Сокровища поднебесной - Дженнингс Гэри - Страница 48

• Предыдущая
• 48/114
• Следующая

Вах!

Город под названием Сучжоу, через который мы проехали по пути на юг, оказался очень красивым, и нам было чуть ли не жаль покидать его. Но когда мы достигли цели нашего путешествия, города Ханчжоу, то обнаружили, что он еще красивей и изящней. Есть одна поговорка, которую знают даже те хань, которые живут очень далеко и никогда не бывали в обоих этих городах:

Это можно перевести так:

Как я уже говорил, Ханчжоу в одном отношении походил на Венецию: его со всех сторон окружала вода и насквозь пронизывали водные пути. Он одновременно был и речным и морским городом, но не портом. Ханчжоу располагался на северном берегу реки, которая называлась Фучуньцзянь; в этом месте река расширялась, мелела и веерообразно устремлялась на восток от города в виде многочисленных ручейков по всей территории обширной, широкой ровной дельты из песка и гальки. Эта пустынная дельта растянулась примерно на две сотни ли, от Ханчжоу и до того места, которое большую часть времени представляло собой отдаленное побережье Китайского моря. (Я вкратце объясню, что имею в виду под «большей частью времени».) Поскольку морские суда не могли пройти по этому огромному песчаному мелководью, в Ханчжоу не имелось благоприятных условий для порта, только молы, которые были необходимы для управления, со сравнительно немногочисленными и маленькими лодками, курсировавшими по реке в глубь города.

Все главные улицы Ханчжоу были каналами, которые отходили от берегов реки в сторону города, пронизывали и огибали его. В некоторых местах эти каналы превращались в широкие озера со спокойной и гладкой, как зеркало, водной поверхностью. Посреди этих озер имелись островки с общественными парками, все они были полны цветов, птиц, павильонов и флагов. Улицы поменьше были аккуратно вымощенными, широкими, но извилистыми и запутанными; они горбились над каналами в виде богато украшенных высоких мостов, которых было такое количество, что я не мог сосчитать. На каждом повороте улицы или канала можно было увидеть на возвышениях тщательно сделанные ворота, или шумный базар, или же пышное сооружение храма, или же дом в десять-двенадцать этажей с характерно изогнутыми свесами крыши.

Придворный архитектор Ханбалыка однажды рассказал мне, что в городах у хань никогда не бывает прямых улиц, потому что простые люди имеют глупость верить, что демоны могут перемещаться только прямо, и потому хань пытаются им помешать, заставляя улицы петлять. Честно говоря, мне показалось, что хань, прокладывая свои улицы в любом городе — включая также и водные улицы Ханчжоу, — обдуманно подражали своей манере письма. Городской базар — любой, а в городе, подобном Ханчжоу, их было огромное множество — представлял собой прямоугольную площадь, которая была окружена улицами с поворотами, изгибами и волнообразными ответвлениями, плавными или резкими — точно такими же, какие делает кисть при написании иероглифов. Моя личная печать могла бы стать прекрасным планом какого-нибудь обнесенного стеной ханьского города.

Ханчжоу был, как и подобает столице, очень цивилизованным и передовым и мог во многом служить примером хорошего вкуса. На улицах его встречались высокие вазы, в которые владельцы домов или лавок ставили цветы, чтобы доставить удовольствие прохожим. В это время года повсюду красовались ослепительные хризантемы. Этот цветок, между прочим, был национальной эмблемой Манзи, которая повторялась на всех официальных указателях, документах и тому подобном; хань почитали хризантему, потому что ее пышное соцветие было очень похоже на солнце с лучами. Еще на улицах кое-где были развешаны таблички с пометками — так объяснил мне писец — «Сосуд для почтительного сбора священных бумаг». В него складываются, сказал он, все обрывки бумага с написанным на них текстом. Обычно мусор просто выметали и убирали, но написанное слово ценилось здесь столь высоко, что такие бумага доставляли в специальный храм и там проводили особый ритуал их сжигания.

Однако Ханчжоу походил также на процветающий торговый город, в некотором отношении довольно кричащий и пышный. Казалось, что самый последний человек на улице, кроме покрытых пылью только что прибывших путешественников вроде нас, был разодет в богатые шелковые и бархатные наряды и увешан драгоценностями. Хотя почитатели Ханчжоу называют этот город «раем на земле», жители других городов из зависти именуют его «котлом для переплавки денег». Еще я видел на улицах при свете дня медленно прогуливающихся молодых женщин для утех, хань называют их «полевыми цветами». Было в Ханчжоу и великое множество винных и чайных лавок с названиями вроде «Чистое удовольствие», «Источник свежести», «Райский сад Джанет» (для того, чтобы потрафить мусульманам, местным и приезжим) — в некоторых из них на самом деле можно было купить вино и чай, но преимущественно там торговали «полевыми цветами».

Названия улиц и достопримечательностей в Ханчжоу были чем-то средним между хорошим вкусом и безвкусицей. Многие были просто поэтическими: один парк на острове назывался Павильоном, над Которым на Рассвете Летают Цапли. Некоторые названия были связаны с местными легендами: один храм, например, именовался Священный Дом, Который Вознесся к Небесам. Некоторые названия были краткими и описательными: канал, известный как Тушь для Питья, вовсе не был полон туши, он был чистым. Название происходило от расположенных на его берегу школ: хань под питьем туши подразумевают обучение. Некоторые названия были излишне цветистыми: переулок Цветов, Сделанных из Цветных Перышек Птиц — коротенькая улочка с лавками, в которых делали головные уборы. А кое-какие названия были просто неуклюжими: главная дорога, которая шла из города вглубь, была увешана указателями с надписями «Мощеная улица, которая проходит между огромных деревьев, падающих водопадов и поднимается к древнему буддистскому храму на холме».

Еще Ханчжоу напоминал Венецию тем, что в нем тоже не разрешалось пускать больших животных в центр города. В Венеции любой прибывший в город всадник должен привязать своего коня на campo[231] на северо-востоке острова и дальше продолжить путь на гондоле. Точно так же, приехав в Ханчжоу, мы оставили наших лошадей и вьючных ослов в караван-сарае в окрестностях города и не торопясь отправились пешком — по улицам, через мосты, — а рабы следом несли необходимые нам вещи. Когда мы пришли к огромному дворцу — резиденции вана, нам пришлось даже оставить снаружи свою обувь. Встретивший нас у входа управляющий заверил, что у хань так принято, и выдал всем мягкие шлепанцы, которые носили внутри дворца.

Ваном Ханчжоу был недавно назначен еще один из сыновей Хубилая, Агячи, который оказался чуть старше меня. Его уже предупредил о нашем приезде посланный вперед гонец, и он приветствовал меня чрезвычайно тепло: «Sain bina, sain urkek», к Ху Шенг Агячи обратился почтительно, как к «sain nai». Мы вымылись с дороги, переоделись в более подходящие наряды и присоединились к Агячи на пиру, который он устроил по случаю нашего приезда. Меня хозяин усадил справа от себя, а Ху Шенг — слева, а не за отдельный стол для женщин. Немногие обращали внимание на Ху Шенг, когда она была рабыней, потому что, хотя тогда она была не менее красива, но одевалась так, как предписывалось рабыне, и вела себя скромно. Теперь же, став моей возлюбленной, Ху Шенг одевалась так же богато, как и любая благородная дама, но только исходящий от нее внутренний свет заставлял людей обращать на нее внимание — окружающие смотрели на нее с одобрением и восхищением.

Стоявшие на столе местные блюда приятно пахли и были вкусными, но немного отличались от тех, что приняты в Катае. Хань, уж не знаю почему, не любят молока и молочных продуктов, которые так сильно нравятся их соседям тибетцам и монголам. Поэтому здесь отсутствовали масло, сыр, кумыс или арха, но было множество других незнакомых блюд, которые возмещали их с лихвой. Когда слуги положили мне в тарелку нечто под названием «цыпленок mao-tai», я подумал, что сейчас захмелею, но он не был хмельным, всего лишь восхитительно нежным. Слуга в пиршественном зале объяснил, что цыпленка вовсе не готовили в этом крепком напитке, а только убили с его помощью. Если давать цыпленку пить mao-tai, сказал он, то цыпленок станет мягким, как это происходит с человеком, который расслабил все свои мышцы, он умирает, пребывая в блаженстве, и после того, как его приготовят, становится очень нежным.

• Предыдущая
• 48/114
• Следующая