Прыжок в неизвестное [Свобода] - Перуц Лео - Страница 9

• Предыдущая
• 9/38
• Следующая

Мистер Броун, казалось, не слышал его, продолжая неутомимо писать и считать. Только спустя несколько минут отложил он в сторону перо, взглянул на стенные часы и хлопнул себя рукой по лбу.

— Уже три четверти десятого? Может ли это быть? — спросил он. — Сколько у вас на часах, господин Нойгойзль? Неужели три четверти десятого? В таком случае меня уже четверть часа поджидает доверенный братьев Гольдштейн. Деловой разговор! Господин Нойгойзль, можете мне сопутствовать, чтобы научиться обхождению с клиентами. Если патрон случайно вернется, то вызовите меня из кафе «Систиния», фрейлейн Шпрингер: кельнер знает меня. Телефон один семьдесят восемь тридцать шесть.

— All right, мистер Броун, — сказала Этелька Шпрингер.

— Вам это почему-либо не нравится, фрейлейн Постельберг? — обратился мистер Броун к переписчице, обменявшейся с практикантом Иосифом немыми взглядами взаимного понимания.

— Что вы, помилуйте! — возразила Клара Постельберг. — Я ведь знаю: les affaires sont les affaires[6].

— Бьюсь об заклад, — сказала она, когда мистер Броун ушел из конторы с господином Нойгойзлем, — что он пошел играть с Нойгойзлем в карамболь. Всякий раз, когда патрон на скачках, у Брауна деловые разговоры в кафе «Систиния», и всегда он берет с собою Нойгойзля.

— И хорошо делает, — сказала Этелька Шпрингер.

Клара Постельберг подсела к Соне.

— Что ты имеешь против Стани?

— Ничего, — сказала Соня. — Решительно ничего. Просто я его разлюбила.

— Почему же? И с каких пор?

— С каких пор? В сущности, я его по-настоящему никогда не любила, разве что только в тот день, когда познакомилась с ним. Позже я его только боялась: он дик и невменяем. Когда я бывала с ним на людях, то мне всегда приходилось дрожать, как бы он с кем-нибудь не затеял ссоры.

— Но ведь он очень дельный малый, — сказала Клара Постельберг, — и понимает решительно все. Во всем он знает толк. Недавно он мне объяснил, отчего все фруктовщицы стоят всегда на крестьянском рынке, а цветочницы на Кертнерштрассе. Теперь я это забыла, но это было очень интересно. К тому же он ведь рослый и красивый человек, не такой, как Георг Вайнер, этот…

Она не договорила. Позвонил телефон. Она вскочила и побежала в кабинет главы фирмы, у которого телефон стоял на столе. Через несколько мгновений она вернулась.

— Соня, тебя зовут к телефону.

— Георг?

— Кажется, он.

Соня пошла к аппарату. Клара Постельберг взялась за газету. Она начала с последней страницы и стала читать объявления, сначала легкомысленные, старавшиеся прерывистыми зовами любви вскружить голову «той восхитительной барышне» в белом, розовом или голубом платье, затем солидные предложения более положительных господ с некоторым соответственным или даже с довольно значительным капиталом. Практикант Иосиф играл при помощи двух медных крейцеров в увлекательную азартную игру собственного изобретения. Этелъка Шпрингер писала открытое письмо. Только шелест газеты и тиканье стенных часов нарушали тишину.

Вдруг фрейлейн Постельберг уронила газету.

— Этель, прислушайся-ка! Мне кажется, патрон вернулся!

Деревянная лестница, которая вела из склада в контору, скрипела под тяжелыми шагами. Две пишущие машины начали яростно стучать. Две головы склонились над вдвинутыми под валики листами бумаги. Нос практиканта беспокойно засновал между страницами наскоро раскрытой копировальной книги.

Но не господин Клебиндер, глава фирмы, взошел по лестнице, а Станислав Демба. В дверях он остановился и, прищурившись, обвел глазами комнату. Светло-коричневое пальто свободно висело у него на плечах. Спереди он стягивал его на груди руками.

— Соня здесь? — спросил он.

Он казался невыспавшимся и утомленным быстрою ходьбою и лестницей.

— Это вы, господин Демба? Здравствуйте! — воскликнула Клара Постельберг. — Соня в кабинете у патрона. Сейчас выйдет.

Она осторожно промолчала о том, что Соня говорит по телефону с Георгом Вайнером.

— Я подожду, — сказал Демба.

— Но в таком случае будьте любезны снять шляпу, Стани, — обратилась к нему Этелька Шпрингер. — У нас в комнате принято снимать шляпу.

Станислав Демба, со шляпою на голове, стоял посреди комнаты тяжело и неуклюже и с спокойством смотрел на Этельку Шпрингер. По лбу у него катилась капля пота. Он ее не стер, а только нервно шевельнул мускулами лица, как будто хотел спугнуть докучливое насекомое. Шляпы он не снял.

— Видишь, Клер, вот как это делается, — сказала Этелька Шпрингер и быстрым движением сняла у него шляпу с головы.

Демба вздрогнул, но не воспротивился этому. Этелька Шпрингер пододвинула ему стул.

— Так. Теперь можете сесть. Соня сейчас придет.

Станислав Демба с ненавистью уставился на Этельку Шпрингер, а потом, с выражением совершенной беспомощности — на свою широкополую шляпу, которую Этелька повесила на крюк у стены. Наконец, пожав плечами, он опустился на стул.

— Мне вы, однако, могли бы подать руку. Я ведь вам ничего не сделала, — сказала Клара Постельберг.

Демба, казалось, только теперь заметил протянутую ему руку и вдруг сделался разговорчив.

— Какие у вас прелестные, маленькие ручки, фрейлейн Клара! Никогда в жизни не видел я таких аристократически-благородных рук. Чего бы я не дал, чтобы поцеловать эту руку!

— Но пожалуйста! — поощрила его фрейлейн Постельберг, протянув ему и вторую руку.

— К сожалению, у вас на пальцах чернильные пятна. Это убивает всякую иллюзию, — сказал Демба.

— Вы сегодня несносны, господин Демба!

Клара Постельберг направилась, глубоко удрученная, к умывальнику, стоявшему между окном и копировальным прессом, и принялась тереть пальцы мылом.

— Туалетное мыло Хвойки! — сказал он вдруг. — Самое лучшее!

— Право же, вы сегодня несносны!

— Сегодня? Он всегда несносен, — заявила Этелька Шпрингер. — Не правда ли, Стани? Тем не менее вы можете пожать руку старой приятельнице. У меня на пальцах нет чернильных пятен.

Этелька Шпрингер и Станислав Демба были знакомы давно. Он был репетитором ее младшего брата, получая за уроки обед, и протащил его через четыре класса прогимназии. Этелька Шпрингер познакомила его с Соней. Но, несмотря на это, Этелька Шпрингер не удостоилась рукопожатия.

— Вам? — промолвил Демба и скривил губы. — Я боюсь вывиха.

— Вы невежа! — сказала Этелька Шпрингер. — Соня хорошо делает, что… — она приумолкла.

— Что делает Соня?

— Ничего!

— Что делает Соня? — крикнул Станислав Демба. Он вскочил со стула и был бледен как мел. — Что делает Соня?

— Не кричите так! Ничего, — ответила Этелька Шпрингер.

— Я желаю знать, что хотели вы сказать про Соню! — взревел Демба вне себя.

— Ничего я не хотела сказать. Оставьте меня, пожалуйста, в покое.

Этелька повернулась к нему спиной.

С треском опустились кулаки Станислава Дембы на доску стола. Что-то задребезжало, как будто разбилось большое зеркальное стекло. Практикант, задремавший в углу, вскочил и протер себе глаза. Клара Постельберг и Этелька Шпрингер обернулись и увидели Дембу, тяжело дышавшего, прислонившегося к письменному столу. Он был, по-видимому, сам испуган своей неожиданной яростью. Руки его опять исчезли под светлым пальто.

— С ума вы сошли, Стани? — крикнула Этелька Шпрингер. — Вы разбили мою чернильницу!

Но чернильница стояла невредимой на столе. Только немного чернил разбрызгалось, образовав два островка на металлической плите письменного стола.

— Но ведь какую-то вещь вы разбили. Стакан или что-нибудь другое. Я слышала ясно, как зазвенели осколки!

Этелька Шпрингер тщетно искала осколки на полу.

— Что делает Соня? — спросил Станислав Демба, на этот раз очень спокойно.

Вот она. Спросите ее сами, — ответила Этелька и показала на Соню Гартман, которая в этот миг вошла в комнату, привлеченная шумом.

Приход Станислава Дембы не был для Сони неожиданностью. Раз он узнал о ее отъезде, — непонятно, кто мог ему это рассказать, — то нельзя было сомневаться, что он придет и попытается удержать Соню. Объяснение, которое предстояло ей теперь, было неотвратимо. Оно принадлежало к числу тех маленьких неприятностей, с которыми нужно было Соне разделаться, прежде чем отправиться в путешествие. Оно было связано с этим путешествием так же, как скучное укладывание вещей, как тягостный разговор с патроном, как уклонение от расспросов ее хозяев. Соня жила у чужих людей, которые брали с нее высокую плату за скудно обставленную комнату и более чем скромную еду и вдобавок считали себя вправе наблюдать за ее поведением.

• Предыдущая
• 9/38
• Следующая