Пятая четверть - Михасенко Геннадий Павлович - Страница 28

• Предыдущая
• 28/37
• Следующая

— Тогда смотри. — И стал насаживать червей. Вертлявые и скользкие, они в пальцах Леонида, как заколдоранные, смирели и сами лезли на крючки, легко и быстро, как носки на сухую ногу. — Усек?

— Усек, — ответил Антон глуховато. Он глядел только на эти пальцы, порхавшие с такой же игривостью, с какой Салабон вязал арматурные каркасы, но все время ощущал на себе взгляды брата, полные незаданных вопросов. И Антон не поднимал глаз, боясь, что эти немые вопросы прозвучат.

— Ну вот, — закончил Леонид. — Закидывай в стремнинку… А клев почувствуешь.

Леску сразу так натянуло, что Антон растерялся — никакого клева тут не почувствуешь! Но вдруг в ладонь два раза тупо ударило — тук-тук, и снова — тук-тук. Антону кровь бросилась в голову: он понял, что это и есть клев, и махнул удилищем. В воздухе мелькнуло серебро и улетело в тальник.

— Поймал! Поймал! — крикнул Антон, бросаясь в кусты. — Лёнь, смотри, какая здоровая! — Он подскочил к брату, забыв все неловкости.

С этого и началась лихорадка — мелькало удилище, мелькали ельцы с пескарями. Антон уже не разглядывал рыбешек, а спешно совал их в бидончик, в запальчивости не замечая, как меняет червей. Он и мошку не замечал и лишь непроизвольно сдувал ее с глаз. Его даже не отвлекло появление Гошки. И только когда оборвалось грузило, Антон опомнился.

Леонид стоял по колено в воде. Гошка, сняв рубаху и закатав штанины, сидел на песке, пристально глядя через протоку.

— Ну, где твои крупные? — спросил Антон, подходя к другу. — У меня уже полбидончика.

— Тамтам, глянь-ка вон туда на островок… Что там за штука у берега болтается?

— Вроде палка.

И тут эта черноватая толстая палка вдруг изогнулась, распрямилась, перевалилась с помощью волны на другой бок и опять замерла. Антон только рот раскрыл, а Гошка, не спуская с предмета взгляда, торопливо сдернул штаны вместе с трусами и пошел в воду.

— Куда ты? Тебя же унесет! — прокричал Антон.

— Не унесет, — ответил Салабон, прерывисто дыша, — ангарская вода даже в разгаре лета была ледяной. Зайдя по пояс, Гошка кинулся вперед и быстро поплыл, шумно и судорожно отфыркиваясь.

— Что за фокус? — спросил Леонид.

— Рыбина вон! Видишь?.. Как палка. Гошку, боюсь, мимо острова пронесет.

Гошку снесло к середине острова. Зацепившись за корни, торчавшие из обрывистого берега, Салабон вскарабкался и исчез в тальниковых зарослях.

Островок был набит тальником, как парник рассадой. Казалось, что когда-то кустарник был реже, но по мере уменьшения острова заросли, тесня друг друга, как живые, все отступали, отступали от кромки и, наконец, так уплотнились, что уплотняться более стало невозможно, и вот крайние начали уже срываться в воду.

Салабон выбрался из зарослей, спрыгнул на песчаную косу и подскочил к рыбине. Схватив за жабры, он с трудом приподнял ее и завопил:

— Таймень!

— Не дохлый? — крикнул Леонид.

Таймень неожиданно ударил хвостом, сшиб Салабона с ног, и оба шлепнулись в воду. Гошка разжал руки, но таймень не ушел, и Салабон опять сцапал рыбину.

— Не дохлый! — проорал он. — Но сдыхает, похоже. — Мошка, видно, заедала Гошку — он все вертел головой, дергал плечами и чесал ногой ногу. — Что делать, Леонид Николаевич?.. Мне с ним не доплыть — тяжелый.

Леонид торопливо вытянул одну из закидушек, раскрутил грузило и швырнул через протоку. Салабон поймал леску, сделал удавку, подвел под жабры тайменя и столкнул его в воду.

— Пошел! — скомандовал он и тут же бухнулся в стремнину.

Антон перехватил у Леонида леску и стал выбирать ее, тугую и дрожащую. Тайменя прибило к берегу где-то ниже, к тальникам, и леска за что-то зацепилась. Леонид нырнул в кусты. Антон привстал на цыпочки, тревожно ища в протоке Салабона. Но тот уже выскочил на камни, отряхнулся по-собачьи и помчался по дорожке.

Леонид выбрался из кустов, держа тайменя под жабры.

— Вот это поросенок!.. Килограммов на десять! — воскликнул он, шлепнув рыбину на песок.

Антон опустился на корточки, ткнул пальцем в слизистое рыбье брюхо. Широкая и темная, с зеленоватым подсветом, спина тайменя была в ссадинах, на боку проступали узорные подтеки с желтыми разводами, плавник у головы мелко дрожал, заплесневелые губы еле заметно ловили воздух.

— Лёнь, а почему он сдыхает? — спросил Антон. — A-а!.. Мошки уже не хватает! — догадался вдруг он и почти ужаснулся — не через сотни лет, как предсказывал Леонид, а вот прямо тут же, на глазах, начинается гибель природы.

— Да не-ет. Мошки пока хватает. Даже слишком… Это его у плотины исколошматило, о бетон. Там их брату достается.

Прибежал мертвецки синий Салабон. Дрожа и стуча зубами так, словно проглотил вибратор, он с трудом натянул штаны и рубаху и принялся с каким-то подвывом прыгать на месте и махать локтями. Леонид накинул ему на плечи свой пиджак. Гошка судорожно запахнулся, сел возле тайменя, ноги калачом, руки у груди под пиджаком. Мелко трясясь, он будто совершал какой-то религиозный обряд.

— Простынешь вот — узнаешь, — сказал Антон.

— А з-здоровый ч-черт! — выбил зубами Салабон. — Но есть кру-упней. Дядька однажды во-от такого по-оймал. — Гошка развел руки, аж за спину загнул, так что пиджак свалился. Пиджак он снова набросил на себя, но кутаться не стал. — Н-не верите?.. Брюхо топором разрубали! — И повернулся к Леониду, как бы говоря этим: Антон, мол, всему поверит, а вот вы…

— Бывает, отчего ж, — согласился Леонид. — Сам видел… А куда же этого бедолагу?

— В уху — распорядился Гошка. — А то я со вчерашнего вечера не ел.

Леонид вытащил нож.

А через полчаса уха уже докипала. От ее волшебных укропно-проперченных паров голодные ребята впали в какое-то обморочное состояние. Не хотелось ни говорить, ни двигаться, — просто бы сидеть и, бездумно выпучив глаза, ждать. Но жрала мошка. Ветерок, тянувший с Ангары, повернулся, и стоянка очутилась в затишье. Гнус и навалился. Не спасало никакое обхлестывание. Мошка лезла в ноздри, в уши, в глотку, копошилась в штанах, за шиворотом, даже, казалось, под кожей. Гошка, кружась и приплясывая, развел второй костер, закидал его сырыми тальниковыми ветками, и они оба с Антоном, чуть не сгорая живьем, то и дело прятались в густом горьком дыму.

Леонид, страдавший без видимой суеты, снял, наконец, уху, и рыбаки, устроившись между двух костров и слезно щурясь, принялись взахлеб есть, прямо с мошкой, которая так и сыпалась в котелок.

С верховья, от плотины, доносились глухие удары, вой крановых сирен. В самом острове ощущалось какое-то напряжение, точно он весь сжался, терпя некую боль, а вода хлюпала успокоительно, освежая его горячее тело.

Ветер изменился опять, мошку рассеяло, и уху доедали вольно, не спеша обсасывая рыбьи хребты и сыто отдуваясь. Закопченная физиономия Салабона вспотела. Охнув, он повалился на спину, перекатился на живот и на четвереньках пополз к реке. По уши окунувшись в воду, Гошка стал пить.

За стремниной наискосок, метрах в двухстах, лежал низкий остров с огромными ворохами песка или гравия.

Чем-то вулканическим, древним повеяло вдруг от них на Антона, таким, с чего начиналась жизнь на Земле или чем она может закончиться, если человек оплошает…

— Лень, — заговорил Антон, — а вот есть гипотеза, что на Земле уже была однажды цивилизация. Сильная!.. Она все развивалась, развивалась, а потом стало некуда развиваться. Ну, все уже… И она уничтожила сама себя. Вдребезги!.. И пошел по планете-матушке, как ты говоришь, песок могильный мести… И только потом опять появились разные амебы, панцирные рыбы, хвощи… Есть такая гипотеза.

— Читывал. Есть… И поскольку гипотеза говорит о конце той цивилизации, а я тебе намекнул на конец этой, то спрашивается: а не движемся ли мы по какому-то жуткому кольцу? Конкретнее, а не второй ли раз мы строим Братскую ГЭС? Так?

— Ага, так! — поддакнул Антон, обрадовавшись четкости мысли, которая ему все не давалась.

— Ну, а что ты сам думаешь?

— Думаю, что да, двигаемся по кольцу.

• Предыдущая
• 28/37
• Следующая