов он убедился, что по парусу медленно ползет грозная рябь. Если команда не сумеет ее унять осторожным, точно рассчитанным подергиванием фалов, парус сам себя разорвет в клочья.

Они старались изо всех сил, и через двадцать минут стало казаться, что биение прекратилось. Вдруг пластик лопнул где-то посередине. Под напором лучей брешь неуклонно росла и лоскутья вытягивались, будто струйки дыма над костром. Через четверть часа остались только радиальные лонжероны, на которых была натянута исполинская паутина. Снова зарево ракет: катер пошел на перехват капсулы с удрученной командой.

— Этак скоро совсем один останешься здесь, а? — сказал чей-то голос, вызывая Мертона на разговор.

— Тебе-то, Дмитрий, нечего бояться, — ответил он. — Ты там не одинок. Вот мне тут, впереди, в самом деле неуютно.

Он не хвастался: «Диана» на триста миль оторвалась от ближайшего соперника, и разрыв этот обещал вскоре стать еще больше.

Дмитрий Марков добродушно рассмеялся у себя на «Лебедеве». Сразу слышно — он не признает себя побежденным.

— Вспомни притчу о зайце и черепахе, — сказал русский. — На отрезке в четверть миллиона миль многое может случиться.

Положение изменилось уже, когда они завершили первый виток по околоземной орбите и проходили линию старта, — правда, на тысячи миль выше благодаря дополнительной энергии, которую им отдали лучи Солнца. Мертон тщательно замерил координаты остальных яхт и сообщил данные вычислительной машине. Итог, полученный для «Вумеры», показался ему таким неправдоподобным, что он тотчас все проверил снова.

Никакого сомнения: австралазийцы догоняют его с неслыханной скоростью.

Одного внимательного взгляда в перископ было достаточно, чтобы выяснить, в чем дело. Слишком тонкие снасти «Вумеры» лопнули. И теперь один парус, сохраняя свою форму, летел в космосе, словно влекомый ветром платок. Два часа спустя он пронесся мимо «Дианы» меньше чем в двадцати милях; но задолго до этого австралазийцы присоединились к тем, кто собрался на катере коммодора.

Итак, все свелось к поединку между «Дианой» и «Лебедевым». Правда, «марсиане» не сдавались, но при таком отставании — около тысячи миль — они уже не представляли угрозы для лидеров гонки. По чести говоря, Мертону казалось, что и «Лебедеву» уже не догнать «Дианы», и все-таки он нервничал на втором витке, когда вновь наступило затмение, а затем опять начался долгий, медленный дрейф против солнечного ветра.

Он знал русских водителей и конструкторов. Они не первый раз участвовали в гонках. До тех пор им не удавалось победить. Но ведь их соотечественник Петр Николаевич Лебедев в начале двадцатого столетия первым открыл световое давление солнечных лучей. Естественно, что они упорствуют. Дмитрий, наверно, задумал что-нибудь эффектное.