Пари с морским дьяволом - Михалкова Елена Ивановна - Страница 8
- Предыдущая
- 8/75
- Следующая
Сергей проявил неожиданную осведомленность. Макар Илюшин, ходячая энциклопедия, когда-то прочел ему целую лекцию об аутизме, и кое-что из этой лекции осело в памяти Бабкина на удивление прочно.
– Это нарушение развития, – припомнил он. – Неспособность воспринимать эмоции других людей и выражать свои собственные. Очень модная болезнь, которой нынче награждают кого попало. Достаточно быть мрачной букой, и можешь называть себя гордым обладателем этого синдрома.
Маша покачала головой.
– У нее монотонная речь. Знаешь, как будто человек одну ноту тянет, только словами. И еще она выглядит немного… – она замялась, – бесчувственной.
– Как робот?
– Скорее, как зомби. Она пыталась объяснить мне, что ей тяжело общаться с несколькими людьми сразу. И даже извинялась. Но это выглядело так, словно я беседую с инопланетянином. А он не совсем понимает, зачем нужно все это говорить, но что поделать, такие уж у этих людишек ритуалы.
– Диагност ты мой недоделанный!
– Недоделанный, – согласилась Маша. – Но все это мне не нравится.
Сергей посмотрел на часы и поднялся с кровати.
– Мне пора: вахта не ждет.
Уже в дверях он обернулся.
– Слушай, а почему тебе это не нравится? Даже если допустить, что ты права.
Маша поморщилась. Короткий разговор с мужем, как всегда, подействовал на нее успокаивающе. Теперь она отчетливо понимала, что все это глупость, которую неловко даже подумать, не то что произнести вслух.
– Я внимательно слушаю, – напомнил о себе Сергей.
Она махнула рукой:
– Прости, это чушь. Я просто взбаламутила себя.
Бабкин всем лицом выразил живейший интерес, и Маша поняла, что без ответа он не уйдет.
– Я где-то читала, – нехотя сказала она, – что люди с синдромом Аспергера имеют повышенную склонность к насилию. Ты что-нибудь слышал про Мартина Брайанта? Ну, Австралийского Убийцу?
Старпом доверил Сергею стоять за штурвалом. Огромное колесо едва уловимо пахло лаком, как свежий паркет, и было не гладким, как он ожидал, а немного шершавым. Бабкин обхватил рукояти – и улыбнулся во весь рот.
Черт возьми, это было здорово!
Словно ты мальчишка, сбежавший с уроков и забравшийся на крышу через ржавую дверцу с навесным замком, который вечно подвыпивший дворник забывает запирать. Сидишь, свесив ноги с края крыши, бесстрашный, как Питер Пэн, и под тобой шелестит летний двор, а наверху небо звенит от зноя, и голуби курлычут, и дребезжит старенький мотоцикл дяди Валеры из тридцать четвертой, и ветер поет в струнах проводов.
Бригантина летела, почти не замечая волн. Казалось невероятным, что один человек может управлять такой махиной.
Об этом Бабкин и сказал старпому.
– Один не может, – разочаровал его Диких. – Нет, если, скажем, штиль, то без проблем. А если штормит, то нужны двое как минимум.
Сергею остро захотелось, чтобы был шторм. Хотелось геройствовать, удерживать рвущийся из рук штурвал, кричать «трави помалу», что бы это ни означало, и потом, когда все закончится, одобрительно похлопывать товарищей по плечу.
«Фантазерус обыкновеникус, – подумала та часть Сергея, которая не опьянела от запаха волн и ощущения штурвала в собственных руках. – Заразился от Машки. Но ей-то простительно. А тебе, взрослому мужику, стыдно. Трави помалу, понимаешь!»
– Артем, что значит «трави помалу»?
– Значит, медленно отпускай.
Солнце плыло над морем, лежа на подушке из розовых облаков. «Снова не мои слова, а Машкины», – поймал себя Сергей. Его дед говорил, что, прожив с женой много лет душа в душу, временами стал думать ее мыслями. Раньше Бабкин не понимал, что это значит. Зато понял теперь.
У него самого все было просто. Солнце встает, облака бегут. Жизнь состоит из подлежащего и сказуемого. Все прочее – излишества. Оперативная работа к ним не располагала. В отделе Бабкина работали люди бесхитростные, понапрасну не рефлексирующие, и он был таким же.
Не стоит ничего усложнять. Это базовая стратегия выживания в том мире, где из самых лучших побуждений советуют: «Будь проще, и люди к тебе потянутся».
Но когда он ушел из оперативников, в его жизни возник Макар Илюшин.
В ответ на предложение «будь проще», Илюшин советовал: «Будь сложнее, и от тебя отвалятся те, кто проще». Умный, насмешливый, с невероятно развитой интуицией, он искал самые сложные пути и брезговал очевидными. Первые полгода совместной работы Сергей чувствовал себя как человек, ухвативший за хвост метеор и волочащийся за ним по галактикам.
Потом появилась Машка, рыжая Машка с веснушками и лисьими бровями, вечно обгоревшими плечами и такой улыбкой, что поначалу, когда она улыбалась, Сергей каждый раз хотел спросить: «Это вы мне?»
Не верилось, что подобное дарят просто так.
Потом не верилось, что она собирается выйти за него замуж.
Потом не верилось, что она его любит. Причем ежедневно любит! Всегда! Нет, необъяснимо.
Машка трудилась сценаристом, придумывала сюжеты для детской передачи. Заодно понемножку писала рассказы для детей. И, конечно, наотрез отказывалась обходиться одними лишь подлежащими и сказуемыми, когда в мире есть столько разнообразных определений, дополнений и обстоятельств.
Трава какая?
«Зеленая!» – ответил бы Бабкин.
«Мягкая, влажная от непросохшей росы, и щекочет босые пятки», – ответила бы Маша, а потом придумала бы мышиного бегемота, который живет под листом лопуха.
Она превращала самые простые события в увлекательные истории. Из встречи с собакой соседа могла сделать комедию, из потери варежки – полноценный детектив.
Бабкину пришлось привыкать к тому, что ручку настройки яркости этой жизни выкрутили на максимум. В мир, похожий на простой и незамысловатый куриный бульон, добавили отчетливых запахов, вкусов и цвета. Был жидкий суп – стало непонятно что. Иногда черничное мороженое, а иногда – кулебяка с грибами!
Но жить стало значительно интереснее.
Он не принял всерьез фантазии жены о девушке с аутизмом. Всегда есть люди, которых раздражают окружающие, что же в этом удивительного. А Машка, по своему обыкновению, все преувеличила, сочинила историю и сама себя напугала.
Солнце поднималось все выше, и море начало сиять. Справа от корабля пролегла дорожка искрящегося жидкого золота. Заглядевшись на нее, Бабкин едва не дернул штурвал.
– Сергей! – укоризненно сказал Артем.
Бабкин извинился и постарался сосредоточиться.
Но его начало клонить в сон. Он встряхивался, хлопал себя по щекам – не помогало.
– Кофе хочешь? – старпом искоса взглянул на него.
– Не, спасибо. Сам проснусь.
Проснуться не получалось. Даже свежий ветер отчего-то не бодрил, а навевал грезы о каюте, где нет сквозняков, где он рухнет на койку и…
– Так, запас кофе кончился, я пошел за новым, – решительно сказал Диких. – Не благодари.
– Спасибо! – запоздало крикнул Бабкин ему вслед.
Елки-палки, он один за штурвалом! «Сейчас бы как крутануть!»
Он представил, как корабль тяжело завалится на бок, скрипнут мачты, загрохочут вещи в каютах, вскинется яростно волна, с силой ударившись о борт. А Машка скажет…
– Кажется, меня только что пытались убить.
Сергей вздрогнул. Он едва не уснул за те несколько секунд, что прошли с ухода старпома.
– Простите?
Перед ним стоял носатый очкарик в старомодном «бабушкином» свитере и тер переносицу. Он не выглядел испуганным, скорее озабоченным, и потому у Сергея не возникло и тени сомнений, что слова об убийстве ему просто почудились.
Аркадий Бур поправил очки, вздохнул и повторил:
– Кажется, меня только что пытались убить.
Рассказ режиссера оказался коротким. Он вышел на дальнюю часть палубы («кажется, это называется полуют, но я не совсем уверен»), чтобы покурить в тишине. Его немилосердно тошнило всю ночь, тошнило утром, тошнило за завтраком, и никакие лекарства не помогали.
- Предыдущая
- 8/75
- Следующая
