Плоды страсти - Пеннак Даниэль - Страница 13

• Предыдущая
• 13/34
• Следующая

– Кассиопея!

– Эридан!

– Скульптор!

– Созвездие Рыб!

– Телец! Телец!

Малыш тут же узнал и мигающий небосвод – светящуюся голову невесты, на которую Тео водрузил ореол, переливающийся бледно-голубыми огоньками:

– Северное сияние! Это Северное сияние! Я первый сказал!

В этом деле он оказался проворнее «плодов страсти» и желал, чтобы все об этом знали. Тео выдал ему диплом астронома:

– Да ты просто дока, Малыш!

После чего повернулся ко мне:

– Ну а ты, Бен, что об этом думаешь?

Уже давно было пора, чтобы Тео заменил у Уолта Диснея фею, сеющую перед каждым мультиком волшебные блестки, вот что я об этом думал.

– Твой взгляд выдает тебя, Бен, ты находишь это платье изумительным и не хочешь этого признавать! Блестящее платье, мой дорогой… Ты хоть знаешь, что оно мне принесло? – добавил он, шепнув мне на ухо.

– …

– Целых два дня в объятиях Эрве. Мари-Кольбер пообещал устроить ему уикенд в моей постели. «Токио – Париж» в бизнес-классе, вот так-то! Это пришлось очень даже кстати: бедняжка уже весь изнывал. Впрочем, я тоже.

Нет, Мари-Кольбер решительно вобрал в себя все достоинства, которыми только может обладать человек.

– Погоди, самое красивое тебе еще предстоит увидеть!

Самым красивым оказался шлейф к платью невесты, который должен был символизировать комету Галлея. Очень скоро все увидят, как ее светящийся хвост проплывет по паперти церкви Сен-Филипп-дю-Руль и по экранам телевизоров. Байстрюки из «Плодов страсти», которых Тео вырядил в костюмы падающих звезд, будут поддерживать шлейф своими позолоченными ручками.

Нет, я должен высказать все, что думаю об этой телепередаче, этом великом венчании с благотворительным налетом – какая дерьмовая вишенка, черт возьми, украсит отвратительный торт на этой долбаной свадьбе! Когда я заметил Терезе, что за всем этим балаганом теряется душа, она заявила мне, что, обручаясь с Мари-Кольбером, она обручается с Делом с большой буквы, а всякое дело, которое нужно защищать, требует большого резонанса в обществе.

– Любой брак – это обязательство, Бенжамен, а всякое обязательство означает самоотречение. Просто в моем случае это происходит в большей степени, вот и все. Скажем так, я приношу себя в жертву телевизионным камерам.

Короче говоря, свадьба Жанны д'Арк.

Так или иначе, на следующий день после свадьбы, в воскресенье вечером, когда подошло время телепередачи, я приобщился к брачной церемонии своей сестры вместе с миллионами других телезрителей. В условиях прямой трансляции, как было, видите ли, объявлено. Условиях до такой степени условных, что создавалось впечатление, будто режиссер телепередачи раз десять заставлял молодоженов входить и выходить из церкви, словно тех преследовал злой рок.

Стоял тихий теплый вечер. Амар, Хадуш, Мо и Симон установили телевизор из бара «Кутубия» прямо на одном из деревьев, украшающих наш бульвар, и расставили на тротуаре столики и стулья. К нам в гости, казалось, пожаловал весь Бельвиль. И не только одни приглашенные. Синкретичный запах запеченной в карамели утки и жареной баранины объединил в дружественной атмосфере кориандра людей разного происхождения и вероисповедания. Раввин Разон разливал собравшимся кошерное бордо – свой вклад в приданое Терезы. Все жрали и пили, с восхищением уставившись в экран телевизора:

– А ведь мне Тереза предсказывала, что меня покажут по телевизору!

– И мне тоже!

Мало того что Тереза пригласила их всех на свадьбу, она еще вознесла своих почитателей на высоты массмедийной славы! Образно выражаясь, у основания этого древа царила атмосфера всеобщей и вечной благодарности.

– Что ни говори, Бен, – подтрунивал Хадуш, – а твой шурин умеет организовать праздник!

Самое главное, что у моего шурина есть руки непередаваемой длины. Мне хватило нескольких минут, чтобы послушать слащавые речи телекомментатора и сообразить, насколько тщательно готовилась – причем, наверное, загодя – и снималась эта телепередача, имеющая единственной целью восхваление Мари-Кольбера де Роберваля, «человека, столь отдающего себя благотворительным целям и одновременно столь скромного, человека, ведущего на всех фронтах борьбу против людских страданий» (гм!), восхваление, подаваемое как «вновь обретенная честь политического класса, так долго подвергаемого дискредитации» (еще раз: гм!). Да, этот «незнакомец, пришедший к нам ниоткуда (да что ты говоришь?..), отказавшийся в предыдущем правительстве от министерского портфеля в пользу суровой службы в Счетной палате и посвятивший все свое свободное время облегчению страданий бедных людей в разных уголках земного шара» (какой молодец!..), воплощал собой новое поколение политиков, «которые должны восстановить пошатнувшееся доверие французского народа». И все это с таким надрывом, что просто слезу прошибало, а в это время камера скользила по приглашенным, «обездоленным представителям различных культур» («обездоленным представителям различных культур» – так и было по тексту!), которые стояли в ожидании появления «радостной пары новобрачных».

Старый Семель предупредительно толкнул меня локтем в бок:

– Гляди, Бенжамен, начинается самое веселое!

«Самое веселое» появилось в телевизионном ящике в виде машины «скорой помощи». Совершенно белая карета «скорой помощи» с совершенно красным крестом на двери. Свадебным автомобилем Терезе и Мари-Кольберу служила машина «скорой помощи»!

– «Дженерал Моторс», – уточнил старина Семель. – Модель сорок два, созданная на базе тридцать третьей модели и специально оборудованная для Красного Креста. Движок у нее вечный.

Итак, перед нами на экране проплыла историко-символическая карета «скорой помощи» с вертикальным лобовым стеклом, огромными шипованными шинами и задним стеклом в виде двух четвертинок луны – одним словом, похожая на те, что показывают в фильмах об освобождении Парижа во время Второй мировой войны.

– Мари-Кольбер обладает гораздо большей фантазией, чем ты предполагаешь, Бенжамен, – предупредила меня накануне Тереза.

И вот теперь Тереза на экране телевизора выходила из машины «скорой помощи», а Мари-Кольбер в белых смокинге и цилиндре протягивал ей обтянутую белой перчаткой руку.

Грянувшее вокруг меня со всех сторон «ура!» смешалось с радостными криками присутствовавших на свадьбе в условиях прямой трансляции.

– Пойдем, Джулиус, домой.

Я больше не мог на это смотреть. Чем больше телевидение стремится к тому, чтобы удивить своих зрителей, тем меньше ему это удается. Оно работает точно так же, как функционирует желудок, а желудки никого удивить не могут, они просто переваривают то, что им подают. Иногда они отторгают предлагаемую пищу, но это и есть единственный сюрприз, которого можно от них ожидать. Я мог бы пересказать концовку телепередачи, даже не заглядывая в телевизор: еще несколько хвалебных речей в адрес обожающего все человечество Мари-Кольбера, специальная грамота, удостоверяющая его благие дела и выданная ему парочкой почетных граждан с заплаканными от волнения физиономиями, торжественный вход в церковь (разумеется, звучит Бах), продвигающаяся когорта «обездоленных представителей различных культур», у которых зенки вылезли из орбит от окружающего их божественного великолепия, проповедь священника – епископа, вполне возможно, кузена жениха, – стоящего по правую руку от Отца нашего, там, где на вечные времена отведено место безработным с продолжительным стажем безделья, обряд бракосочетания, тихое «да» невесты, ответственное «да» жениха, затем «Deo gratias»[21], выход новобрачных из церкви и отъезд в белой машине «скорой помощи» (опять звучит Бах) в направлении, «которое мы должны сохранить в тайне, ибо к этому нас обязывает глубокое уважение к их личной жизни». Но мне-то известно направление. Этот козел Мари-Кольбер увозил Терезу в Цюрих.

• Предыдущая
• 13/34
• Следующая