Пари с морским дьяволом - Михалкова Елена Ивановна - Страница 29

• Предыдущая
• 29/75
• Следующая

Местные знали о том, что здесь опасно. Но Матвей с Эрикой были не из местных.

Он похоронил ее на старом кладбище за городом. Долго и сосредоточенно выбирал памятник на могилу. Это казалось очень важным, и он едва не сошел с ума, пытаясь найти единственный подходящий. В конце концов остановился на простом белом камне. Но в глубине души понимал, что это не то, и мучился.

Компаньон раскопал ему психотерапевта, кормил какими-то таблетками, выхаживал. Матвей молча ел все, что ему давали. Мало двигался и в основном сидел, глядя в одну точку. Теперь он знал, что означала боль в сердце. Она была лишь предвестницей того, что отныне заполнило его целиком.

Однажды он просто купил обратный билет в Россию. Билет в один конец – ведь он больше никогда не собирался возвращаться сюда. Ни вещей, ни фотографий брать не стал. В аэропорту, стоя в очереди на паспортный контроль с единственной сумкой через плечо, он отстраненно размышлял о том, что ему нужно как-то провести следующие сорок лет, чем-то занять их… Если повезет, то тридцать. Но все равно много.

Газета в руках соседки оказалась открыта на разделе «происшествия». После Матвей даже не мог воспроизвести, о чем там говорилось. Кажется, что-то о разбившихся рыбаках, но он не был уверен. Перед глазами блеснули вспышки, будто стоп-кадры из фильма. Яхта. Скалы. Тусклый маяк, захлестываемый волнами.

Он выбрался из очереди и пошел куда глаза глядят.

Очнулся на высоком берегу моря.

Как он добрался до этого места, Матвей не смог вспомнить ни тогда, ни позже. Этот путь стерся из его памяти, как и содержание заметки в газете. Он сидел на нагревшихся под солнцем черных камнях, сумка его куда-то пропала, на рубашке расплывались бензиновые разводы (как? откуда?). Пахло соляркой и морем. Внизу протянулась долгая белая полоса песка, по которой бегал босиком маленький ребенок, и мать, широко расставив руки, ловила его, смеялась и подбрасывала в воздух.

– …Компаньон мой, кажется, решил, что я окончательно свихнулся, – улыбаясь, сказал Матвей. – Грозил признать по суду недееспособным.

– И что? – спросил Бабкин. – Правда, пошел в суд?

– К чиновникам он со мной пошел. Ругался, но пошел.

…В конце концов, они получили все необходимые бумаги. Бюрократических препон оказалось не так много, как он опасался. Разумеется, его считали психом. Но если псих хочет за свой счет строить новый маяк, почему бы и нет!

Матвей потратил все, что у него было. Но полгода спустя на мрачных скалах Энеи зажегся свет, такой яркий, что его было видно даже днем.

Сначала его называли чокнутым. Бомба в одну воронку два раза не падает, говорили местные, и одна трагедия не повод сторожить там, наверху, целую вечность. Здесь тихие воды, твердили они, а этот сумасшедший отгрохал такую башню, будто у нас тут мыс Горн!

Но всего полтора месяца спустя после того, как маяк заработал, бомба все-таки снова упала в воронку. Две яхты попали в шторм и держали курс на скалы, пока не увидели свет маяка.

Они потом приходили к нему: двое братьев с семьями, в компании веселого пшеничного терьера, путешествовавшего с ними по всему свету. Матвей не особенно удивился, узнав в жене одного из братьев ту самую женщину, которая ловила малыша на песчаном пляже. Не то чтобы он ожидал чего-то в этом роде… Но с первого дня жизни на маяке он чувствовал, что все это имеет смысл.

Наконец-то его существование снова имеет смысл.

Он остался и жил на своей скале в одиночестве. Выпадали недели, когда он не видел ни единого человеческого лица. Только море и небо, и он между небом и морем. Знакомый летчик сказал, что с большой высоты его маяк кажется ярким, как звезда. После этого Матвей привез с материка специальной земли, удобрил ее и засадил одуванчиками. Наверное, он был единственным человеком во всей стране, который вложил столько души в выращивание обычного сорняка. Но когда одуванчики взошли и распустились, он улыбнулся в первый раз со дня ее смерти.

Есть же парень, который ловит детей над пропастью во ржи, думал Матвей. Значит, должен быть и тот, кто ловит их над морем. И не только детей – всех. Как говорил Холден Колфилд: «Знаю, это глупости, но это единственное, что мне хочется делать по-настоящему».

– Теперь рассказывай! – потребовала Маша, как только они оказались в каюте. – Сейчас же, без отговорок!

Бабкин сел на кровать и вытащил из кармана изрядно помятый листок. Маша узнала в нем те записи, которые он делал накануне до прихода Стефана. Сейчас, присмотревшись, она поняла, что рисунков добавилось, хотя разобраться в них мог только сам автор.

– Что это?

– Расклад по покушениям.

– Что?!

– Расклад по покушениям, – терпеливо повторил Бабкин. – Смотри, вот здесь – первый день. То есть на самом деле второй. По-настоящему первый в расчет не берем, потому что мы не выходили в открытое море.

Маша склонилась над рисунком и прочитала подпись под человечком, висевшим вниз головой.

– Аркадий Бур… Ну да, правильно. Его чуть не столкнули с палубы. Если, конечно, мы ему верим.

– Мы ему верим, – кивнул Бабкин. – Теперь гляди сюда.

– Дырка.

– Да не на дырку, а на рисунок.

В луже, обозначенной волнистыми червячками, болталась условная человеческая голова.

– Кого-то гильотинировали, – констатировала Маша.

– А кого-то сейчас придушат, – пообещал ей муж. – Ты убиваешь во мне художника.

– И мир еще скажет мне за это спасибо! – огрызнулась она. – Я и без твоих кракозябр знаю, что Стефана пытались утопить. Опять-таки, если он говорит правду.

– И снова у нас нет причин не верить юному Стефану! – подхватил Сергей. – И, наконец, день вчерашний…

Маша замолчала. Собственно говоря, все это она могла бы сообразить и сама. Но сейчас, когда перед ее глазам болтался помятый листок, на оборотной стороне которого был изображен толстопузый человечек под кружочками, явно символизировавшими камни, вся картина внезапно обрела объем.

– Три покушения… – медленно произнесла она. До сих пор в ее голове рассказ Руденко отчего-то не связывался с предыдущими событиями.

– А я о чем говорю! Бур, Зеленский, Руденко, один за другим. Но интересно не это.

– Есть еще что-то более интересное?! – Маша с ужасом уставилась на него, пытаясь представить, что в представлении мужа может быть занимательнее трех покушений на пассажиров судна.

Бабкин пожал плечами:

– Стал бы я рисовать эту картину, чтобы показать очевидное! Любопытно другое. Возвращаемся к тому, что я сказал тебе на берегу: сегодня никто не пострадал. Мы уже побывали на Энее и вернулись без приключений.

– У нас впереди еще один остров, – сказала Маша, думая о другом.

– Только в четыре. Но мы уже знаем достаточно, чтобы сделать кое-какие выводы.

За окном мелькнула какая-то тень. Бабкин быстро подался вперед и увидел чайку, тяжело машущую крыльями.

– Вот так подкрадывается паранойя… – пробормотал он.

Маша дернула его за руку, и он чуть не свалился на жену.

– Ой! Ты что?

– Выводы! – потребовала она. В глазах у нее загорелся недобрый огонь.

– Вот сейчас возьму и ничего не скажу.

– А и не надо, – внезапно согласилась Маша. – И без тебя все понятно.

– Неужели?

Она поднялась и принялась мерить каюту шагами – привычка, позаимствованная у Илюшина. Пышные тонкие волосы растрепались, и выглядела Маша так, будто ее несколько раз несильно ударило током.

– Какая-то ты наэлектризованная, – неосторожно пошутил Бабкин.

– Потому что эта игра в «найди закономерность» мне не нравится! – резко парировала Маша.

– Закономерность?

– А что, по-твоему? Это и ежу понятно! Я бы сообразила раньше, если бы приняла всерьез рассказ Руденко, но он мне до того не нравился, что я не хотела верить вообще ничему, что он говорит. Но если принять его слова на веру, то вся картинка складывается. На борту четверо мужчин-пассажиров. На троих из них уже было совершено покушение. Остался четвертый, и это ты. Дальше продолжать?

• Предыдущая
• 29/75
• Следующая