Валя offline - Никольская-Эксели Анна Олеговна - Страница 22
- Предыдущая
- 22/27
- Следующая
А Максима всё нет.
Чижевич усадил Анну-Марию на коленки, шепчет ей что-то на ухо. Аня хохочет — красиво, запрокинув голову. На зуб приклеила брюллик, «потому что Новый год». Откидывает с лица тёмную прядь:
— Чижик, налей мне шампанского!
Дина злится, я по глазам вижу. Но вида не подаёт, плевать она хотела. Ходит туда-сюда, как тигрица по манежу в поисках жертвы, а Женёк за ней. Толстый, в зимней шапке, штаны зависли где-то между полом и задницей. На этой неделе он её бойфренд — позвал в «сп», а Динка взяла и согласилась. Просто так, ради прикола и чтобы Аньке с Чижевичем отомстить.
— Женёк, отвали! — морщится Дина. — Ты это, салюты принёс?
— Сейчас Макс придёт — всё будет. Бабахнем нипадецки!
А Максима всё нет.
Андрюха залез по-хозяйски в папин бар и барменит за стойкой.
— Дюш, мне мохито! — пробиваясь через рэповую завесу, кричит Дина. — Валечка, принеси мяту! Куда ты ром льёшь, очумел? Мне безалкогольный!
Иду на кухню за мятой. Неужели он не придёт? Родители не отпустили? Но он же обещал. А почему не звонит? Смартик в кармане джинсов молчит. Судорожно проверяю: может, пропущенный вызов? Нет.
В кухне пусто и дымно. Куряки срулили к остальным — зажигать! Распахиваю окно, потом холодильник. На верхней полке стоит Динин «Наполеон» с дыркой в центре. Кто-то выел из него сердцевину — вон столовая ложка вся в креме.
Мне становится ужасно смешно. Вспоминается что-то смутное: толстая серая мышь в синих штанах в картонной коробке от торта. Кажется, это из Лизиного «Кота Леопольда»…
На кухню заходит грустный Женёк — его отбрили по полной. Думаю, это он сожрал торт, больше некому.
— У тебя есть поесть? Мне эти суши с мандаринами уже вот тут!
Я опять смотрю в холодильник:
— Будешь сосиски?
— Давай. А их солить надо?
— В смысле?
— Ну, когда варишь — надо или нет?
— Не надо, — я набираю в кастрюлю воду из кулера и включаю плиту. — Закипит, бросишь.
— Аригато[14]. А ты чего такая?
— Какая?
— Ну, убитая. Грузишься? — Женёк швыркает носом.
— Я не гружусь, — выдавливаю из себя полусантиметровую улыбку. Это даётся с трудом. — А тебе Максим не звонил?
— Макс? Да он скоро будет. У него с предками несрастон, как обычно. А у вас что, типа, любоф и всё такое?
— Так он тебе звонил?!
— А то! Эй, ты куда сорвалась?
А я уже несусь из кухни по коридору, три ступеньки вниз, налево, через холл… Надо глянуть в зеркало, мало ли! Помадой измазали, может, нос блестит… Впопыхах налетаю на кого-то, падаю, приземляюсь вроде на руки, но сильно ушибаю колено.
— Не видишь, куда прёшь? — злобно кричу я от досады и боли.
— Сори, я не хотел.
Поднимаю глаза и вижу какое-то нереальное количество крохотных розовых бутонов. А за ними — Максима с испуганным лицом.
Жизнь становится так офигительно прекрасна, что я едва ли способна с этим справиться.
— Это он что, тебе подарил, да? Такие красиииивые! И ножки толстенные!
Кто-то из девчонок принёс букет из холла и уже поставил его в вазу.
— А что там в пакетике? Ой, девочки, духи! У меня у мамы такие же — дорогущие! — девчонки облепили меня, как комары.
— Духи и розы — что может быть оригинальнее? — говорит Дина с хорошо скрытой иронией. Это она умеет.
Мы сидим в Наташиной спальне. Вернее, сижу только я — в подушках, с негнущейся, как у старого Буратино, ногой. Девчонки крутятся вокруг, охают, ахают, рассматривают мою комнату. Они думают, что это моя комната. И моя мама на тумбочке в рамке.
— А это твоя мама, да? Как фотомодель! — Полина берёт Наташину фотографию.
Я переоделась в юбку, и на коленке красуется бордовый синяк. Скоро он станет синим, как ему и положено.
Максим проводил меня на второй этаж, устроил на кровати, а сам побежал за льдом.
Пока мы поднимались, он всё молчал, придерживал меня за талию, а я держалась за его шею. Сердце у меня колотилось так громко, как, наверное, куранты вместе с Биг Бэном в новогоднюю ночь. У него тоже колотилось, я не слышала, но понимала. Я держалась за Максима и думала, что если бы я случайно не упала, то это надо было бы сделать специально. Так в сериалах поступают разные коварные обольстительницы.
— Тебе больно, да? — спрашивает Настя, и брови у неё становятся домиком.
— Ничего, сейчас пройдёт, — я морщусь.
Дина нашла где-то бутылёк с йодом и теперь щедро поливает им моё колено.
— Ты куда столько? — говорит Анна-Мария. — Хватит, кожа сгорит!
— У тебя мозг есть, нет? Надо же всех бацилл убить! — парирует Дина и опрокидывает на меня бутылёк. На Наташином бежевом покрывале образуется уродское чёрное пятно.
— За-ши-бись!
— А ты под руку побольше лезь! — злится Дина. — Иди вон лучше к своему Чижевичу, он тебя уже заждался, наверное. Всё, девочки, двигайте на выход! Нам с Валечкой надо поговорить.
У девчонок недовольные лица: охота же обсудить такую новость! Матвеева с букетом! Как это так? И почему они ещё не в теме? Но Динино слово — закон. Даже для Анны-Марии с её угольками оно — закон. Так уж повелось в нашем классе. Девчонки выходят из спальни, как битые палкой собаки.
— Ну ты, мать, сильна! — говорит Дина, в сапогах забираясь ко мне на кровать. — Быстро ты Максика окрутила! У меня и то в своё время не вышло. Как у тебя-то получилось? — в её голосе искреннее недоумение.
Мне не нравится, как она это говорит. И как на меня смотрит — с пренебрежением. Как будто я и не человек, а урод какой-то. Как будто в меня и влюбиться нельзя. У меня от её слов по сердцу словно бритвочкой провели — тихонько так, раааз! И тут же злость накатила. И я опять увидела, какое у неё противненькое красивенькое личико с вечной этой улыбочкой. Мне хочется сказать Дине какую-нибудь гадость, так и подмывает, но тут в комнату заходит Максим.
— Ладно, голубки, я сруливаю, — говорит Дина. — Меня там Ванечка ждёт!
Нам обоим неловко — встретиться вот так, после всего… Особенно мне — сижу как инвалидка с этой ногой! Как будто голая! Голый манекен, которого вытащили из полиэтилена и сразу сунули в витрину. Сижу и при этом стараюсь выглядеть трагично.
И тут я икаю. Чёрт!
Согласитесь, трудно выглядеть трагично, когда ты икаешь. Но Максим, кажется, ничего не замечает.
Такое чувство, что мы видим друг друга впервые в жизни. Будто не было никакой школы, парты одной на двоих, не было уроков по живописи, где мы сидим спина к спине, сквера, в котором рука об руку… Почему теперь, когда он мой парень, всё вдруг так сложно? Я готова уползти внутрь своей единственной туфли, залезть в неё, как в раковину. Я вдруг понимаю, что дико хочу обратно в Сеть! Туда, где я такая, как есть, настоящая: весёлая, остроумная. Живая! А не деревянная Буратина, не способная связать пары нужных фраз. Взять бы сейчас нотик, нырнуть в чат и написать:
«Я так рада, что ты наконец-то пришёл! Я тебя очень-очень-очень ждала!»
И восклицательных знаков со смайликами побольше наставить, чтобы всю полноту чувств передать. А в жизни-то как её передашь? Ведь он на меня смотрит! Сидит на краю кровати и смотрит, как будто внутрь меня, понимаете? Совсем как мама, когда ты говоришь, что прибралась в своей комнате, а она знает, что нет. Смотрит глазами в глаза. Глазами, а не аватаркой!
А он бы мне ответил:
— Я думал о тебе всё время (-_-?)
— Я тоже — 24/7! *^_^*
— Я хотел тебе сказать одну вещь.
— ??????????
— Я тебя <3 <3 <3 <3 <3 Так лучше?
— А? — я вздрагиваю.
До меня доходит, что я в реале, здесь и сейчас. И передо мной реальный Максим. Живой Максим, а не виртуальный Макс_Наруто_Матвеев из уютного чатика.
— Со льдом лучше? — снова спрашивает он, кивая на моё колено.
— А! Да. Спасибо.
Оттого, что он на меня смотрит, и ещё потому, что у него всегда такие умные, зрелые мысли, что кажется, ему лет сто, горло у меня деревенеет. Сказать что-то более внятное не получается. Я не знаю, куда девать руки и глаза. Лицо сияет, как красный сигнал светофора…
14
Спасибо (яп.).
- Предыдущая
- 22/27
- Следующая