Убить, чтобы воскреснуть - Арсеньева Елена - Страница 43
- Предыдущая
- 43/80
- Следующая
Кавалеров скрипнул зубами. Сучонок единственный из всех не прячется в горе от горя! Он опасен, опасен, хотя…
Кавалеров усмехнулся. Среди того, что сучонок сделал за этот год, не было ничего, чего не разрушил бы Кавалеров одним мановением руки!
Сначала-то он всерьез побаивался сучонка, а теперь все чаще приходит ощущение собственного всемогущества. Где скороспелой злобе одолеть ненависть, полученную в наследство, вспоенную жаждой, вскормленную голодом, выпестованную одиночеством! Сучонку невдомек, что его тайный враг хотел бы сейчас (раз уж так судьба сложилась!) сидеть над другой могилкой, под сенью покосившегося креста, вглядываясь со слезами умиления в еле различимую надпись:
«Кавалеров Семен Евгеньевич. 1 января 1913 — 28 февраля 1953 г.
Кавалерова Маргарита Игоревна. 6 марта 1915 — 24 мая 1953 г.
Кавалерова Дашенька. 24 мая 1953 г.
Вы ушли — и они уйдут за вами!»
Черта с два… Черта с два! Они даже не заслужили могилы своими страданиями!
Отца он хотя бы увидел, спасибо и на том. От матери с новорожденной сестренкой остался только столбик на забайкальской топкой равнине. Бог ты мой, сколько же там этих столбиков! На сотни километров тянутся они.
Кавалеров не посмел сойти с холма, походить по мари, поискать своих. Да и разве найдешь? Столбики-то безымянные! Посидел, поглядел, как сизые сумерки затягивают падь, и пошел через лес на станцию. Все время хотелось обернуться… Как там, в Долине Смерти, клубилось что-то в воздухе, стонало, окликало… Конечно, это ведь тоже долина смерти. А сколько таких долин по России, сколько, сколько…
Кавалеров не оглянулся. Знал, что увидит: мать, бегущую за ним, беспомощно простирающую руку, другой удерживая у груди спящего младенца. И еще знал, что если оглянется, то уже не сможет их покинуть: уйдет туда — вниз, в марь, ляжет под их столбик… окажется дома…
«Не время еще! Не могу!» — кричал он душой и, упрямо набычась, шел вперед, всей кожей чувствуя, как стихает, меркнет зов за спиной. Тогда же он поклялся вернуться — потом, позже, когда все будет сделано. И уже вернулся бы, если бы не сучонок!
Кавалеров с силой пнул стылое надгробие. Метнулся вперед, не сдержав сердца, сцепил пальцы на горле мраморного ангела. С наслаждением заглянул в незрячие, спокойные глаза…
И тут же брезгливо отряхнул перчатки, поднял воротник и, спрятав лопату на место, пошел прочь.
Сволочи! Все сволочи! Нет, правильно говорят умные люди: если хочешь сделать что-то хорошо, сделай это сам!
Он чувствовал себя обманутым. Ему было мало того, что в той старинной, барской квартире в Нижнем теперь навеки — дом скорби. Он хотел, чтобы их преследовало воспоминание о предсмертных криках девчонки! Они должны были постоянно слышать ее сорванный хрип: «Не надо! Пустите! Мне больно!»
Кавалеров так шарахнул за собой калиточку, что ограда заходила ходуном.
Если бы он знал сразу, что Хинган соврал, убил бы его! А теперь все усложнилось… Т-тварь! Девчонка-то умерла сразу! Хинган так напугал ее, что она умерла мгновенно, от первого же страха, разорвавшего ей сердце!
Разве об этом мечтал Кавалеров? Разве это видел в снах? И главное, они все, они все знают, что добрый боженька смилостивился над их ангелочком, не дал Дашеньке ощутить боль. Все, что сделали с ней потом, было сделано с мертвым телом…
Ладно. Что поделаешь! Придется еще немного подождать!
Заткнуть глотку Хингану. Потом прикончить сучонка. Съездить в Нижний, полюбоваться на тех троих… Сказать им!
А как быть с Кириллом?
Кавалеров пожал плечами. Кирилл — единственный, к кому он не питал злобы, ведь парню и так досталось. Пусть живет!
Кавалеров торопливо шел к воротам, чувствуя, что носки промокли насквозь.
Такси бы, да где его тут возьмешь? Придется тащиться до троллейбуса, потом…
Елки-палки! Такси, что ли, подруливает? Нет, в самом деле!
Точно: у ворот остановилась бледно-желтая «Волга» с шашечками. Из нее вышли две женщины: одна в дорогой дубленке, другая в простенькой серой шубке.
Кавалеров сошел с тропки, пропуская женщин. Полуотвернулся, прикуривая, пряча огонек от ветра.
— Уже темнеет, — жалобно прошелестела та, что в шубке.
— Ничего! — напористо отозвалась ее спутница. — Еще не вечер! Только глянем — и назад. Эй, постойте-ка! На два слова! — Это сторожу.
Кавалеров усмехнулся, глядя вслед женщинам. Готовьте денежки, милашки, иначе с этим боровом и говорить не стоит.
Склонился к таксисту:
— Свободен?
Водитель приспустил стекло, глянул оценивающе:
— Да я не знаю… Вообще-то договорились, что я их подожду…
— Они тебе что, еще не заплатили?
— Ну, скажешь! Заплатили, конечно. Но просили полчасика подождать. Мне ведь тоже нет резона тащиться отсюда порожняком.
— Успокойся, порожняком не потащишься. — Кавалеров открыл заднюю дверцу, сел и тотчас принялся сдирать с ног промокшие ботинки. — Поехали, чего задумался?
— Да вот же… — нерешительно махнул вперед водитель.
Девушка в серой шубке бежала от ворот, махала рукавичкой:
— Подождите! Вы ведь обещали!..
Кавалеров вгляделся в ее размытое сумерками лицо. Нахмурился и покачал головой. Нет уж. Нет!
Бросил на сиденье рядом с водителем стодолларовую бумажку и тут же завалился на бок от резкого поворота.
Таксист сверкал глазами и жал на газ так, словно брошенные девицы могли догнать машину бегом.
Кавалеров обернулся, поглядел на бессильно свесившую руки серую фигурку.
«Вот так-то, голубушка! Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, а от тебя и подавно уйду!»
Альбина стояла у плиты, а Валерия говорила по телефону, но ее собеседник, юный хакер, орал так, что было слышно каждое слово.
— Не могу, тетя Лера! Ничего пока не могу! У меня мама сдохла, а вы сами знаете, какие сейчас цены, так что когда я что смогу — не знаю!
Валерия уронила трубку.
— Господи, какой ужас! Ты представляешь?! У него умерла мать, а этот негодяй… мама, говорит, сдохла! Да есть ли у него сердце, у этого компьютерного поколения?..
— Мама сдохла, говоришь? А писюк у него не повис? Да так, что даже три пальца не помогают? — почему-то хихикнула Альбина.
— Пожалуйста, выражайся в моем доме прилично, — ледяным тоном сказала Валерия. — Не пойму я что-то тебя.
— Это всего-навсего такой старый, даже бородатый анекдот для узкого круга, — снисходительно пояснила Альбина. — Мама — материнская плата для компьютера, железяка, напичканная электроникой всего-навсего, но когда она выходит из строя, возникает масса проблем.
— А… писюк? — брезгливо поинтересовалась Валерия.
— Не то, что ты подумала! — Альбина опять не удержалась от смеха. — Что, настала моя очередь тебя… эпатировать?
— Ладно, забавляйся, — позволила Валерия. — Про три пальца даже и спрашивать не стану, небось какой-нибудь alt, control, delete?
Альбина выронила ложку.
— То-то! — победоносно выпрямилась Валерия. — Яйца курицу учить вздумали. Я тебе в матери, между прочим, гожусь. Да-да. Если б, к примеру, мы жили в каком-нибудь Туркменистане и я родила в двенадцать лет, то сейчас имела бы все основания пороть тебя за непочтительность.
Альбина быстренько сложила в уме свои двадцать пять с этими двенадцатью и с трудом удержалась, чтобы не вытаращиться на Валерию с неприличной жалостью. Бог ты мой… тридцать семь! Это же… Неужто и она, Альбина, станет когда-то таким же раритетом?! «Застрелюсь или брошусь под поезд», — вспомнились стихи любимого поэта. Впрочем, если в эти жуткие тридцать семь выглядеть так же, как Валерия, то еще ладно, можно, пожалуй, не стреляться!
— Н-ну? — поджав губы, проронила Валерия, которая все это время, оказывается, наблюдала за ней, нехорошо поблескивая глазами. — Кончили оплакивать мои аредовы веки? Для неграмотных филологов: преклонные, древние, мафусаиловы, — пояснила она как бы в скобках, заметив, как взлетели брови Альбины. — Эх, дети, дети, куды вас дети?.. Ладно, бери конфеты и заварник, пошли. Запасной вариант, надо думать, заждался!
- Предыдущая
- 43/80
- Следующая
