Лев Яшин - Галедин Владимир Игоревич - Страница 4

Итак, амплуа первый тренер избрал для Льва исходя из роста. «Высоким» его называли и М. И. Якушин, и Н. П. Старостин. Так каков же был рост великого вратаря?

186 сантиметров, и только! Всего на два сантиметра больше, чем у нынешнего голкипера сборной Игоря Акинфеева, которого справедливо считают невысоким (конечно, для вратарей). Так что никакой современный тренер не подумал бы поставить Яшина в ворота, руководствуясь лишь сантиметровыми характеристиками.

В общем, пора подытожить. Во-первых, в Москве XXI века Яшин попросту не смог бы показать себя. Прежде всего, ввиду почти полного вымирания любительского футбола. (Газета «Спорт-экспресс», спасибо ей огромное, организовала турнир дворовых команд. Однако, по сравнению с соревновательным пиршеством советских времен, это, согласитесь, — капля в море.) Во-вторых, таких людей, как Чечеров, сейчас нет — значит, не существовало бы и команды, и никто бы Льва Ивановича в ворота не определил. И, наконец, акселерация: ныне молодые люди стали расти быстрее, и означенных 186 сантиметров для автоматического назначения на футбольный пост № 1 всё же не хватает. Одним словом, Яшин накрепко привязан к своему времени. Что, конечно, очень многое определяет. И в его книгах — особенно в «Записках вратаря» 1976 года (литературная запись Евгения Рубина) — это проявляется. Налицо сложные, мучительные размышления донельзя заслуженного, знаменитого человека, который пытается понять последующее поколение, найти с ним контакт. А не получается. Почти совсем.

Вот он, уже будучи начальником команды «Динамо», входит в автобус, везущий дублеров на игру, и решается пошутить: «Ну что, обед отработаем?» В ответ те, кто повоспитаннее (каковых явное меньшинство), вежливо улыбаются, основная же масса и вовсе не реагирует. Кто в окно смотрит, кто музыку слушает. И это еще 1970-е годы! А что теперь?

Действительно: какой там обед отрабатывать? Обед положен. Деньги, совсем неплохие, — тоже. Форма — также. Мячами и вообще всяким инвентарем обязаны обеспечить. Конечно, и они, игроки, кое-что должны: отдаваться, в общем, игре, к победе стремиться, про общество, цвета которого защищают, помнить. Однако здесь, если честно, как получится. Поле ровное, мяч круглый, соперник сильный. А тут этот Яшин со своим обедом. Надоел.

И Лев Иванович понимает, что, как ни жаль, реальность на стороне молодежи. Несомненно, время, когда скидывались на мяч, заливали каток, сами стирали форму, ушло безвозвратно. Что, по идее, закономерно.

Беда в том, что пропала и какая-то трудновыразимая духовность. А вдвойне плохо: не объяснить суть ее парням с модными стрижками. Вот почему, удивлялся Яшин, ребята по пути на матч не поют? Молчат, каждый сам по себе. (Эх, знал бы начальник команды 70-х сегодняшние компьютерно-телефонные привязанности!)

А они, когда отправлялись играть за завод, всегда пели хором. Игра же — праздник. Хотя и форму им выдали совсем не сразу. Сперва покупали экипировку на собственные средства. Потом донашивали бутсы, которые, по совести, стоило бы отправить на помойку, за игроками взрослой команды. Мячи молодежи доставались залатанные, тоже отслужившие свой век. Потому и камеры лопались постоянно. Только на эти мелочи никто внимания не обращал. К тому же через несколько месяцев новую форму выдали.

И еще одна радость: в 1944 году семья переехала в тушинскую заводскую квартиру. Это прежде всего положило конец путешествиям на буфере трамвая через весь город. Ну а главное: стадион, теперь уже настоящий, без кавычек, находился прямо под окнами нового, тушинского, жилища. То есть опять, как в Богородском, вышел из дома — и играй в футбол на здоровье.

Яшинские биографы обращают внимание еще на одного человека. Голкипера мужской заводской команды Алексея Гусева. Считается, что он был одним из первых футбольных учителей будущего обладателя «Золотого мяча» — наряду с тем же Владимиром Чечеровым, дядей Володей, как называли его в «молодежке».

Что ж, Гусев, без сомнения, являлся старшим товарищем Яшина, немало ему подсказывал, стоя за воротами во время матчей. Да и сам великий вратарь о нем вспоминал тепло и с уважением. Невозможно принять лишь одно: умильный тон, с которым некоторые представители старшего поколения рассказывают о втором фибровом чемоданчике с вратарскими причиндалами, что носил юный Лёва Яшин наряду с собственным. То был чемоданчик Гусева. Вот тем, вспоминают ветераны, и исчерпывалась тогдашняя спортивная «дедовщина». Точнее — почти исчерпывалась. Ибо зрелый мастер мог еще послать «желторотика» за водкой. И «салажонок» с наслаждением, значит, выполнял ответственное поручение взрослого дяди.

Думается, моральный аспект комментировать тут не придется. Тот, для кого бодро бегают за «горючим», кумиром и примером для подражания никогда не станет. Но и еще один чемоданчик у дублера — представляется абсолютно лишним. Молодой и здоровый Алексей Гусев личные вещи должен был носить сам. Лакейство футбольному и всякому иному уму-разуму не научит.

Скажут, времена такие были. Порядки. За Хомичем — уже в «Динамо» — дублер Яшин тоже чемоданчик носил. В молодости он не шел против традиции. Так ведь это и не определяющий фактор!

Важно-то иное. Как сам Лев Иванович вел себя, когда стал тем, кем стал. Проиллюстрируем примером. Из книги Анатолия Бышовца «Не упасть за финишем» (2009): «Когда я был футболистом, в первый раз приехал в Москву, за сборную, играли с командой ГДР (в 1966 году. — В. Г.). После тренировки остались с Банишевским побить по воротам. Кому уносить мячи? Конечно, молодым. Мы на эту тему не ссорились: дескать, давай ты сегодня, я — завтра. А нет, так бросали на пальцах. Но тут что-то задержались, перекидывались мячом, перемигивались, выкручивались друг перед другом. Пока валяли дурака, Лев Яшин собрал мячи, перекинул сетку через плечо и пошел. Для нас это было таким откровением! Этот эпизод я запомнил на всю жизнь, а пример Яшина научил тому, что никакая работа человека не унижает. Поэтому, возникни такая ситуация сейчас, я спокойно возьму мячи и пойду. Даже если рядом будут 11–12-летние ребята».

Заметим, Яшин к тому моменту завоевал Кубок Европы, стал олимпийским чемпионом, получил заслуженный «Золотой мяч». Наконец ему попросту под сорок. И мячи не он разбросал, а два юных Анатолия. А вот молча собрал и пошел себе. И видите, как проняло это большого футболиста и позже отменного тренера Анатолия Федоровича Бышовца: он и через сорок с лишним лет опомниться не мог.

Таким образом, традицию Яшин переломил. И не только рассказанным эпизодом. Совсем молоденький тогда днепропетровский хлопец Владимир Пильгуй, пришедший в московское «Динамо» в качестве будущего наследника прославленного ветерана и принявший от него эстафету в прощальном матче 27 мая 1971 года, вспоминал: «С какими-то его предложениями я не соглашался, утверждая, что привык уже играть по-своему. Он не возражал: „По-своему — значит, по-своему, лишь бы не пропускал мяч“. Ни разу за все время нашей совместной работы он не ставил вопрос ребром: делай так, а не иначе. Только советом и не более того». А еще, по окончании той последней майской игры в 71-м, он утешал в раздевалке Володю, пропустившего во втором тайме два гола.

Правда, был момент, когда кто-то в команде из молодых да ранних назвал Яшина Лёвой. Седеющий ветеран взорвался: «Я тебе не Лёва, а Лев Иванович!» Однако тут уже можно говорить о банальном отсутствии воспитания. Что, к сожалению, всё чаще перестает выглядеть редкостью.

Впрочем, вернемся в яшинскую юность. Там много еще загадочного. В частности, о его уходе из дома Л. Б. Горянов, литзаписчик книги «Счастье трудных побед» (1985), предпочел не упоминать (возможно, впрочем, вмешались цензоры). Все-таки великий человек для советской власти, почти икона — и вдруг… Хотя Евгений Рубин при стотысячном (!) тираже «Записок вратаря» сумел сохранить важнейшее свидетельство Яшина: «Моя жизнь складывалась безоблачно, и время летело незаметно. Работа, учение, футбол, хоккей (в него я играл не в воротах, в нападении) — всюду дело клеилось. Одолел семилетку. В свои неполные восемнадцать был уже и слесарем, и строгальщиком, и шлифовальщиком, имел рабочий стаж и правительственную награду — медаль „За доблестный труд в Великой Отечественной войне“. А потом накопившаяся за годы усталость начала давать о себе знать. Что-то во мне вдруг надломилось. Никогда не слыл я человеком с тяжелым или вздорным нравом. А тут ходил какой-то весь издерганный, всё меня на работе и дома стало раздражать, мог вспыхнуть по любому пустяку. После одной такой вспышки я собрал свои вещички, хлопнул дверью и ушел из дому. Ходить на завод тоже перестал».