Детям (сборник) - Достоевский Федор Михайлович - Страница 19
- Предыдущая
- 19/45
- Следующая
– Ух, какое сердечко! – сказала Настя, поцеловав ножку княжны, которую разувала.
Наконец все было кончено, княжна легла, и Настя вышла из комнаты. Вмиг Катя вскочила с постели и бросилась ко мне. Я вскрикнула, встречая ее.
– Пойдем ко мне, ложись ко мне! – заговорила она, подняв меня с постели. Мгновенье спустя я была в ее постели, мы обнялись и жадно прижались друг к другу. Княжна зацеловала меня в пух.
– А ведь я помню, как ты меня ночью целовала! – сказала она, покраснев как мак.
Я рыдала.
– Неточка! – прошептала Катя сквозь слезы, – ангел ты мой, я ведь тебя так давно, так давно уж люблю! Знаешь, с которых пор?
– Когда?
– Как папа приказал у тебя прощения просить, тогда как ты за своего папу заступилась, Неточка… Си-ро-точка ты моя! – протянула она, снова осыпая меня поцелуями. Она плакала и смеялась вместе.
– Ах, Катя!
– Ну, что? ну, что?
– Зачем мы так долго… так долго… – и я не договорила. Мы обнялись и минуты три не говорили ни слова.
– Послушай, ты что думала про меня? – спросила княжна.
– Ах, как много думала, Катя! все думала, и день и ночь думала.
– И ночью про меня говорила, я слышала.
– Неужели?
– Плакала сколько раз.
– Видишь! Что ж ты все была такая гордая?
– Я ведь была глупа, Неточка. Это на меня так придет, и кончено. Я все зла была на тебя.
– За что?
– За то, что сама дурная была. Прежде за то, что ты лучше меня; потом за то, что тебя папа больше любит. А папа добрый человек, Неточка! да?
– Ах, да! – отвечала я со слезами, вспомнив про князя.
– Хороший человек, – серьезно сказала Катя, – да что мне с ним делать? он все такой… Ну, а потом стала у тебя прощенья просить и чуть не заплакала, и за это опять рассердилась.
– А я-то видела, а я-то видела, что ты плакать хотела.
– Ну, молчи ты, дурочка, плакса такая сама! – крикнула на меня Катя, зажав мне рот рукою. – Слушай, мне очень хотелось любить тебя, а потом вдруг ненавидеть захочется, и так ненавижу, так ненавижу!..
– За что же?
– Да уж я сердита на тебя была. Не знаю за что! А потом я и увидела, что ты без меня жить не можешь, и думаю: вот уж замучу я ее, скверную!
– Ах, Катя!
– Душка моя! – сказала Катя, целуя мне руку, – ну а потом я с тобой говорить не хотела, никак не хотела. А помнишь, Фальстафку я гладила?
– Ах ты, бесстрашная!
– Как я тру…си…ла-то, – протянула княжна. – Ты знаешь ли, почему я к нему пошла?
– Почему?
– Да ты смотрела. Когда увидела, что ты смотришь… ах! будь что будет, да и пошла. Испугала я тебя, а? Боялась ты за меня?
– Ужасть!
– Я видела. А уж я-то как рада была, что Фальстафка ушел! Господи, как я трусила потом, как он ушел, чу…до…вище этакое!
И княжна захохотала нервическим смехом; потом вдруг приподняла свою горячую голову и начала пристально глядеть на меня. Слезинки, как жемчужинки, дрожали на ее длинных ресницах.
– Ну, что в тебе есть, что я тебя так полюбила? Ишь, бледненькая, волосы белокуренькие, сама глупенькая, плакса такая, глаза голубенькие, си…ро…точка ты моя!!!
И Катя нагнулась опять без счету целовать меня. Несколько капель ее слез упали на мои щеки. Она была глубоко растрогана.
– Ведь как любила-то тебя, а все думаю – нет, да нет! не скажу ей! И ведь как упрямилась! Чего я боялась, чего я стыдилась тебя! Ведь смотри, как нам теперь хорошо!
– Катя! больно мне как! – сказала я, вся в исступлении от радости. – Душу ломит!
– Да, Неточка! Слушай дальше… да, слушай, кто тебя Неточкой прозвал?
– Мама.
– Ты мне все про маму расскажешь?
– Всё, всё, – отвечала я с восторгом.
– А куда ты два платка мои дела, с кружевами? а ленту зачем унесла? Ах ты, бесстыдница! Я ведь это знаю.
Я засмеялась и покраснела до слез.
– Нет, думаю, помучу ее, подождет. А иной раз думаю: да я ее вовсе не люблю, я ее терпеть не могу. А ты все такая кроткая, такая овечка ты моя! А ведь как я боялась, что ты думаешь про меня, что я глупа! Ты умна, Неточка, ведь ты очень умна? а?
– Ну, что ты, Катя! – отвечала я, чуть не обидевшись.
– Нет, ты умна, – сказала Катя решительно и серьезно, – это я знаю. Только раз я утром встала и так тебя полюбила, что ужас! Ты мне во всю ночь снилась. Думаю, я к маме буду проситься и там буду жить. Не хочу я ее любить, не хочу! А на следующую ночь засыпаю и думаю: кабы она пришла, как и в прошлую ночь, а ты и пришла! Ах, как я притворялась, что сплю… Ах, какие мы бесстыдницы, Неточка!
– Да за что ж ты меня все любить не хотела?
– Так… да что я говорю! ведь я тебя все любила! все любила! Уж потом и терпеть не могла; думаю, зацелую я ее когда-нибудь или исщиплю всю до смерти. Вот тебе, глупенькая ты этакая!
И княжна ущипнула меня.
– А помнишь, я тебе башмак подвязывала?
– Помню.
– Помню; хорошо тебе было? Смотрю я на тебя: экая милочка, думаю: дай я ей башмак подвяжу, что она будет думать! Да так мне самой хорошо стало. И ведь, право, хотела поцеловаться с тобою… да и не поцеловала. А потом так смешно стало, так смешно! И всю дорогу, как гуляли вместе, так вот вдруг и хочу захохотать. На тебя смотреть не могу, так смешно. А ведь как я рада была, что ты за меня в темницу пошла.
Пустая комната называлась «темницей».
– А ты струсила?
– Ужас как струсила.
– Да не тому еще рада, что на себя сказала, а рада тому была, что ты за меня посидишь! Думаю: плачет она теперь, а я-то ее как люблю! Завтра буду ее так целовать, так целовать! И ведь не жалко, ей-богу, не жалко было тебя, хоть я и поплакала.
– А я-то вот и не плакала, нарочно рада была!
– Не плакала? ах ты злая! – закричала княжна.
– Катя, Катя! Боже мой, какая ты хорошенькая!
– Не правда ли? Ну, теперь что хочешь со мной, то и делай! Тирань меня, щипли меня! Пожалуйста, ущипни меня! Голубчик мой, ущипни!
– Шалунья!
– Ну, еще что?
– Дурочка…
– А еще?
– А еще поцелуй меня.
И мы целовались, плакали, хохотали.
– Неточка! во-первых, ты всегда будешь ко мне спать приходить. Потом я не хочу, чтобы ты была такая скучная. Отчего тебе скучно было? Ты мне расскажешь? а?
– Все расскажу; но мне теперь не скучно, а весело!
– Нет, уж будут у тебя румяные щеки, как у меня! Ах, кабы завтра поскорей пришло! Тебе хочется спать, Неточка?
– Нет.
– Ну, так давай говорить.
И часа два мы еще проболтали. Бог знает чего мы не переговорили. Во-первых, княжна сообщила мне все свои планы для будущего и настоящее положение вещей. И вот я узнала, что папу она любит больше всех, почти больше меня. Потом мы порешили обе, что мадам Леотар прекрасная женщина и что она вовсе не строгая. Далее мы тут же выдумали, что мы будем делать завтра, послезавтра, и вообще рассчитали жизнь чуть ли не на двадцать лет. Катя выдумала, что мы будем так жить: она мне будет один день приказывать, а я все исполнять, а другой день наоборот – я приказывать, а она беспрекословно слушаться; а потом мы обе будем поровну друг другу приказывать; а там кто-нибудь нарочно не послушается, так мы сначала поссоримся, так, для виду, а потом как-нибудь поскорее помиримся. Одним словом, нас ожидало бесконечное счастие. Наконец мы утомились болтать, у меня закрывались глаза. Катя смеялась надо мной, что я соня, и сама заснула прежде меня. Наутро мы проснулись разом; поцеловались наскоро, потому что к нам входили, и я успела добежать до своей кровати.
Весь день мы не знали, что делать друг с другом от радости. Мы все прятались и бегали от всех, более всего опасаясь чужого глаза. Наконец я начала ей свою историю. Катя потрясена была до слез моим рассказом.
– Злая, злая ты этакая! Для чего ты мне раньше всего не сказала? Я бы тебя так любила, так любила! И больно тебя мальчики били на улице?
– Больно. Я так боялась их!
– Ух, злые! Знаешь, Неточка, я сама видела, как один мальчик другого на улице бил. Завтра я тихонько возьму Фальстафкину плетку, и уж если один встретится такой, я его так прибью, так прибью!
- Предыдущая
- 19/45
- Следующая
