Выйти замуж за дурака - Первухина Надежда Валентиновна - Страница 32

• Предыдущая
• 32/76
• Следующая

На истерические крики вестового от костров, где на вертелах жарились духмяные зайцы да румянились на угольях нежно-сочные рябчики, потянулись один за другим, расправляя безразмерные Плечи, богатыри из известной Непобедимой роты имени Добрыни Никитича.

Богатырь Елпидифор Калинкин прихватил двумя могучими пальцами вестового за шиворот, аккуратно усадил его на единственное чистое место на лавке за столом, вежливо рыгнул и приказал:

– Говори все толком.

– И п-подробно! – добавил требовательным тоном знаменитый богатырь Никандр Кутежский, целеустремленно выуживая из густой бороды-остатки соленой редьки.

Вестовой себя дважды просить не заставил. И его рассказ протрезвил воинское население Теплого Стана лучше, чем купание в ледяной воде.

– Спервоначала-то никто энтого Брахму Кумариса всерьез не принимал. Ну, тешится с ним Аленка, ну кричит всем и каждому, что она с ним – царь и царица, призванные просветлить души шудр…

– Шудры – это кто? – невежливо прервал рассказчика все более трезвевший Никандр Кутежский.

– Шудрами энтот Брахма Кумарис все население кличет. Презрительно так. Вроде мы скоты бессмысленные. Или вообче… Насекомые. Так неделя прошла, другая; смотрим: стали с неба к нам на Красную площадь непонятные птицы приземляться. Спереди – чистый орел, а сзади – гусак-гусаком. И крыльев – не два, а четыре, и все непонятные, то ли журавлиные, то ли вообще от стрекозы, А уж здоровы эти птицы – словами не передать!

– Брешешь? – Ставр Годинович принялся потрошить пучок сельдерея.

– Кладу крест святой, что все, изложенное мной, есть истинная правда! – клятвенно заверил парнишка-вестовой и, даже не морщась, сгрыз предложенный Ставром сельдерей.

– Дальше-то что? – нетерпеливо подталкивал рассказчика юный, прелестный ликом витязь по имени Арефий. Прозвища ему, по молодости лет, еще не полагалось, посему горел Арефий немедленным желанием отличиться в каком-нибудь ближайшем бою во славу Отечества,

Пыл Арефия поняли и даже не стали давать ему положенного щелбана за то, что встрял в разговор старших. Все понимали, что не до субординации нынче. Серьезное дело назревало.

– А дальше принялись с энтих птиц спрыгивать толпы народу странного: все собой смуглокожие, бритоголовые, в простыни белые завернутые да лопочут не по-нашему. И все оченно на Брахму, Кумариса похожи! Прилетело их на птицах таким манером сотен пять (птицы всю Красную площадь и ближние улицы пометом локтя на три вышиной загадили), и объявила .Аленка, что это просветленные ученики махатмы Брахмы Кумариса и они теперь так за наше воспитание возьмутся, что жизнь сразу будет самая что ни на есть райская нирванская. Они и взялись…

– Что ж было? – стиснул кулаки Микула Селянинович. При одной мысли, что какие-то чужеземные проходимцы учинили экспансию в землю преславного града Кутежа, у него изжога от злости начиналась.

– Прежде всего эти залетные по приказу Аленкиному главную ярмарку закрыли, торговцев разогнали, а товары опечатали и объявили пожертвованными в фонд борьбы с Кали-югой. Потом торговые ряды поломали, на их же месте выстроили длинные дома глинобитные, соломой крытые, с окошечками меньше, чем в нужнике. И Брахма энтот Кумарис объявил, что сии дома суть исправительные жилища для тех, кто противится пути просветления.

– Каталажки, значит…

– Ага. А ученики, мол, Брахмы, будут всех недовольных и больных высматривать и в исправительные жилища отправлять. Но это только беды начало…

– Ничего себе начало! – опять вскинулся юный Арефий. У него уже в копчике зудело в бой ринуться и какому-нибудь ворогу рыло начистить. Это заметили.

– Осади, Арефий, – строго велел юнцу самый спокойный и рассудительный богатырь по прозванию Денисий Салоед. Дай рассказ дослушать.

– О прошлой седмице издала Аленка-паскудница вместе со своим махатмой первый указ, в коем потребовала отныне именовать себя не иначе как Матерью Мира, во! Но самое-то жуткое вот что было: объявила Аленка сим указом мед и пряники нечистой, греховной да преступной пищей! А все, кто мед да пряники ест либо производит, – суть окаянные мудхи, враги человечества и государственной власти.

– Оба-на, – тихо присвистнул Елпидифор Калинкин.

– Эти смугломордые, что на птицах-то прилетели, в одну ночь все пасеки разорили-пожгли, а пасечников похватали да в царские казематы попрятали. И ведь ни одна пчела энтих охальников не ужалила, ни один с распухшей мордой не ходил! Видать, то колдовство было Аленкино. Или Кумарис чего-нибудь накумарил…

– Ах они, сукины дети, – задумчиво протянул Де-нисий Салоед, – Чего удумали. Тридевятое царство без пряников – ровно богатырь без коня. Непорядок. Надо вмешаться, други!

– Это еще не все! – заторопился вестовой; новости так и посыпались из него, как горох из дырявого мешка, – На месте пасек повелел Брахма сеять коноплю да мак – это, дескать, священные растения, без них никак не просветлиться, кумару не будет. Наши мужички, конечно, такое дело делать отказались. Тогда Аленка другой указ издала, хлеще первого…

– Неужто?.. тихо, словно не веря, спросил бледный от гнева Ставр Годинович.

– Да, – горько опустил скорбную главу вестовой, – объявила подлая кровопивица, что отныне Тридевятое. царство идет путем очищения и святости, а посему начинается в нем повсеместно борьба с пьянством, и алкоголизмом. Ибо, как сказано в том указе, всякое вино и брага – есть грех, оскверняющий уста и погубляющий душу. Помните винокурню старого Филата Зеленого Черта?..

– Как же не помнить… Какое было бухло отменное!..

– Нет теперь той винокурни. На ее месте выстроили некое капище, в коем воскуряют благовонные масла и жгут свечи какому-то Вшивану. Наши попы воспротивились, да им быстро рты позатыкали.

– А с Филатом что?

– Помер, – вздохнул вестовой, – от разрыва сердца. Не вынес разорения дела всей своей жизни. После Филата уж все позакрывали, даже тем, кто пиво варил да квасы квасил, запрет на работу наложили. Тех же, кто противится…

– Понятно, – мрачно кивнул Мйкула Селянинович. Спорщиков никто не любит.

– Словом, беда и разорение в столице, да и по всему царству Тридевятому. Мясо есть нельзя – грех и скверна, хлебы печь нельзя – нарушается это… равновесие природы. С бабами кувыркаться пуще того нельзя, потому как это только ненужное истечение драгоценной кармической энергии. И детей плодить не след, потому как грешно к ним питать чувства отеческие и материнские…

– А что же можно тогда? – зло усмехнулся Никандр Кутежский,

– Пахать с утра до ночи на Брахму этого да мантры петь, пока язык не треснет. Это называется «кумарить». Брахма говорит, как кто вдосталь накумарится, на того и просветление вечное снизойдет, и того живьем сразу на небо заберут… Только пока у нас никто туда не стремится.

– Что ж, – подвел итог беседе Мйкула Селянинович. Голосует мое сердце за то, чтобы помочь страждущему Отечеству и избавить народ Тридевятого царства от паскудной Аленки да пришлого ворога. Как рассуждаете, други?

– Тут и рассуждать нечего. По коням, братва, хватай мечи и всех кроши в капусту! – воодушевленно вякнул поперед старших Арефий и огреб-таки заслуженного щелбана.

– Верно говоришь, Микула, – Денисий Салоед поправил на груди кольчугу. Спасать надо царство.

– Спасать-то спасать, – подал голос доселе молчавший изящного вида богатырь Устин Дальняя Делянка. Да только кто нам за это заплатит? Мы что, бесплатно воевать будем? А обмундирование? А износ оружия? А пайковые? Мы контрактные богатыри или как?..

– Смотрю я на тебя, Устин, и думаю, –медленно протянул Ставр Годинович. И на какой только делянке ты такой умный вырос, а?

– На дальней, – любезно ощерился Устин. Ее еще называют Пылестина.

– Оно и видно. Много пыли гонишь. Так вот, – поднялся из-за стола Микула Селянинович, давая тем самым понять, что разговор окончен, – идем биться за Тридевятое царство. Выступаем завтра с утра. А кто не с нами, пусть остается в Стане выгребные ямы чистить. Да, вот еще что… Надо спросить у Фондея Соросовича, пойдет ли он, все ж таки чужеземец.

• Предыдущая
• 32/76
• Следующая