Детям (сборник) - Достоевский Федор Михайлович - Страница 14
- Предыдущая
- 14/45
- Следующая
– Смотрите на нее, – сказала она, указывая на меня, – больной ребенок, учится первый раз и вдесятеро больше вас сделала. Вам это не стыдно?
– Она знает больше меня? – спросила в изумлении Катя, – да она еще азбуку учит!
– Вы во сколько времени азбуку выучили?
– В три урока.
– А она в один. Стало быть, она втрое скорее вас понимает и мигом вас перегонит. Так ли?
Катя подумала немного и вдруг покраснела, как полымя, уверясь, что замечание мадам Леотар справедливо. Покраснеть, сгореть от стыда – было ее первым движением почти при каждой неудаче, в досаде ли, от гордости ли, когда ее уличали за шалости, – одним словом, почти во всех случаях. В этот раз почти слезы выступили на глазах ее, но она смолчала и только так посмотрела на меня, как будто желая сжечь меня взглядом. Я тотчас догадалась, в чем дело. Бедняжка была горда и самолюбива до крайности. Когда мы пошли от мадам Леотар, я было заговорила, чтоб рассеять поскорей ее досаду и показать, что я вовсе не виновата в словах француженки, но Катя промолчала, как будто не слыхала меня.
Через час она вошла в ту комнату, где я сидела за книгой, все раздумывая о Кате, пораженная и испуганная тем, что она опять не хочет со мной говорить. Она посмотрела на меня исподлобья, уселась, по обыкновению, на диване и полчаса не спускала с меня глаз. Наконец я не выдержала и взглянула на нее вопросительно.
– Вы умеете танцевать? – спросила Катя.
– Нет, не умею.
– А я умею.
Молчание.
– А на фортепиано играете?
– Тоже нет.
– А я играю. Этому очень трудно выучиться.
Я смолчала.
– Мадам Леотар говорит, что вы умнее меня.
– Мадам Леотар на вас рассердилась, – отвечала я.
– А разве папа будет тоже сердиться?
– Не знаю, – отвечала я.
Опять молчание; княжна в нетерпении била по полу своей маленькой ножкой.
– Так вы надо мной будете смеяться, оттого что лучше меня понимаете? – спросила она наконец, не выдержав более своей досады.
– Ох, нет, нет! – закричала я и вскочила с места, чтоб броситься к ней и обнять ее.
– И вам не стыдно так думать и спрашивать об этом, княжна? – раздался вдруг голос мадам Леотар, которая уже пять минут наблюдала за нами и слышала наш разговор. – Стыдитесь! вы стали завидовать бедному ребенку и хвалиться перед ней, что умеете танцевать и играть на фортепиано. Стыдно; я все расскажу князю.
Щеки княжны загорелись, как зарево.
– Это дурное чувство. Вы ее обидели своими вопросами. Родители ее были бедные люди и не могли ей нанять учителей; она сама училась, потому что у ней хорошее, доброе сердце. Вы бы должны были любить ее, а вы хотите с ней ссориться. Стыдитесь, стыдитесь! Ведь она – сиротка. У ней нет никого. Еще бы вы похвалились перед ней, что вы княжна, а она нет. Я вас оставляю одну. Подумайте о том, что я вам говорила, исправьтесь.
Княжна думала ровно два дня! Два дня не было слышно ее смеха и крика. Проснувшись ночью, я подслушала, что она даже во сне продолжает рассуждать с мадам Леотар. Она даже похудела немного в эти два дня, и румянец не так живо играл на ее светленьком личике. Наконец на третий день мы обе сошлись внизу, в больших комнатах. Княжна шла от матери, но, увидев меня, остановилась и села недалеко, напротив. Я со страхом ожидала, что будет, дрожала всеми членами.
– Неточка, за что меня бранили за вас? – спросила она наконец.
– Это не за меня, Катенька, – отвечала я, спеша оправдаться.
– А мадам Леотар говорит, что я вас обидела.
– Нет, Катенька, нет, вы меня не обидели.
Княжна вскинула плечиками в знак недоуменья.
– Отчего ж вы все плачете? – спросила она после некоторого молчания.
– Я не буду плакать, если вы хотите, – отвечала я сквозь слезы.
Она опять пожала плечами.
– Вы и прежде все плакали?
Я не отвечала.
– Зачем вы у нас живете? – спросила вдруг княжна, помолчав.
Я посмотрела на нее в изумлении, и как будто что-то кольнуло мне в сердце.
– Оттого, что я сиротка, – ответила я наконец, собравшись с духом.
– У вас были папа и мама?
– Были.
– Что, они вас не любили?
– Нет… любили, – отвечала я через силу.
– Они были бедные?
– Да.
– Очень бедные?
– Да.
– Они вас ничему не учили?
– Читать учили.
– У вас были игрушки?
– Нет.
– Пирожное было?
– Нет.
– У вас было сколько комнат?
– Одна.
– Одна комната?
– Одна.
– А слуги были?
– Нет, не было слуг.
– А кто ж вам служил?
– Я сама покупать ходила.
Вопросы княжны все больше и больше растравляли мне сердце. И воспоминания, и мое одиночество, и удивление княжны – все это поражало, обижало мое сердце, которое обливалось кровью. Я вся дрожала от волнения и задыхалась от слез.
– Вы, стало быть, рады, что у нас живете?
Я молчала.
– У вас было платье хорошее?
– Нет.
– Дурное?
– Да.
– Я видела ваше платье, мне его показывали.
– Зачем же вы меня спрашиваете? – сказала я, вся задрожав от какого-то нового, неведомого для меня ощущения и подымаясь с места. – Зачем же вы меня спрашиваете? – продолжала я, покраснев от негодования. – Зачем вы надо мной смеетесь?
Княжна вспыхнула и тоже встала с места, но мигом преодолела свое волнение.
– Нет… я не смеюсь, – отвечала она. – Я только хотела знать, правда ли, что папа и мама у вас были бедны?
– Зачем вы спрашиваете про папу и маму? – сказала я, заплакав от душевной боли. – Зачем вы так про них спрашиваете? Что они вам сделали, Катя?
Катя стояла в смущении и не знала, что отвечать. В эту минуту вошел князь.
– Что с тобой, Неточка? – спросил он, взглянув на меня и увидев мои слезы, – что с тобой? – продолжал он, взглянув на Катю, которая была красна, как огонь, – о чем вы говорили? За что вы поссорились? Неточка, за что вы поссорились?
Но я не могла отвечать. Я схватила руку князя и со слезами целовала ее.
– Катя, не лги. Что здесь было?
Катя лгать не умела.
– Я сказала, что видела, какое у нее было дурное платье, когда еще она жила с папой и мамой.
– Кто тебе показывал? Кто смел показать?
– Я сама видела, – отвечала Катя решительно.
– Ну, хорошо! Ты не скажешь на других, я тебя знаю. Что же дальше?
– А она заплакала и сказала: зачем я смеюсь над папой и над мамой?
– Стало быть, ты смеялась над ними?
Хоть Катя и не смеялась, но, знать, в ней было такое намерение, когда я с первого разу так поняла. Она не отвечала ни слова: значит, тоже соглашалась в проступке.
– Сейчас же подойди к ней и проси у нее прощения, – сказал князь, указав на меня.
Княжна стояла бледная, как платок, и не двигаясь с места.
– Ну? – сказал князь.
– Я не хочу, – проговорила наконец Катя вполголоса и с самым решительным видом.
– Катя!
– Нет, не хочу, не хочу! – закричала она вдруг, засверкав глазками и затопав ногами. – Не хочу, папа, прощения просить. Я не люблю ее. Я не буду с нею вместе жить… Я не виновата, что она целый день плачет. Не хочу, не хочу!
– Пойдем со мной, – сказал князь, схватил ее за руку и повел к себе в кабинет. – Неточка, ступай наверх.
Я хотела броситься к князю, хотела просить за Катю, но князь строго повторил свое приказание, и я пошла наверх, похолодев от испуга, как мертвая. Придя в нашу комнату, я упала на диван и закрыла руками голову. Я считала минуты, ждала Катю с нетерпением, хотела броситься к ногам ее. Наконец она воротилась, не сказав мне ни слова, прошла мимо меня и села в угол. Глаза ее были красны, щеки опухли от слез. Вся решимость моя исчезла. Я смотрела на нее в страхе и от страха не могла двинуться с места.
Я всеми силами обвиняла себя, всеми силами старалась доказать себе, что я во всем виновата. Тысячу раз хотела я подойти к Кате и тысячу раз останавливалась, не зная, как она меня примет. Так прошел день, другой. К вечеру другого дня Катя сделалась веселей и погнала было свой обруч по комнатам, но скоро бросила свою забаву и села одна в угол. Перед тем как ложиться спать, она вдруг оборотилась было ко мне, даже сделала ко мне два шага, и губки ее раскрылись сказать мне что-то такое, но она остановилась, воротилась и легла в постель. За тем днем прошел еще день, и удивленная мадам Леотар начала наконец допрашивать Катю: что с ней сделалось? не больна ли она, что вдруг затихла? Катя отвечала что-то, взялась было за волан, но только что отворотилась мадам Леотар, – покраснела и заплакала. Она выбежала из комнаты, чтоб я не видала ее. И наконец все разрешилось: ровно через три дня после нашей ссоры она вдруг после обеда вошла в мою комнату и робко приблизилась ко мне.
- Предыдущая
- 14/45
- Следующая
