Собака Пес - Пеннак Даниэль - Страница 17

• Предыдущая
• 17/22
• Следующая

Все это тихо, почти шёпотом, не находя слов, и одновременно снимая туфли, потом носки. А ноги-то – на них живого места не было! Так что домой решили ехать на метро. Они сели в поезд на Маркс-Дормуа, сделали пересадку на Маркаде-Пуассонье, потом на Барбес-Рошешуар и на Сталинград, и поезда баюкали их до Порт д'Итали – её, босую, с туфлями в руках, и его, свернувшегося клубком у неё на коленях. Её, ставшую наконец спокойной и ласковой, как Пом прежних хороших времён, и его, наконец-то победоносно переводящего дух.

Ну хорошо. Возвращаемся из прошлого в настоящее. Вот уже два месяца, как Пёс снова с Пом. А также с Потным и Перечницей, что гораздо менее приятно. Когда Пом явилась среди ночи с окровавленными ногами и Псом на руках, Потный и Перечница уже успели поставить на уши все больницы, полицию и пожарных. «У нас дочь пропала! У нас дочь пропала!..» Они с ума сходили. Перечница была уверена, что девочку похитили, и не отходила от телефона, ожидая звонка с требованием выкупа. Соседи успокаивали её, как могли:

– Да нет, полно вам, может, она просто попала под машину!

– Или взяла и отправилась в Катманду!

– Или свалилась в Сену…

В общем, оказывали моральную поддержку.

Потный метался из угла в угол, как гризли, у которого отняли мёд. Он повторял снова и снова:

– Если кто-нибудь её обидел, если хоть пальцем тронул…

И смотрел на соседей так, что те отводили глаза. А потом вдруг валился на стул, рыдая:

– Моя маленькая королева, где она, где?

И вот, уже за полночь, звонок. Дзин-нь! Все – к дверям. Открывают – Пом! Босая, а на руках Пёс.

– Ну? Ты что ж это творишь? Ты знаешь, который час? Где тебя носило? И не стыдно? А? Ты хоть соображаешь? Мы уж и полицию подняли на ноги, и пожарных, и больницы! Знаешь, во что это нам обойдётся? А соседи? Что соседи скажут? Вон, смотри, уже смеются! Все из-за этого Пса, да? На что хочешь спорю, все из-за него, проклятого!

Они сразу же стали смотреть на Пса косо. Ещё косее прежнего, если такое возможно. И с течением времени отношения не улучшились. В последние дни даже, пожалуй, стали ухудшаться. Но Псу наплевать. Пом его любит, а больше ему ничего не надо. За эти два месяца он завершил воспитание. Его хозяйка стала ему другом. Для начала он заставил её усвоить, что он, Пёс, важнее, чем её портфель, куклы, диски и капризы. Дальше наотрез отказался выступать на публику, внушил ей, что он не цирковая марионетка, а настоящая собака. Давал лапку ей – это ладно; проделывать всякие штуки для неё – это пожалуйста; позволять ей наряжать его рок-певцом – это сколько угодно, но за пределы комнаты чтоб ничего не выходило! Секрет! Только между нами. Ещё он показывал ей, как отличить больную собаку от здоровой. Нос сухой и горячий – собака больна. Нос мокрый и холодный – собака здорова. У людей-то как раз наоборот. Он трётся носом о половую тряпку, пока тот не становится горячим и шершавым, как наждак. Потом принимает самый жалкий вид, еле волочит ноги словно у него и крови-то в жилах не осталось. И вот она ахает: «Пёс! Господи, да ты совсем больной! Иди, я тебя полечу!» И ну взбивать ему молоко с яйцом, не забывая добавить толчёной скорлупы: «Ешь, это кальций, для зубов полезно». В общем, всякие есть приёмы. Если ей случается дать волю своему знаменитому норову (такое ещё бывает время от времени), он просто-напросто поворачивается к ней спиной и отказывается даже смотреть на неё – и день, и два, и три – пока она не извинится. И она извиняется. А в ответ на всё это он чутко отзывается на малейшие её огорчения. Он отказывается от еды, когда она не ест, осушает её слезы, когда она плачет, а когда родители устраивают ей выволочку, смотрит на них с таким упрёком, что они краснеют до ушей. (Собаки это очень хорошо умеют.) Каждый день он провожает её в школу и встречает после уроков. Он умный пёс, и безошибочно умеет отличить желание от каприза. И верный тоже, однако независимый. Не раз он уходил из дома повидаться с Гиенычем. (Друзей бросать нельзя. Никогда. Ни по какой причине!) Гиеныч всегда ему рад.

– Я теперь с Пом, – объясняет ему Пёс. – Понимаешь, мой Кабан – это она.

– Как тебе удалось её вернуть?

Пёс усмехается в усы. И шепчет:

– Я сделал так, чтоб меня захотели…

– А родители? – спрашивает Гиеныч.

– А что мне до них, – отмахивается Пёс.

– Это ты зря. Тебе надо их тоже воспитать, если хочешь жить спокойно.

Иногда он и день, и два гуляет с Гиенычем. Пом поначалу обижалась. Потом поняла. Он ведь не мешает ей играть с подружками! У каждого своя жизнь: вот в чём секрет дружбы.

Но родители – это, конечно, другой коленкор.

– Да что это за бродяга такой! Вот где он опять шлялся? А грязный-то! Натащит нам блох со всего Парижа…

Вслед за чем Перечница кидается везде проветривать, словно в доме утечка газа, грозящая взрывом, надраивать все подряд, потом марафон с пылесосом («Уж эта мне собачья шерсть!»), и каждый предмет – на место, ни на миллиметр правее или левее. Как непохожа эта квартира на весёлый бедлам Кабана! Впечатление такое, что все здесь утверждено раз и навсегда. Что ничто никогда не сдвинется с места. Хорошо, что есть комната Пом. Пёс, впрочем, там и проводит всё время – в комнате Пом. А Пом – всё время с ним.

И это начинает действовать на нервы Потному. Он все больше мрачнеет. Все меньше говорит.

– Что, родители уже не могут побыть с тобой наедине? Только при нём?

И смотрит на Пса зверем.

– Достал меня этот цуцик.

Пёс ещё не знает, что это называется ревностью. А ревность – страшная вещь. Очень опасная.

Вот мы и пришли туда, откуда начали. Об этом и говорится в первой главе. Атмосфера становится всё более напряжённой. Пом отказывается есть. Пёс тоже. Что-то готовится. Что именно, Пёс не знает. Впервые за много месяцев ему снова стали сниться кошмары. Дурной знак. Он проснулся от собственного воя. Пом пришла и унесла его к себе. Он уснул у неё в постели. Рядом Пом читает про Базиля. Ей хорошо с «Базилем-чародеем» – хорошо так, как надо: и страшно, и смешно. Что может быть лучше! Потом она гладит Пса и шепчет ему:

«Чародей ты мой…» Он глубоко, блаженно вздыхает. Его брыли делают «флап-флап».

Но вот дверь в комнату открывается, и начинается день:

– Что этот пёс делает в твоей кровати? Тебе сто раз сказано было не брать этого пса в постель! Пом, этому пора положить конец!

– Чему положить конец? – тишайшим голоском спрашивает Пом.

– Вот этому! – отвечает Перечница, предусмотрительно избегая уточнений.

И исчезает.

Четверть часа спустя Пом и Пёс входят в столовую – завтракать. Перечница и Потный о чём-то разговаривали, а тут умолкают на полуслове. Тишина. Такая, что слышно, как впитывается в тартинки какао.

И вот Перечница вдруг жизнерадостно восклицает:

– Завтра едем отдыхать!

Пом поднимает глаза. Испытующе смотрит на Перечницу.

В уголках её губ сохнут следы какао.

– Куда? – спрашивает она наконец.

– Ну как же, на море, куда же ещё! – восклицает Перечница. – В Ниццу!

Потный ничего не говорит. Пом смотрит на него, смотрит на Перечницу, смотрит на свою надкусанную тартинку. Прежде чем снова обмакнуть её в кружку, спрашивает:

– Пёс с нами едет?

Микроскопическая заминка.

– Ну разумеется, как же иначе! – весело заверяет её Перечница.

Странно, с чего вдруг такое хорошее настроение.

– Точно? – настаивает Пом.

– Сказали же тебе! – подаёт голос Потный, поглядывая на часы.

– А… – начинает Пом; но её тут же перебивают.

– Не оставим же мы его одного в Париже, верно? За кого ты нас принимаешь? Пёс едет с нами, и точка!

Это Потный подаёт свою реплику.

Пом ждёт продолжения. И продолжение следует. Потный добавляет, вертя в пальцах ложечку:

– С одним условием.

• Предыдущая
• 17/22
• Следующая